Егерь: назад в СССР - Алекс Рудин
Я насторожился. С чего вдруг председатель заговорил на такие темы? Да и наверняка он помнит, что я в Черёмуховке ненадолго.
Но усмешка Фёдора Игнатьевича показала мне, что он всего-навсего шутит.
Общим голосованием решили поставить домики ближе к озеру.
— Всё-таки, у нас народ и рыбалку любит, — сказал Тимофеев. — Со временем, как позволит бюджет — купим лодки, оборудуем причал. Будут у нас две полноценные базы на озере.
Я только пожал плечами. Задумка Тимофеева не совсем согласовалась с моими планами. Но какое это имело значение?
Фёдор Игнатьевич сразу отобрал восемь мужиков покрепче.
— Возьмите ломы и пару лопат. Поглядите по окрестностям — тут часто попадаются валуны. Какие сможете одолеть — катите сюда, они на фундамент пойдут. Да и мелкие камни вдоль озера посмотрите — тоже пригодятся.
Мы разметили траншеи под фундамент. Домики решили ставить поодаль друг от друга.
— Не дай бог, пожар, — сказал Фёдор Игнатьевич. — Так чтобы не всё разом погорело.
Ещё четверо охотников встали на лопаты. Копать было не трудно — берег озера был песчаным. Мешали только корни деревьев, которые приходилось обрубать топором и вытаскивать.
Двоих отправили с большими мешками на ближайшее болото — драть длинный белый мох-сфагнум для конопатки пазов между брёвнами.
— Ну, Андрей Иванович — сказал мне председатель. — А мы вчетвером айда брёвна заготавливать.
Мы выбирали нетолстые сосны, двадцати пяти-тридцати сантиметров в диаметре у комля. Делалось это с таким расчётом, чтобы из одного дерева выходило два бревна, а верхушку можно было пустить на жердь.
Мы с Фёдором Ильичом подрубали дерево сперва с одной стороны, потом — с другой и валили на землю, в просвет между другими деревьями, чтобы сосна не повисла на их ветках. Ещё двое охотников очищали макушку от сучьев и разделывали ствол на брёвна.
Тем временем, неглубокие траншеи под фундамент были выкопаны. В них в промежутками уложили собранные валуны. Камни старались повернуть ровной стороной кверху и расположить на одном уровне. Самые крупные валуны пошли под будущие углы домиков.
Если бы не большое количество народу — пришлось бы ставить домики без фундамента, просто подложив под них брёвна потолще. Но, пользуясь ситуацией, мы решили всё сделать основательно.
Закончив с фундаментами, часть народа принялась валить деревья, другие стаскивали готовые брёвна в штабель и очищали их от коры. В ход пошли не только топоры, но и лопаты — благо, свежая кора легко снималась со стволов.
С болота натащили целую гору мокрого, напитанного водой мха. Мох раструсили тонким слоем по земле — сушиться. А сверху поставили навес, крытый еловым лапником.
Спина у меня давно взмокла от пота, мышцы рук ломило от топора. На ладонях вздулись мозоли. А Фёдор Игнатьевич только покрикивал:
— Ровнее руби, Андрей Иваныч! Топор поправь — вишь, плохо берёт!
Около двух часов дня устроили перерыв — развели костёр, повесили над огнём разномастные котелки. Сидели на поваленных брёвнах, делились бутербродами и консервами.
Кое-кто потащил, было, из рюкзака бутылку. Но Тимофеев строго посмотрел на мужиков.
— В автобусе — пожалуйста, если милиции не опасаетесь. А на работе чтобы ни капли.
После чаепития в охотку поработали ещё пару часов. Поясницу ломило не на шутку, перепачканные сосновой смолой ладони липли к гладкому топорищу.
Но мы ещё раз проверили, насколько надёжно лежат камни в фундаментах. Потом дотащили все брёвна к месту стройки и очистили их от коры.
Самому не поверилось, когда Фёдор Игнатьевич, выпрямившись над очередным поваленным деревом, вдруг сказал:
— Всё, Андрей Иваныч, хватит на сегодня! Всё равно тут одним днём не управишься.
* * *
В клуб я решил не ходить. Какой, к чёрту, клуб после таких трудовых подвигов? Проводив автобус с охотниками, я заглянул в холодильник, с удовольствием обнаружил там остатки вчерашней картошки. Поглядел на неё и понял, что помыться мне хочется гораздо больше, чем поесть. Хлопнул дверцей холодильника и отправился топить баню.
Воды в бочку и в котёл я натаскал заранее. Как чувствовал, что сегодня будет не до того. Сунул в топку два сухих полена, зажёг между ними приготовленную бересту. Огонь разгорался медленно, а кожа под сырой от пота одеждой зудела уже невыносимо. Да ещё и комариные укусы чесались.
Не выдержав пытки, я скинул с себя одежду и голышом побежал к реке. Плюхнулся с мостков в парную воду, окунулся с головой. Вынырнул, отфыркиваясь, и тут же нырнул снова.
Доплыл до противоположного берега, развернулся. А потом разлёгся на воде и раскинул руки в стороны.
В небе надо мной плыли белые кучевые облака. Донышка у них были синеватые, словно наполненные водой. Облака от этого казались тяжёлыми и двигались медленно-медленно.
Как там говорил Воронцов? На что больше нравится смотреть? С водой я уже пробовал, почему бы не попробовать с облаками?
Я расслабился. В воде это было нетрудно — усталое тело невесомо парило. Выгнал из головы мысли, оставил только ощущение лёгкости и счастья.
В мозгу сами собой стали появляться картинки из прежней, неведомой мне жизни.
Вот я сижу на лекции. Арнольд Борисович — пожилой сутулый профессор — скучным голосом читает лекцию по зоологии. Большая голова профессора втянута в широкие плечи, ворот серого пиджака режет ему затылок. Голос у профессора монотонный, словно жужжание одинокой мухи.
Я не вслушиваюсь в слова Арнольда Борисовича. Куда больше меня интересует коротко стриженая брюнетка, которая сидит передо мной. Наклонив голову, она делает какие-то пометки в конспекте. В задумчивости ерошит волосы, и я вижу узкую ладонь с длинными пальцами и крошечный золотой гвоздик серёжки в мочке уха.
Вот мы с приятелями покупаем пышки. В крохотном помещении всего три высоких столика, около которых надо стоять. На наше счастье крайний, возле окна, свободен.
Продавщица кладёт на бумажные тарелки горячие, воздушные, пропитанные маслом кольца. Щедро посыпает их сахарной пудрой. Пудра немедленно тает в масле, пальцы, губы и щёки делаются липкими. Пышки проглатываются одним движением челюстей.
Вот я еду в электричке. Сижу возле окна на жёстком деревянном сиденье и считаю столбы. Ехать мне больше двух часов, и почему-то очень важно не пропустить ни одного столба. А они, как назло, попадаются совершенно разные. Высокие
