XVII. Грязь, кровь и вино! - Александр Вячеславович Башибузук
— Вон! — выпихнул наружу какую-то перепуганную даму, быстро сориентировался и ворвался в покои Анны Австрийской.
Сама королева забилась угол, перед ней стояли со шпажонками в дрожащих руках два молоденьких пажа, а Мадлена быстро заряжала мушкет, яростно работая шомполом.
— Ваше величество... — я рубанул рогатиной по стенке, потом руками разорвал полог. — Уходите, живо...
Но никто не успел сдвинуться с места, потому что в покое показалась окровавленная морда вепря...
Королева перепуганным, но гневным голоском, неожиданно выругалась на испанском.
— El dumbass mas grande en el mundo! #
El dumbass mas grande en el mundo! — (исп.) самый большой засранец в мире,
Кабаняра остервенело фыркнул и с пробуксовкой ринулся вперед.
Я только успел выставить рогатину на уровень груди пятачка и прижать конец древка ногой к земле.
А дальше...
Дальше в меня словно врезался паровоз...
Честно сказать, я толком ничего не понял, ощущения и картинка смазались.
Помню, куда-то летел, потом саданулся во что-то мягкое.
Запутался, забарахтался, развел руками что-то очень похожее на кружева и увидел...
Господи помилуй!
Не знаю, как это выразить словами. В общем... черт... я увидел основательно заросшую светлыми курчавыми волосенками женскую писечку.
— Вы там не задержались? — тактично поинтересовался голос королевы.
Надо сказать, очень неожиданно для меня.
— Матерь божья... — перепугано ахнул я.
Королева сидела на заднице широко раздвинув ноги, а чертова зверюга, получается, меня между этих ножек и закинула.
Дальше я суматошно выдрался наружу из-под юбок ее величества, уже прикидывая, как меня казнят за святотатство: колесуют или все-таки четвертуют.
Анна Австрийская даже не покраснев, пристально смотрела на меня. Пажей не было, они куда-то успели свалить. Мадлена с трудом сдерживалась от смеха, прикрывая ротик рукой.
Вепрь похрипывал и пускал кровавую слюну, распластавшись на ковре с засаженной в грудь до упора рогатиной. Он все еще был живой, дрыгал ногами, но сдвинуться с места не мог.
А у меня, почему-то пекла адским огнем правая ягодица.
— Madre de Dios... — королева спокойно встала, деловито одернула юбки, а потом слабо ахнула и рухнула в обморок.
— Блядь... — я едва успел подхватить ее на руки.
Покрутился и зачем-то полез вместе с ней наружу через прорез в пологе.
И явился прямо пред глаза его величества Людовика, тринадцатого этого имени.
Король в плотном окружении охраны молча смотрел на меня. Рядом стоял его высокопреосвященство кардинал Ришелье и Гастон Орлеанский.
Ну и куча прочего народа.
«Все-таки четвертуют...» — обреченно подумал я.
Впрочем, на лице короля почему-то не просматривалось гнева или досады. А потом он и вовсе удивил, неожиданно поинтересовавшись:
— Где вепрь?
— Отпустите же меня... — сердито зашипела Анна Австрийская.
Я ее аккуратно поставил на землю, поклонился, но ответить не успел.
Королева гневным голоском сообщила:
— Пока ваша свита бегала от кабана, этот кавалер убил зверя и спас меня, ваше величество!
Король выслушал ее, перевел взгляд на меня, едва заметно кивнул и потопал в полузаваленный шатер смотреть на вепря.
Вот так взял и потопал. За ним повалили остальные. К королеве подлетели дамы и тоже ее увели.
Со мной остался только Артемон дю Марбо.
Он склонился к моему уху и очень тактично шепнул.
— Антуан, у вас... как бы это сказать... немного не в порядке с нарядом, в частности...
Я машинально лапнул себя за задницу и обнаружил, что штаны порваны, мало того, весь зад в крови.
Саншо хрюкнул, даваясь смехом.
— А надо мной смеялись, ваша милость...
— Иди в задницу, скотина, — зло ругнулся я. — Черт...
— Антуан! — к нам рысью подбежал Гастон Орлеанский. — Вот это была потеха! Что с вами?
И тоже счастливо заржал.
Пришлось переться в одну из уцелевших палаток и ждать, пока Саншо зашьет дыру на штанах. Сама жопа почти не пострадала, обошлось неглубокой ссадиной. Правда, хоть убей, я так и не понял, когда ее получил. К кабану вроде тылом не поворачивался.
А потом пришел какой-то чин из королевской свиты и чопорно сообщил, что мне предписано королем вернуться домой и смиренно ожидать своей участи.
Покидать Париж запретили.
Уже по пути домой, я кратко пересказал Саншо случившееся.
— Матерь божья! — баск быстро перекрестился. — Что, правда, прямо под юбки?
— Угу... — я страдальчески вздохнул, поудобней умащивая раненое седалище в седле. — Если королева расскажет... в общем, беги, мой друг, беги. Иначе и тебя четвертуют...
— Никогда, ваша милость! — баск помотал башкой. — С вами до конца! Господь не выдаст, может и обойдется... — он немного помедлил и шепотом поинтересовался.
— И как она?
— Кто? — я недоуменно на него уставился.
— Ну... — баск расплылся в улыбке. — Ну... эта... королевская... ну... вы поняли...
Я немного подумал и честно признался:
— Ничего особенного. Видал и лучше.
— Эх! — баск мечтательно прищурился. — Хоть бы одним глазочком глянуть и можно на плаху. К слову, ваша милость... — он сделал загадочную паузу.
— Говори уже.
— Я видел, как с теми мальцами... словом, перед тем как эти щенки открыли клетку, я видел, как с ними разговаривал один дворянин и показывал на кабана. Он мне сразу не понравился.
— Как выглядел? — я сразу насторожился. — Мальцов тоже опиши, я не запомнил их...
Когда баск все подробно рассказал, я понял, что вепря отпустили далеко не спроста.
Вот только кто это сделал и зачем, пока оставалось неизвестным...
Глава 20
Наваррец
Париж встретил нас приветливо, как родных: вонью и грязью. Я уже начал привыкать к этому новому старому городу, который так любил в прошлой жизни. Парижане XVII столетия сильно отличались от своих согорожан, живущих на четыреста лет позже.
Крестьяне одевались в дешевую одежду, преимущественно темных цветов: сорочка, куртка, штаны, чулки, да грубые башмаки. Горожане и буржуа одевались примерно так же, не забывая брать с собой накидку с капюшоном. Женщины носили юбки и корсажи, реже платья.
В своем гардеробе обычные люди имели столь мало вещей, что по костюму легко можно было определить провинцию, из которой явился тот или иной человек. В чем приехал пару лет назад — в том и ходит до сих пор.
Я
