Андрей Дай - Без Поводыря
Гигант уже набрал воздуха в бочкообразную грудь, чтобы рявкнуть что-то еще своему Митяю, и тут же сдулся. Апанас уже расставил на столе и кружки под пиво, и какую-то рыбу, и сыр тончайшими, просвечивающимися ломтиками. Еще и пробку из емкости успел вывернуть. Но вот налить, не расплескав, уже не сумел. Сил не хватило.
– Ну, за ваше здоровье, Герман Густавович, – поднял первую Безсонов. – На радость друзьям и на страх врагам!
Ячменное крюгеровское оказалось холодным до ломоты зубной и резким до сикарашек в носу. Все в точности как мне нравится. Потому как-то незаметно, в три глотка, пол-литровая емкость опустела.
– Степаныч? Признайся по чести, ты решил меня напоить?
– Как можно, ваше превосходительство, – ненатурально стал отговариваться тот. – То ли я к вам, Герман Густавович, уважения не имею?!
– Степаныч!
– Дык и чего худого в том, чтобы хорошо выпить да закусить? – как-то подозрительно по-еврейски вдруг заявил Безсонов. – Вот и старшина наш полковой, Василий Григорьевич, говорит… Или побрезгуете?
– Ладно тебе, сотник. Вижу же, что не только за собутыльником по ночи верхом гнался. Говори уже, с чем приехал! Разлей только прежде. Негоже посуде пустой стоять.
– Дык я и говорю, Герман Густавович, – с ювелирной точностью направляя золотую струйку в кружки, все еще как-то несерьезно завел рассказ казак. – Чудное что-то происходит. Непонятное!
Легко, как я бы графин, дюжий казак пристроил ведерный жбан на краю стола, взялся за ручку кружки и совершенно серьезно добавил:
– Боязно нам, Герман Густавович.
– Рассказывай!
– Прежде-то Александр Осипович и за наказного атамана был. А как его… – Легкая запинка – и продолжение с блеском глаз: – …С должности сняли, так из Петербурга полковника прислали. Барона Врангеля, Константина Людовиковича. Вот нашего Викентия Станиславовича в Омск на круг и вызвали. Пред его отъездом мы со старшими нашими подивились переменам, да и наказали, чтобы, значится, весточку присылал – как там и что. Давеча с почтой и получили… Давайте, ваше превосходительство, за Отечество наше выпьем. За мамку нашу – землю Сибирскую – и за казачье войско, ее хранящее!
Выпили. На этот раз – вдумчиво. Смакуя каждый глоточек. Наслаждаясь вкусом.
– Откуда траур-то такой, Степаныч? Случилось чего?
– Нет вроде. Только и радоваться нечему, ваше превосходительство. Был у нашей земли добрый да ласковый начальник – сняли. Командир был наиглавнейший, о казачьей доле радевший, – и этого в столицу забрали. С юга, от моря Русского вести пришли – аж два полка в черносошенцы переписывать вздумали. Тамошние казаки наследнику царскому писать решили, чтобы на восток, к Великому Океану их переселил, а не в огнищан переписывал.
– Хорошее дело, – вынужден был я признать. – Тамошние границы, поди, и вовсе без пригляда пока…
– Браты из столичных на проводную депешу не поскупились. Сказывают, будто и новый командующий наш уже назначен – Александр Петрович Хрущев. Он будто бы хочь и из инфантерии, а кавалерию сильно уважает… И все бы оно хорошо, только рескриптом генерал-адъютант начальником округа-то объявлен, а вот генерал-губернатором – нет. Чудно!
– Ну мало ли, – пожал я плечами.
– Ага, Герман Густавович. Мало ли. Тут вы правы. Только их высокородие господин подполковник пишет, будто в Главном управлении чинуши на вещах сидят. От писарей до генерал-майоров. И будто бы уже даже баржи с пароходами расписаны – кто на каком в Томск поплывет…
– В Томск? – дернулся я, расплескивая пенное по серой, давно нестиранной скатерти. – Точно в Томск? Может, в Тобольск?
– Сказывает – в Томск, – хмыкнул богатырь. – И еще, доносит, мол, в Омске уже и новый наш губернский воинский начальник ледохода дожидается. Цельный генерал-майор! Поликарп Иванович Иващенко.
– А наш Денисов что?
– А Николая Васильевича – наоборот, в штаб военного округа, к Хрущеву.
– Чудны дела твои, Господи.
– Дык!
– Генерал-майор, говоришь, – потер подбородок. Не помогло. Вопросов все равно оставалось больше, чем ответов. – У нас и полковник-то не особенно себя утруждал… Наш, Томский, батальон да еще один, Барнаульский – вот и все войско в губернии. Ну, если, конечно, вашего Двенадцатого казачьего полка не считать… И рекрутов едва ли на роту каждый год набирается. Что тут целому генералу делать?
