Александр Чернов - Порт-Артур — Токио
Но после опрокидывания «Асахи» Иоко первый и последний раз пошел на сознательное нарушение приказа. Он повел свои миноносцы в атаку на медленно и грузно отворачивающий «Кореец». Что стало тому причиной — «пепел „Асахи“, стучащий в его сердце», как писали потом британские газеты? Трезвый расчет и острое зрение, позволившее разглядеть втягиваемые в казематы орудия, как после войны доказывали русские исследователи? Или младший брат, который был энсином на «Асахи», и командовал плутонгом левого борта, за почти верную гибель которого хотел отомстить Сакури? Причину такого самоотверженного решения молодой капитан-лейтенант унес в свою морскую могилу. Единственный спасшийся с мостика его флагманского «Чидори» сигнальщик рассказал только, что тот радостно улыбался когда увидел, что за его миноносцами в самоубийственную и самовольную атаку бросились и оба отряда дестроеров. Если сам Сакури своей целью избрал утопивший «Асахи» русский крейсер, что в некотором смысле подтверждает версию о личной мести, то более крупные эсминцы пошли в атаку на «Витязя» и «Громобоя».
Когда Рудневу доложили, что японцы, судя по всему, начали массированную атаку миноносцев, он только сдержанно усмехнулся.
— Во-первых, наши миноносцы тоже неподалеку — мы их послали добить «Асахи», если бы он начал оправляться. Просигнальте, пусть вернутся. Они должны успеть и наверняка помогут отбиться. Во-вторых, — и тут уже Карпышев ссылался на недоступную остальным участникам сражения статистику русско-японской войны ЕГО мира, — Как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев, на большой военный корабль не может быть успешна, если цель сохранила орудия и ход… То, что «Память Корейца» сохранял ход, пока сохранял, было очевидно. Только вот в части орудий…
Однако сейчас Петрович и без бинокля мог видеть, как на три русских броненосных крейсера идут в атаку шесть миноносцев и восемь эсминцев. Поначалу ситуация не вызвала у него беспокойства — пока и в этом, как и в оставленном им мире, в русско-японскую войну не было зафиксировано ни одной удачной дневной торпедной атаки миноносцами боеспособного крупного военного корабля. Ведь там, даже во время добивания «Князя Суворова» японцы провалили первую атаку, хотя по ним стреляли от силы три-четыре орудия. Не более удачными были и многочисленные атаки одинокого «Севастополя», укрывающегося от расстрела береговой артиллерией в бухте Белого волка.
Он не учел одного — ТАМ, при Цусиме, японские командиры не видели никакого смысла рисковать столь нужными ночью миноносцами для дневного добивания и так обреченного корабля. ЗДЕСЬ же они готовы были на все, лишь бы добраться до побеждающих русских. Добраться любой ценой… Это желание напрочь вымело даже строжайшую инструкцию Того — беречь минные корабли для ночных атак транспортов, которые являются главной целью операции. Для начала атаки не хватало катализатора, одной-единственной искры, которой и стал самоубийственный порыв Сакури…
Отряд русских истребителей успел к отражению атаки японских коллег. Ну, вернее, почти успел. Когда восемь артурских контрминоносцев подошли к месту схватки, броненосный отряд уже отвернул от генерального курса на три румба, отбиваясь от наседающих смертоносных маленьких кораблей из всего, что могло стрелять.
Но если для флагманского «Громобоя» и «Витязя» перечень этого «всего» был довольно внушительным, то для «Памяти Корейца» из серьезного были только одна, почти лишенная горизонтальной наводки десятидюймовка, да две восьмидюймовки. В кормовой башне. Кроме того он шел головным, да и миноносцы начали свою атаку раньше дестроеров. Самым же печальным был тот факт, что «стальная метла» осколков «фусовских» фугасов уже проредила противоминную артиллерию русского крейсера больше чем наполовину. И, как на зло, серьезнее всего были потери именно на правом борту…
В носовой башне «Памяти Корейца» лейтенант Тыртов получил сигнал об отражении минной атаки, и не стесняясь подчиненных выматерился, чего обычно себе не позволял. Долгое и плодотворное общение с Диких не прошло для него даром, и загиб вышел настолько ядреным, что на него с уважением посмотрел даже сам прапорщик.
