Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах

Перед тем, как уехать в Афганистан, Карим заглянул к брату. Молча сунул толстую пачку зеленых купюр.

— Не возьму! — отшатнулся брат. — На этих деньгах — кровь!

— Кровь, — согласился Карим. — Но это кровь моих детей. И они хотят, чтобы мои племянники не голодали.

Брат молча склонил голову.

— Меня наверняка будут искать, придут к тебе, — продолжил Карим. — Скажи им, что меня убили в горах при обстреле. На кусочки снарядом разнесло, хоронить было нечего.

— Они не поверят, — возразил брат. — И придут снова.

— Не придут. Я не буду больше сюда ходить. Ты видишь меня в последний раз. Так что для тебя я тоже умер.

Он обнял брата и исчез в темноте…

В стороне послышался шорох, и Мумит поднял голову. Девчонка сидела, отбросив в сторону одеяло, выразительно протягивая к нему скованные стальными браслетами руки. Левая кисть обмотана грязным бинтом.

Мумит встал, достал из кармана ключ и расстегнул браслеты. Затем снял их и с лодыжек пленной. Девчонка встала и, неуверенно ступая, отошла в сторонку. Пока она, присев, делала свои дела, Мумит стоял, не спуская с нее глаз. От такой можно ждать всего.

Когда Юсеф, перетянув левый мизинец девчонки шнурком, в одно мгновение снес ножом две верхние фаланги, она не упала в обморок. Тоненько ойкнула. Две крупные капли выкатились из ее глаз. Но тут же она закусила губу и молчала все время, пока Юсеф неуклюже бинтовал ей руку. А затем с ненавистью сказала прямо в объектив видеокамеры:

— Папа все равно вас убьет! Всех!..

Мумиту пришлось стирать эти кадры перед отправкой. Это вполне мог сделать и человек Хасана, но Мумит не хотел, чтобы Хасан видел. Если его людей впечатлило…

Девчонка вернулась назад, и он снова сковал ей руки и ноги. Достал из рюкзака пачку печенья, молча бросил ей на колени. Поставил рядом кружку с водой: хочешь умывайся, хочешь — пей. До вечера все равно ничего не получишь. За водой надо ходить к роднику, не близко. И ночью — чтобы не заметили.

Он взял опустевшую банку консервов, подобрал остатки галетой. Твердое тесто плохо впитывало мясной сок. Хлебом было бы лучше. Но хлеба они не видели давно. А мужчина должен есть мясо…

— Ты должен взять другое имя! — сказал ему командир школы моджахедов в Афганистане, знакомясь с новичками. — Абд-аль-Карим (великодушный) тебе не подходит.

— Пусть будет Абд-аль-Мумит (убивающий), — предложил Карим.

Командир внимательно посмотрел на него.

— Может, лучше Абд-аль-Мунтаким (мстящий)?

— Я не буду им мстить, — хмуро ответил Карим, — я буду их убивать…

В школе ему понравилось, хотя Юсеф и Ахмед ворчали — тяжело. Жилистое тело Мумита благодарно отзывалось на военные занятия, ему нравилось стрелять и учиться делать мины. Еще больше ему нравились занятия по разработке и планированию операций — здесь он был первый.

Когда учеба закончилась, командир школы вызвал его к себе. Рядом с ним сидел на ковре, поджав ноги, незнакомый Мумиту мужчина средних лет. Чернобородый, с умными живыми глазами.

— Ты наш лучший ученик, — сердито сказал Мумиту командир, даже не предложив ему сесть, — а я не знаю: отправить тебя обратно или расстрелять прямо здесь.

— Почему? — спросил Мумит.

— Ты не веришь в Аллаха, милостивого и милосердного. Ты избегаешь молитв и дерзко разговариваешь с имамом. Он жаловался. Все мои выпускники готовы отдать жизнь за Аллаха хоть сейчас. А ты нет.

— Я нужен Аллаху живым, — спокойно ответил Мумит.

— Собака! — выругался начальник и вытащил пистолет. Чернобородый незнакомец остановил его жестом.

— Почему так думаешь? — спросил с любопытством.

— Когда я спросил имама, почему Аллах позволил кафирам убить моих детей, он ответил, что Аллах решил сделать меня своим мечом, разящим неверных. И я должен быть благодарен за такую милость. Я благодарен. Меч, чтобы разить, должен жить.

— Но человек, который не боится Аллаха, может предать нас и перейти на сторону врага, — сказал чернобородый, хитровато поглядывая на Мумита. — Что скажешь?

— В моей стране на сторону врага перешли имамы и даже муфтий, — спокойно ответил Мумит. — Русские простили им объявление джихада. А мне никто не простит два самолета, четырех летчиков и трех пехотных офицеров.

Чернобородый одобрительно кивнул.

— Вернешься к Абдулле? — спросил.

