Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
— Сынок, ты чего это? — словно сквозь вату услышал я за спиной встревоженный голос Ульяны Фёдоровны.
— Побочный эффект, — просипел я, вытирая губы тыльной стороной ладони и поворачиваясь к ней вполоборота. — Вы-то как себя чувствуете?
— Я-то? — старушка помолчала, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. — Чевой-то не пойму пока. Вот тепло было, даже жар, до сих пор, кажись, позвоночник огнём горит.
Придерживаясь одной рукой за спинку кровати, я тяжело, словно старик, поднялся. Колени дрожали, я действительно чувствовал себя ровесником лежавшей на кровати бабули.
— Полежите пока, не вставайте. Как жар спадёт – так и встанете, — посоветовал я.
Хотя, на мой взгляд, женщина могла бы уже вприсядку отплясывать, поскольку я точно знал, что её позвоночник сейчас как новенький. Ну понятно, что в пляске позвоночник не главное, остальные суставы тоже имеют большое значение, а ими я в этот раз не занимался. Возможно, займусь когда-нибудь в будущем… Если Мясников попросит. А так куда большему количеству людей, больных куда более серьёзными заболеваниями, требуется моя помощь. Всех старушек не перелечишь.
Человек по прошествии времени начинает разваливаться, как старый механизм, это закон природы, идти против которого – нарушать замысел Творца. Хотя, если я помогаю людям, которым свыше было предначертано умереть, это же тоже нарушение планов Господа? С другой стороны, санкцию на это мне выдали в «небесной канцелярии», сам архангел Рафаил, а он вряд ли станет заниматься самодеятельностью втихаря от Босса. Не у Люцифера же он в подручных ходит. Впрочем, кто их знает, этих небожителей, в каких они там друг с другом отношениях.
Я закрыл глаза, давая себе время на небольшую передышку. Просидел так с минуту, затем, решив, что головокружение практически сошло на нет, поднял с пола тазик и на нетвёрдых ногах вышел из комнаты. Поймал на себе вопросительный, с проблеском надежды взгляд Мясникова.
— Ульяне Фёдоровне плохо? — спросил он, снимая очки. — Я слышал, там кого-то рвало.
— Ей хорошо, — кисло улыбнулся я, — плохо мне. Но так и должно быть, это обычные последствия работы с пациентом по такой энергозатратное методике. Вы извините, я пойду тазик ополосну.
Грязную воду я выплеснул на снег, а когда вернулся в комнату, то Ульяна Фёдоровна что-то рассказывала Мясникову. Увидев меня, всплеснула руками:
— Арсений, ты чего это со мной сделал?
Я непонимающе посмотрел на неё:
— А что не так? Вам плохо?
— Типун тебе на язык! — отмахнулась она. — Наоборот хорошо. Я теперь нагибаюсь и разгибаюсь, как молодая.
И в доказательство своих слов она тут же согнулась в пояс, будто кланялась мне, и спустя несколько секунд резко выпрямилась. На лице её сияла счастливая улыбка.
— Видал? — она продолжала улыбаться. — И ещё раз.
Она снова наклонилась – выпрямилась, наклонилась – выпрямилась. Всё это время с её губ не сходила счастливая улыбка. И Мясников, глядя на неё, тоже улыбался. Ну вот, доставил радость пожилым людям. Тут Георг Васильевич вдруг посерьёзнел и спросил:
— Арсений, вы сами-то как? Получше стало?
— Получше, но слабость никуда не делась. Ничего, пока в Пензу едем, постараюсь вздремнуть, сон обычно придаёт сил.
— Сынок, погоди-ка…
Ульяна Фёдоровна метнулась в сени, загремела там чем-то, крикнула:
— Арсений, иди сюда, помоги.
Оказалось, старушка по-молодецки нырнула в подпол, и теперь подавала мне банки с соленьями и вареньями.
— Чую я, деньгами ты бы не взял, возьми хоть припасами.
— Да что вы, Ульяна Фёдоровна…
— Бери, говорю! Где ещё таких грибочков солёненьких отведаешь? Мои-то всё равно раз в год наезжают, а у меня банок целый подпол, они с собой парочку возьмут – и всё. Мол, хоть и на машине, а везти несподручно в багажнике, могут разбиться. И Жоре дам, у него-то в селе родни никого не осталось.
— Ну спасибо вам!
Несмотря на слабость, я всё же сумел принять банки, которые затем вместе с водителем перетаскал в машину. Решил, что с Закиром обязательно поделюсь. Но старушка меня опередила, вручила ему персонально литровую банку черносмородинового варенья и трёхлитровую с маринованными огурцами и помидорами вперемешку. Поставили в багажник, переложив ветошью, чтобы банки не побились.
А вдобавок из холодильника «Бирюса» достала домашних сливок, творога и сметаны, сумев это ловко распределить на троих. Тут уж Мясников попытался отказаться, но хозяйка дома была непреклонна.
— Жора, это же всё деревенское. Родни у тебя в селе не осталось, так хоть я тебя попотчую. Раньше же брал...
— Так не в таких же количествах, — смущённо поправил очки Мясников.
— И что? День сегодня особенный, ты мне вон какого человека привёз, он же меня на ноги поставил!
— Что есть – то есть, — искоса с каким-то странным выражением глянул на меня Георг Васильевич.
В этот момент во входную дверь вежливо постучали. Оказалось, пришла глава сельсовета, дородная женщина. Мясников с ней, судя по всему, был знаком, так как с ходу назвал её Антониной Павловной.
— А я иду из сельсовета, гляжу – машина знакомая возле дома Крыловой стоит. Дай, думаю, загляну. И точно, Георг Васильевич!
— Вот, заехали старую знакомую навестить, — немного смущённо пробормотал Мясников. — Как у вас в селе дела, может, чем-то помочь нужно?
— Да так вроде всё нормально. Правда, вот в котельной котёл поменять бы, проржавел уже насквозь…
Ещё минут пять они обсуждали насущные проблемы, которые одним только котлом, естественно, не ограничились. Наконец попрощались и забрались в «Волгу». Едва только мы выбрались на трассу, как я тут же вырубился. И снилось мне, будто бы я сижу в зале Музея одной картины, где выставлялось полотно Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». А рассказывал о ней сам Мясников, по инициативе которого этот самый музей, единственный в своём роде, будет открыт только в 83-м году.
— Обратите внимание, товарищи, в центре группы учеников восседает Иисус Христос, — говорил он размеренным голосом. — Мы, воспитанные в духе атеизма, конечно, знаем, что никакого Иисуса не было, и никаких чудес он не совершал. Превратить воду
