Роберт Сойер - Люди
Мэри кивнула.
— Я понимаю. — Она протянула правую руку.
— Обычно компаньон носят на левой руке, — сказала Понтер, — если только носитель не левша.
Мэри опустила правую руку и протянула левую. Понтер занялся установкой компаньона.
— Я давно собиралась тебя спросить, — сказала Мэри. — Ведь большинство неандертальцев — правши?
— Да, около девяноста процентов.
— Мы тоже пришли к такому выводу, изучая окаменелости.
Понтер удивлённо вскинул бровь.
— Как это возможно определить по окаменелостям? Я не слышал, чтобы у нас делались какие-то предположения о проценте левшей среди глексенов.
Мэри улыбнулась, обрадовавшись изобретательности своего народа.
— По ископаемым зубам.
— Как могут быть зубы связаны с леворукостью?
— Мы изучили восемьдесят зубов, принадлежавших двадцати разным неандертальцам. Видишь ли, мы догадались, что с вашими здоровенными челюстями вы наверняка пользовались ими как зажимами — чтобы удерживать край шкуры во время удаления с неё остатков тканей. Шкуры абразивны, они оставляют на зубах маленькие щербинки. У восемнадцати особей эти щербинки были скошены вправо, чего можно ожидать в случае, когда скребок держат правой рукой.
Лицо Понтера приняло выражение, которое, как Мэри уже знала, появляется у неандертальцев, на которых что-то произвело сильное впечатление: губы втянуты внутрь рта, а бровь приподнята в средней части.
— Отличное умозаключение, — сказал Понтер. — На самом деле мы до сих пор устраиваем праздники свежевания, на которых обрабатываем шкуры именно таким способом. Разумеется, есть и другие, механизированные способы, но такие празднества — традиция, социальный ритуал.
Понтер на секунду замолк, а потом продолжил:
— Кстати, о шкурах… — Он подошёл к противоположной стене помещения, вдоль которой на чём-то вроде плечиков, прикреплённых к горизонтальному брусу, висели меховые шубы. — Выбирай любую, — сказал он. — Маленькие размеры по-прежнему справа.
Мэри указала на одну; Понтер сделал что-то, что она не успела рассмотреть, и шуба оказалась у него в руках. Мэри не сразу поняла, как её надевать: застёжки у неё оказались где-то сбоку, а не на плечах, но Понтер помог ей облачиться. На секунду Мэри задумалась, не должна ли она отказаться: дома они накогда в жизни не носила натуральный мех. Но здесь, конечно, был совсем другой мир.
Это совершенно точно не был какой-то роскошный мех типа норки или соболя: он был грубым, а рыже-коричневый окрас — неоднородным.
— Что это за мех? — спросила Мэри, пока Понтер возился с застёжками.
— Мамонт, — ответил он.
Мэри округлила глаза. Пусть он не так красив, как норка, но мамонтовая шуба в её мире стоила бы неизмеримо больше.
Сам Понтер не стал надевать никакой верхней одежды, а просто пошёл к выходной двери. Эта оказалась почти привычной конструкции — она крепилась к единственной вертикальной трубе и могла вращаться вокруг неё, как на петлях. Понтер открыл её, и…
И вот они уже на поверхности.
И внезапно все странности словно испарились.
Это была Земля — Земля, которую она знала. Солнце, висящее низко над западным горизонтом, выглядело совершенно так же, как и всегда. Небо было голубым. Деревья — сосны и берёзы, а также другие разновидности, которые она могла опознать.
— Холодно, — сказала она. Здесь и правда было градуса на четыре холоднее, чем в Садбери, оставшемся в другом мире.
Понтер улыбнулся.
— Отличная погода, — сказал он.
Внезапно внимание Мэри привлёк какой-то звук, и на какое-то мгновение она подумала, что это, должно быть, мамонт бежит отомстить за своего сородича. Но нет, конечно, это был не мамонт. Это была машина на воздушной подушке, примерно кубической формы, но с закруглёнными углами, летящая к ним над каменистой землёй. Звук, который слышала Мэри, был комбинацией шума дующих вниз вентиляторов, приподнимающих машину над землёй, и большого воздушного винта, дующего назад, как у лодок, которые плавают по Эверглейдс[54].
— Ага, — сказал Понтер, — транспортный куб, который я вызвал. — Мэри предположила, что он сделал это через посредство Хака, который не стал переводить его слова на английский. Странный экипаж опустился на землю прямо перед ними, и Мэри разглядела водителя, огромного мужчину на вид лет на двадцать старше Понтера.