— Нет. У Абдуллы много людей. У каждого — родственники, друзья, сотни людей знают, где искать Абдуллу. Скоро его поймают или убьют. Я хочу убивать кафиров много и долго. Поэтому у меня будет мало людей.

— Я забираю его, — повернулся чернобородый к командиру школы. — И всех, кого он возьмет с собой.

Так он познакомился с Хасаном…

Удивленный возглас отвлек Мумита. Он поднял голову. Ахмед стоял с пулеметом наперевес, нацелив его на вход в пещеру. Волк!

Мумит сделал знак Ахмеду опустить оружие — стрельбы только не хватало! Волк стоял спокойно, с любопытством поглядывая на всполошившихся людей, а затем трусцой спустился вниз. Не спеша, пошел вдоль стены, принюхиваясь. У расщелины задержался, выглянул и некоторое время стоял задом к людям. Затем, пятясь, вернулся и снова потрусил у стены. У таинственного лаза опять остановился, нырнул в него, но очень скоро вернулся — видно, там ему пришлось несладко.

— Что это он? — изумленно спросил Ахмад.

— Место ищет, — тихо ответил Мумит, с любопытством наблюдая за зверем. — Переночевать негде.

Ахмад оскалил зубы в улыбке.

Волк тем временем подобрался к девчонке и остановился в двух шагах, разглядывая.

— Куси ее! — заржал Ахмад. — За мягкое место!

Девчонка бросила зверю печенюшку. Тот осторожно понюхал, затем снова посмотрел на нее и проглотил угощение. Девчонка бросила ему еще. В этот раз зверь поймал печенюшку на лету. Уставился вопросительно.

— Больше нету! — девчонка развела руками. — Кончились!

Зверь тихо улегся возле ее ног. Девчонка скованными руками погладила его вдоль спины. Волк перевернулся на спину, показывая ей живот. Девчонка погладила и его.

— Волчок… Хороший…

Ахмад вопросительно посмотрел на Мумита. Тот в ответ пожал плечами. Зверь был явно ручной. Сбежал, наверное, из зверинца или жил у кого во дворе. Такое бывает. Ему не понравилось, что волк выбрал девчонку, но она его первой накормила. Следовало отругать Юсефа за то, что пропустил зверя в пещеру, но Мумит передумал. Стоять на посту в расщелине — занятие невеселое, Юсеф решил подшутить. С другой стороны… Лишний сторож в пещере не помешает. И какая разница, кого он будет охранять…

Волк тем временем встал и неспешно потрусил к выходу. В расщелине он проскользнул мимо Юсефа, тот только оскалился ему вслед. Юсеф не стал улыбаться, догадайся сейчас проследить за зверем. Оставленный им без внимания волк, нырнув в кусты, спустя короткое время встретился на поляне с другим зверем. Подошел и, осторожно орудуя резцами, перегрыз кожаный ошейник на шее соплеменника. Аккуратно подобрал зубами черную коробочку, висевшую на ошейнике, и сдавил ее клыками…

Глава вторая

Трое всадников, бок о бок, медленно двигались посреди безлюдной степи. Лошади устало перебирали ногами, раздвигая грудью высокий ковыль. Лица всадников были покрыты пылью и черными пятнами — то ли крови, то ли грязи; железные рубахи на груди изрублены, шлемы помяты. У одного из троицы, высокого, с густой проседью в бороде и полуседыми волосами, прилипшими к потному лбу, шлема и вовсе не было — только круглая шапочка-мисюрка.

Внезапно седобородый поднял руку, и все трое остановили коней. В наступившей тишине, откуда-то слева донесся еле различимый дробный звук.

— Текот, — радостно сказал седобородый.

— Что? — не понял всадник помоложе, с короткой русой бородой.

— Текот, — повторил старик, — дятлы.

— Откуда в степи дятлы?

— Яруга рядом. А в ней деревья. И вода…

Все трое, не сговариваясь, повернули лошадей и дружно пришпорили их. Спустя короткое время взору всадников открылась узкая и глубокая яруга, сплошь поросшая кустарником и деревьями. На дне ее неудержимо манила прохладным блеском серебряная полоска ручья.

Всадники, натягивая поводья, торопливо спустились вниз. Двое, в том числе и седобородый, соскочив с лошадей, упали лицом в воду и стали жадно пить, давясь и откашливаясь. Русобородый, соскользнув на траву, остался стоять, удерживая поводья всех трех коней. Те хрипели и рвались к воде, но воин, жадно облизывая пересохшие губы и упираясь изо всех сил ногами в топкий берег, сдерживал их.

Первым заметил это седобородый. В два прыжка подскочил и забрал поводья.

— Старый дурак! — выругал сам себя. — Чуть коней не погубил — напились бы, запаленные, до смерти. Спаси тебя Бог, добрый человек!