Александр Воронков - Путь Империи

Не разобравшись как следует в сложившейся обстановке, генерал-лейтенант Русанов послал командующему донесение о занятии всего селения Сандепу. Будь во главе русских сил прежний командующий, кто знает, как повернулся бы ход сражения? Скорее всего, не сумев полностью выбить японцев с позиции, русские войска после непродолжительной перестрелки с неприятелем, занимавшим Сандепу, отошли бы от Баотайцзы и Лицзавопу в место своего прежнего расположения…

Однако же Куропаткин в это время давно уж ехал в вагоне поезда в Петербург, а Оскар-Фердинанд Гриппенберг отступлений терпеть не мог… Кроме того, сыграло свою роль желание лично побывать в отвоёванной, наконец, у японцев «твердыне». И уже в восемь двадцать вечера сани с командующим в сопровождении нескольких адъютантов и конвойной казачьей сотни подкатили к командному пункту Русанова в Баотайцзы. Не потребовалось много времени для того, чтобы понять всю шаткость создавшегося положения. Мрачный, согбенный Гриппенберг, кутаясь в теплое генерал-адъютантское пальто, стоял перед начдивом-четырнадцать:

— Господин генерал-лейтенант, потрудитесь объяснить причину остановки наступления. Отчего это Вы докладываете с нарочным о взятии Сандепу, а генерал Аки-Яма наглядным образом демонстрирует, что даже и не собирается оставлять его? Как это следует понимать?

— Виноват, ваше высокопревосходительство! Но разве же я мог знать, что будет такая неразбериха с топографией? Вот, сами извольте видеть: на нашей карте это проклятое Сандепу обозначено как единый населённый пункт, а ведь на самом-то деле их оказалось три! Японцы обеспечили себе прекрасные сектора обстрела имеющегося предполья в восемьсот шагов шириною, стреляют на малейший шум. Пехотинцам нет никакой возможности преодолеть это расстояние: и без того за прошедшие сутки потери офицеров и нижних чинов в полках дивизии чрезвычайно велики! Артиллерии у нас нет: все орудия находятся на прежних своих позициях, возможности поставить их на прямую наводку с задачей подавить огнём врага мы не имеем…

— Что из того, что артиллерии нет? Подавить и отвлечь на себя японских стрелков можно и залповым огнём винтовок.

— Но ведь винтовочной пуле не под силу пробить глиняный забор!

— И не надо! Задача ваших солдат — не дать возможности японцам высунуть носа в амбразуру до того, как кавалерия броском преодолеет предполье и завяжет бой на окраине. Пока Пятьдесят пятый полк будет палить плутонгами, минцы вслед за конницей должны ворваться на окраину этого треклятого Сандепу! В своё время в Бухарском походе и не такие дувалы преодолевали! А дальше действовать со всей решительностью. К утру и духу от Аки-Ямы тут не должно остаться!

— Так ведь нет кавалерии-то, ваше высокопревосходительство!

— Как это нет?! Со мной сотня конвоя. Кроме того, при вашей дивизии должна находится ещё одна казачья полусотня. Кстати, где она?

— Но Ваша безопасность…

— Речь идёт не о моей безопасности, а об исходе сражения, которое может предрешить исход всей этой войны! Если мы вновь отступим, велика вероятность того, что Микадо окончательно осознает себя победителем. В таком случае условием окончания войны Япония может поставить отторжение не только арендованных нами земель в Китае и Корее, всех этих Артуров и Дальних, территории КВЖД, но и присоединение к владениям Японии Сахалина, Курил, Камчатки, куска материка до Байкала. Российская Империя не может этого допустить, иначе внутренние потрясения неминуемы! А чем могут быть чреваты такие потрясения, сам дьявол не скажет! Итак, ваше превосходительство, берите сотню. На подготовку атаки даю Вам полтора часа. Следующая наша беседа состоится либо на восточной окраине Сандепу, либо в военном трибунале. Ступайте. С Богом!

…Вновь они встретились в кумирне на восточной околице Сандепу в одиннадцать часов утра… Ещё через два дня непрерывных боёв головная сотня Забайкальской казачьей бригады генерал-майора Павла Ивановича Мищенко ворвалась на железнодорожную станцию Янтай, оседлав железную дорогу на Порт-Артур. Семнадцатого января южнее Янтая Первый армейский корпус в ходе встречного боя остановил движущиеся с юга вдоль железной дороге войска генерала Ноги… Чаша весов в этой войне стала склоняться на сторону Российской Империи.

Маньчжурия. Возвращение

Начальник батареиПодставил грудь свою.«Ребята, не робейте,Не страшна смерть в бою».