Прозрачная сторона куба раскрылась, и водитель что-то сказал Понтеру. И снова его слова для Мэри не переводились, но она вообразила, что это был неандертальский эквивалент «Куда, командир?»
Понтер жестом пригласил Мэри садиться в машину.
— А теперь, — сказал он, — я покажу тебе мой мир.
Глава 30
— Это твой дом? — спросила Мэри.
Понтер кивнул. Они провели пару часов, посещая разного рода общественные здания, так что уже наступил поздний вечер.
Мэри была потрясена. Дом Понтера не был выстроен из кирпича или камня. По большей части он был деревянный. Конечно, Мэри видела много деревянных домов — хотя во многих частях Онтарио деревянные дома запрещены строительным кодексом — но она никогда не видела ничего подобного этому. Дом Понтера как будто был выращен. Как будто чрезвычайно толстому, но очень короткому древесному стволу позволили разрастись вокруг гигантской формы в виде кубов и цилиндров размером с комнату, а потом форму убрали и дополнительно расширили получившиеся полости, но так, чтобы не убить само дерево. Внешнюю поверхность дома по-прежнему покрывала тёмно-коричневая кора, а само дерево, по видимому, жило до сих пор, хотя листья на ветвях, растущих из его центральной, преобразованной части уже начали менять цвет — наступала осень.
Но были выполнены и кое-какие плотницкие работы. Окна, к примеру, были идеально квадратные, по-видимому, прорубленные в древесине. А пристроенная сбоку веранда была сколочена из досок.
— Это… — Прилагательные сражались друг с другом в голове Мэри: причудливо, странно, великолепно, здорово… но победило всё же: — …прекрасно.
Понтер кивнул. Соплеменник Мэри сказал бы «спасибо» в ответ на комплимент вроде этого, но Мэри уже знала, что неандертальцы обычно не принимают на свой счёт похвалу чему-то, за что они не несут личной ответственности. Как-то давно она заметила, что одна из застёгивающихся на плечах рубашек Понтера выглядит очень привлекательно, и он озадаченно посмотрел на неё, будто удивляясь, зачем бы кто-то стал носить то, что не выглядит привлекательно.
Мэри указала на большой чёрный квадрат метров двадцати на земле рядом с домом.
— А это что? Посадочная площадка?
— Иногда. На самом деле это солнечный коллектор. Превращает солнечный свет в электричество.
Мэри улыбнулась.
— Полагаю, зимой вам приходится откидывать с него снег?
Но Понтер покачал головой.
— Нет. Автобус, который возит нас на работу, садится на него и сдувает весь снег.
Неприязнь к сгребанию снега была одной из причин, по которой Мэри после разрыва с Кольмом выбрала квартиру, а не дом. И она сомневалась, что в её мире TTC[55] согласилась бы посылать автобус с бульдозерным скребком к каждому дому в городе после каждого снегопада.
— Ну что же, — сказал Понтер, — давай войдём? — И зашагал к дому.
Дверь дома отворилась. Внутри стены не были ничем покрыты и представляли собой отполированное дерево, которым и являлись. Мэри в своей жизни видела много отделанных деревянными панелями помещений, но ни в одном из них древесные волокна не образовывали непрерывный узор, охватывающий всё помещение. Если бы она не видела этот дом снаружи, то ни за что бы не поняла, как можно достичь такого эффекта. В нескольких местах в стенах были выдолблены небольшие ниши, в которых стояли статуэтки и какие-то непонятные безделушки.
Поначалу Мэри показалось, что пол покрыт какой-то зелёной тканью, но она быстро поняла, что на самом деле то был мох. Она, по-видимому, находилась в аналоге гостиной. Здесь была пара отдельно стоящих сидений очень странной формы, а у стен имелась пара диванов, по-видимому, составлявших с ней одно целое. Она не видела ничего, похожего на картины в рамах, но зато весь потолок занимала огромная фреска со множеством деталей, и…
И внезапно Мэри почувствовала, как у неё стынет кровь.
В доме был волк.
Мэри замерла; сердце бухало, как молот.
Волк сорвался с места и кинулся на Понтера.
— Берегись! — закричала Мэри.
Понтер повернулся и упал на один из диванов.
Волк вскочил на него, широко распахнул пасть и…
И Понтер засмеялся, когда волк начал облизывать ему лицо.
Понтер всё время повторял на разные лады одни и те же слова на своём языке. Хак их не переводил, но голос Понтера был весел и добродушен.
