Специальный корреспондент (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Ну-ну, будет вам! — говорили на лаймиш, — Хватит притворяться. Сейчас посмотрим, что вы за птица на самом деле.

Говор был тот самый — как будто в рот запихали горячую картошку. Лаймиш может быть нормальным языком — если на нем говорят не коренные лаймы из Камелота.

— Попортили вы нам кровушки, мистер специальный корреспондент... Ну, вот кто вам мешал писать о нравах местных жителей, посещать карнавалы и фестивали, кататься на лодочках и стрелять на сафари, м? Кой черт вас понес сначала — в политику, а потом — на войну?

Я сидел на жестком деревянном стуле, и мои лодыжки и запястья были прикручены бечевой к его ножкам и спинке. Окружающая обстановка ни о чем не говорила. Обычная комната: стол, кресло, окно, обои с легкомысленными узорчиками. За столом — явный лайм. Протаких говорят — лошадиное лицо: зубы, очертания челюсти и скул, общее выражение. Да и вместо волос у него была настоящая грива: новомодная прическа с выстриженными висками, такую называют "андеркат". Одет хорошо, как настоящий джентльмен, ногти аккуратно подстрижены.

— Я больше боюсь трех газет, чем ста тысяч штыков, — сказал лошадиный лайм, — Это не я придумал, это сказал один из самых злейших наших врагов. Знаете, мне стоило отдать приказ прирезать вас сразу, после той статьи о Континентальном Конгрессе. А ваши писульки про гемайнов? Псу под хвост десять лет подготовки общественного мнения к... Не важно, не важно. Конечно, Альянс плевать хотел, что пишут в Империи, но Протекторат, Аппенины, Арелат, Руссильон, не говоря уже о прочих лимитрофах — они просто взахлеб читают о храбрых и религиозных бородачах, продвигающих цивилизацию на дикие просторы Южного континента.

— Да я...

— Да, вы! Вы даже Грэя умудрились выставить вообразившим себя мессией близоруким эгоцентриком!

— Это вы сейчас говорите, а не я.

— Ой, да помолчите уже! — он всплеснул руками, — Сейчас мне...

За моей спиной скрипнула дверь, и в комнату вошел еще один персонаж: коричневокожий широкоплечий мужчина в военного кроя бежевых полотняных брюках и рубахе. Он положил на стол перед лаймом картонную папку, щелкнул каблуками ботинок (с гетрами, конечно же), наклонил голову:

— Милорд...

— Наб, мы тут пошумим, наверное. Пусть никто нас не беспокоит, — лайм попытался кровожадно поглядеть на меня.

Черта с два у него получилось. Наб только кивнул и покинул кабинет, а глаза "милорда" становились всё более круглыми, пока он листал содержимое папки.

— Так вот какая птица к нам попала! И вот так, запросто, под горячим солнцем Колонии... То есть — Федерации... И где вы пропадали целых три года?

— В школе, — сказал я, — Детей учил.

— Да что вы ерунду-то порете, ну какая... — он швырнул папку на стол, встал и подошел ко мне вплотную, и вдруг перешел на"ты", — Адъютант Его Превосходительства, стало быть? И тебя оставили без присмотра, отправили вот так вот на самый край света, половить рыбку в мутной воде? Или ты поссорился со своими хозяевами? Знаешь, а мы ведь тебя на куски будем резать, медленно-медленно, пока ты всё нам не расскажешь...

— Нет, — сказал я.

Этот лайм и понятия не имел, в каком дерьме ему предстоит искупаться.

— Что — нет?

Скорее всего, он не работал на Интеллидженс Сервис. Наверное — служба безопасности Тропической торговой компании. Не берут в разведку Альянса таких откровенных кретинов. Мне как-то обидно стало, что именно его отрядили по мою душу. Даже я понял, что являюсь приманкой, что меня ведут давно и всерьез, и наши матерые хищники вроде Феликса и Ариса уже вышли на след этого лошадиного милорда, который упивался своей мнимой властью надо мной.

А мое "нет" обозначало всё сразу. Совершенно точно, меня не оставили без присмотра, и ни с кем я не ссорился — он бы убедился в этом, просто обыскав мою одежду и найдя бумагу за подписью Императора, и резать меня у него никак не получится, и рассказать бы я ему ничего сверх того, что уже опубликовано, не смог бы — потому как ни черта не знал.