Война — штука серьёзная. Андрею Кольцову за прошедший год не раз приходилось в этом убеждаться. Получив осенью 1903 года свой нынешний чин штабс-капитана, он был назначен на оказавшуюся вакантной должность командира второй батареи Шестнадцатого Сибирского дивизиона полевой артиллерии. Когда он прибыл в Благовещенск на новое место службы, то застал там кирпичные бараки казарм, крытые тёсом, которого, впрочем, было не видать под полусаженным слоем снега, гарнизонную скуку господ офицеров и их жён, фельдфебельскую муштру и тупое озлобление солдат-артиллеристов. Вся армия, весь её «порядок» держалась на крепких фельдфебелях и фейерверкерах. По прямому соизволению начальства они «приводили солдат в христианскую веру», как это тогда называлось. Пусть солдат был пушкарём от бога, на занятиях по изучению материальной части или огневой подготовке был в числе лучших, на боевых стрельбах с первых выстрелов поражал мишени, но достаточно было ему криво пришить пуговицу к мундиру, «перекашивая» геральдического орла или не сделать «подарок» из жалования артельщику или фельдфебелю — то вскоре такому солдату небо начинало казаться с овчинку.

— Смирррнаа! Равнение на среддину! Как смотришь на меня, каналья! А ну-ка, веселей! Сюда смотри, на кулак!

Солдат стоит, стиснув зубы, винтовка как примёрзла к ладоням, ненавидящий взгляд исподлобья…

Холодное бешенство охватывает фельдфебеля. Хэкнув, он с силой бьёт кулаком в лицо солдата.

— Не убирать головы, когда учат! — Удар за ударом, удар за ударом. Из носа и разбитых губ кровь струится по подбородку артиллериста, капает на шинель, на белый снег под ногами. Наконец, фельдфебель устаёт:

— Утрись! Кру-гом! В казарму — бегом марш!

Когда в январе 1904 года японцы начали войну, гарнизонное сидение закончилось. За месяц с небольшим дивизион пополнился мобилизованными запасными, парки под завязку были пополнены снарядами, орудия образца 1900 года заново пристреляны. В первых числах марта, добравшись своим ходом до железной дороги и укрепив на платформах все двадцать четыре трёхдюймовки и десятки обозных и парковых фур и разместившись по вагонам — господа офицеры в классном, солдаты — в теплушках — Шестнадцатый Сибирский дивизион двинулся в Действующую армию на пополнение Второго Сибирского корпуса. Достаточно быстро, как ни странно, артиллеристам удалось добраться до расположения русских войск и влиться в состав воюющей армии.

Маньчжурия встретила их тающим снегом, разбитыми тысячами солдатских сапог и сотнями колёс в кисель дорогами и бестолковой суетой масс вооружённых людей на биваках. В любой деревне все фанзы были забиты до отказа военными, китайцы в синих куртках на вате теснились под навесами во дворах у своих домов, не имея возможность даже войти погреться. Стоянки сменялись маршами, марши — новыми стоянками, рытьём позиций, те — новыми маршами… Несколько раз дивизион участвовал в крупных боях, но больших потерь не понёс: всего трое убитых артиллеристов и несколько раненых. Можно сказать, что Шестнадцатому Сибирскому везло, несмотря на то, что после боёв Маньчжурская армия снова и снова отступала…

Так проходили месяц за месяцем. В середине сентября 1904 года началось сражение на реке Шахэ, в котором батарее штабс-капитана Кольцова пришлось поддерживать огнём и колёсами наступающие войска Второго Сибирского корпуса. В первые несколько дней, с 22 сентября, войска Восточного отряда Маньчжурской армии успешно вели наступление на японские позиции, однако уже 27 сентября японцы перешли в контрнаступление на другом фланге, нанося главный удар силами своих Второй и Четвёртой армий по войскам Западного отряда русских. В ходе ожесточённых встречных боёв 29 сентября самураи оттеснили Западный отряд за Шахэ. 30 сентября Восточный отряд, так и не сумевший сломить сопротивление Первой японской армии, начал отход, уходя из-под нависшей над ним опасности флангового удара.

В суматохе отступления Вторая батарея Шестнадцатого Сибирского дивизиона полевой артиллерии оторвалась от основной части дивизиона. Вернее сказать — её оторвали. К командиру дивизиона подполковнику Минцу явился коннонарочный от генерала Штакельберга и, подражая манерам всегда спокойного, несмотря на неприятельский огонь, командующего Восточным отрядом, с недвижным выражением лица передал распоряжение: оставить одну батарею в прикрытие отступающим войскам. Выбор Минца пал на Кольцова, и вскоре пушкари уже сооружали орудийные дворики, укрыв свои трёхдюймовки за гребнем небольшого вытянутого холма, что позволило не только замаскировать орудия, изначально не имеющие щитов так, что только стволы чуть выдавались над зарослями, но и вести наблюдение над дорогой и бесконечным полем несжатого гаоляна.