– Так ведь прежде, ваше превосходительство, у нас и крепостей в губернии не было, – подбоченился Безсонов. – А где крепость, там и пушки.
– Ты про Чуйскую, что ли? Что-то мне, Степаныч, слабо верится, что военное ведомство наш форт приграничный решится в реестр укреплений внести. Китайцы – народ хоть и гордый, а смирный. Воинов их ты сам видел – не нам чета. Укрепление, что Андрей Густавович выстроил, к серьезной войне и не предназначено. Я бы еще понял, если бы в наш Томск таможенное управление из Иркутска перевели. Или отдельное, Западносибирское повелели создать. А тут – генерал в воинских начальниках… Странно это все и непонятно.
– Вот и я о том, Герман Густавович, – ловко орудуя толстыми пальцами-сосисками, казак сгреб наполовину полные еще кружки и долил почти не пенящееся пиво до краев. Еще один вопрос, всегда меня занимавший! Вот почему, спрашивается, самая высокая и плотная пенная шапка только в первой кружке? А во всех последующих – только если напиток становится слишком теплым, чтобы его приятно было пить?
– Ну ладно, – в задумчивости, не дождавшись нового, следующего тоста, отхлебнул и глянул на богатыря. – За новости – спасибо. Только мне вот что так и непонятно, Астафий. Чего это ты решил в светлый Христов праздник все бросить – и верхами отправиться меня искать?
– Дык как же, ваше превосходительство! – аж поперхнулся сотник. Полный рот квашеной капусты, так что часть даже наружу свисает. – Вы же… Как же…
– Я теперь не губернатор и не государев человек, – продолжал я пытать растерявшегося казака. – И ты мне больше не слуга. И все-таки – мороза не побоялся…
– А правду ли бают, Герман Густавович, будто Гришку нашего Потанина, ордер приходил, дабы в кандалы его заковать, да в Омск везти, а вы не послушались?
– Правда, – кивнул я. – И Потанина, и еще нескольких молодых…
– Как же это?! – Богатырь с такой силой звезданул по двухдюймовым доскам, из которых была собрана столешница, что те даже взвизгнули. – Батя-то евойный, Николай Ильич, у нашего старшины Васьки Буянова в командирах был, когда они посольство ханское в Коканд провожали. И потом тоже, когда слона вели…
– Кого вели? – Я решил, что неверно расслышал.
– Животная такая, здоровенная – слон именуемая. Навроде коровы, только с трубой на носу и больше разов этак в пять…
– Я знаю, что такое слон, Степаныч… Я не понимаю только – откуда у отца нашего Потанина слон взялся?
– Дык хан Кокандский эту скотину нашему императору Николаю и подарил, – пожал плечами сотник. – Здоровуща, страсть! В телегу не посадишь, копыты вот такенные, а ходит еле-еле. Чуть не зазимовали казачки в Черной степи из-за этой твари.
– А Николай Потанин…
– Он тогда молоденький был, хорунжий еще. Вот ему слона под расписку и выдали. Чтобы, значицца, до Омска довел. Это опосля, как животную с рук на руки в штаб сдал, он чины получил и награды. Одно время начальником Баян-аульского округа пребывал. А брат его, Димитрий, и Восьмым полком начальствовал. Как Николу под трибунал отдали – что-то он там с пехотным капитаном не поделил. Может, и из-за Варьки – жинки своей. Она, говорят, редкой красоты баба была… Пехтура роту свою в ружье, а Потанин казаков свистнул. Чуть до смертоубийства не дошло.
Пиво в кружке кончилось, но интересно было слушать и жаль прерывать.
– Пока Гришкин батя на гауптвахте сидел, мать евойная, Варвара, приболела шибко. Да и преставилась. А мальчонке тогда едва пяток годов-то и было. Николая Ильича и чинов с наградами тогда лишили, и богатства, на диких киргизах нажитого. Вот и пришлось Гришку к брату старшему, Димитрию Ильичу в станицу Семиярскую отправлять. Там у дядьки книжек было – цельные сундуки. Вот Гришка и пристрастился к наукам. Недолго, правда, парнишка у родича жил. Димитрий Потанин в степях от инородцев холерой заразился да и помер. А Никола сына в Пресновскую забрал, где тогда штаб казачьей бригады по Иртышской линии стоял. Полковником там Эллизен был, и чем-то ему шустрый пацан полюбился… Пива давайте подолью?
– Чего? – Отвлечься от завораживающей картины всеобщей сибирской общности, местечковости, где все друг друга знают, оказалось трудно. Где Безсоновы оказываются соседями Карбышевых, а старшина Двенадцатого полка служит в одном отряде с Николаем Потаниным. Где присланный из Омска чиновник по особым поручениям оказывается пасынком писателя Лескова, а советник Томского гражданского правления – старшим братом гениального Менделеева. Да чего уж там! Встреченный на глухой почтовой станции смотритель – юный агроном Дорофей Палыч – племянник Гуляева!