Так что я тяжко вздохнул и дождался, когда он приблизит свое лицо к моему, чтобы брызгая слюной проорать:

— Что — нет, я тебя спрашиваю?!!

В этот самый момент я боднул его лбом в переносицу, а потом оттолкнулся ступнями ног и слегка подпрыгнул на стуле — этого хватило, чтобы оттоптать ему ножкой стула пальцы и обрушиться на пол. Несколько болезненных усилий — и проклятый предмет мебели затрещал, раскалываясь на составляющие. Это был клееный стул, на клиньях и к тому же — видавший виды. Так что разлетелся он за милую душу, и я освободился, и оказался к тому же обладателем удобной дубинки из ножки конической формы.

Признаться честно — я отлупил лошадиного милорда как сидорову козу. Бил от души, хекая и размахиваясь, как при колке дров. Он только скулил и пытался отползти под стол.

А потом я услышал во дворе треск и грохот, и хриплый баритон, который гулко, по-имперски костерил кого-то по-матери. По коридору раздался звук приближающихся шагов нескольких человек. Это не могло быть случайностью, вопрос был в другом: кто там топотал — эти или те? Те — или эти?

Оставив в покое милорда, я отступил за дверь, сжимая в руках ножку от стула. Где-то я это уже видел, переживал нечто подобное... Меня накрыло чувство де жа вю, как говорят арелатцы.

Дверь с грохотом вылетела из петель и плашмя ударила начавшего подниматься с пола лайма, а следом за дверью в комнату вбежал плечом вперед кто-то огромный, чубатый, бородатый и затянутый в совершенно неуместный имперский хаки! Потом вдруг в комнате стало тесно от этого самого хаки и от запаха табака, и чеснока, и, кажется, квашеной капусты.

— Старшина Дыбенко! — рявкнул я как можно более грозно, — Что за вид? Ну-ка приведите себя в порядок и доложитесь как полагается!

— Аха-ха-ха! — раскатисто и белозубо засмеялся он, — Да я вижу, ты, братишка, тут неплохо справляешься! А Феликс волновался — мол, попортят нашего молодого-талантливого литератора, восходящую звезду отечественной прессы... А я говорю — хрен им, а не наш литератор, не такой он человек, чтобы дать себя попортить! А ты вон, освободился — морду виконту Бледислоу набил, всё как полагается... И Кузьма этот твой всё про благомордие твое беспокоился. А неча беспокоиться, вон стоит дубьем машет, что с ним сделается? Слышь, Кузьма?

Кузьма сунулся в окно с револьвером. На нем тоже был хаки, никаких тебе несерьезных обносков. Хаки было, погонов — нет. Как и на целой толпе имперцев, присутствующих в помещении. Шевроны я разглядеть не сумел, но надпись там была явно на наречии гемайнов... Это что еще за штучки?

— Пойдем, пойдем, у тебя еще дел полно! Там куча людей тебя ждет— дожидается, понимаешь, а ты тут дубьем размахиваешь...

Вопросов у меня было столько, что они просто кипели под крышкой черепа и мешали друг другу выбраться наружу.

— А мы где? — выдавил из себя я наконец.

— Коломаха вроде... Я черт знает, пока с этими названиями не разобрался, хотя всё время по пути очи слепил в карту глядючи. И байки твои читал, ни одной не пропуская...

— И какая-такая волшебная магическая сила старшину Дыбенко занесла из златокипучего Свальбарда на Богом забытую Коломаху?

— Личный Его Императорского Величества орденоносный гвардейский именной бомбовоз "Гекатонхейр"!

Что ж, это многое проясняло.

Бомбовоза во дворе не было. Он бы туда и не поместился, я как-то наблюдал его в воздухе: огромный трехсотметровый цеппелин, наполненный гелием, с гондолой, способной нести более ста пятидесяти тонн груза и двести человек пассажиров или десанта — он, пожалуй, мог бы послужить Коломахе вместо крыши, закрывая поселок от палящих солнечных лучей или нежелательных осадков.

Вместо бомбовоза тут был, конечно, Феликс, и рядом с ним — потупившая взгляд Джози. Рафаэль Мастабай сидел на завалинке и курил сигару. Его костюм был испачкан, на лице расплывалась пара свежих гематом.