— Отражение минной атаки, это с нашим-то нынешним ручным наведением! — он судорожно закрутил рукоятки горизонтальной наводки, снижая угол возвышения ствола для стрельбы прямой наводкой, — Платон, я их вижу! Шесть миноносцев, чуть левее, разворачивайте башню влево!
— Отставить!!! — рыкнул во весь голос Диких на матросов, которые уже начали было по приказу лейтенанта крутить тяжеленные маховики, — горизонтальной наводкой командую Я! Башня вправо! Шевелитесь, черти!
— Но миноносцы ЛЕВЕЕ!!! За каким боцманским хреном, тебе понадобилось ее ворочать вправо, можешь мне объяснить?! — в первый раз за время совместной службы в башне Тыртов и Диких, сработавшиеся как хорошо погнанные шестеренки в голос орали друг на друга, не отрываясь, правда, при этом каждый от своих обязанностей…
— Если я начну поворот влево, то миноносцы пролетят у меня через прицел с такой скоростью, что я запоздаю с выстрелом, ваше БАЛДАгородие, лучше выстави нужное склонение, мы уже градусов на семь легли на левый борт, не забудь. И на циркуляции крен продолжает расти, — начал было опять учить жизни молодого соратника Диких, но сам получил в ответ отповедь — сейчас и всегда вежливый Тыртов не лез в карман за словом.
— Жену свою будешь учить. Что и на какой угол тебе поднимать или опускать, — зло отозвался из под крыши башни лейтенант, — Крен я уже скомпенсировал, правда креномер у нас уже разбит, но я на глаз прикинул…
Оглушительный выстрел десятидюймового орудия прервал перепалку, и не успели еще все в башне прийти в себя, как раздался уже спокойный голос Тыртова:
— Головной миноносец влез в прицел, сейчас посмотрим… Есть!
При расстоянии до цели всего в десять кабельтов, снаряду для полета отведено всего лишь четыре секунды. И результата выстрела не приходится ждать мучительно долго, да и видно дело рук своих было в оптические прицелы прекрасно.
— Хер ты себе к носу прикинул, а не угол вертикального наведения!!! НЕДОЛЕТ! — если опустить мат и близкую к нему морскую терминологию, то эмоциональная, образная и яркая речь прапорщика Диких свелась именно к этому.
Но спустя всего несколько секунд султан взрыва опал, и Платон пристыженно замолчал. Из струй Ниагарского водопада падающей воды показался головной японский миноносец. Вернее то, что от него осталось. Огрызок «циклона» быстро садился кормой, кажется винты и рули были сорваны взрывной волной, а расчет кормового минного аппарата смыт за борт или снесен осколками. Только у носового еще копошились, поднимаясь с палубы, мокрые фигурки моряков.
— Ну, и чем товарищ прапорщик недоволен, с ручного наведения, без определения дистанции, на глазок определив крен корабля — и попали как в апте… — радостно начал было Тыртов, и тут же осекся.
Не успев даже встать на ноги, все еще стоя на коленях, кто-то из японцев приник к прицелу носового минного аппарата левого борта, и выпустил торпеду. Дистанция в десять кабельтов была для японских мин Уайтхеда предельной, и запаса хода у этого смертоносного снаряда скорее всего не хватило бы, но на мостике решили не рисковать. Резко переломив траекторию поворота крейсер начал заваливать нос влево. Увы, при этом маневре он подставлял под торпеды остальных пяти миноносцев почти всю проекцию борта…
Диких и Тыртов, не переставая орали на расчеты башни и погребов, требуя скорейшего заряжания следующего снаряда, хотя оба понимали, что времени на еще один выстрел у них уже нет. Тыртов еще успел заметить, как на остановленном их снарядом кораблике кто-то в офицерском кителе метнулся от рубки к кормовому аппарату и начал его разворачивать в сторону русских. Но по неподвижному миноносцу уже открыли огонь из немногих уцелевших трехдюймовок противоминного калибра. Одна из их гранат разорвалась рядом с торпедой, заряд шимозы сдетонировал, и на месте дерзкого миноносца поднялся еще один стол воды.
Следовавшие за уже покойным флагманом «циклоны» один за одним выпускали по две, а те, кто успевал довернуть, то и все три мины. Судя по тому, как щедро расходовали дорогие снаряды японские командиры, выйти живыми из атаки они не рассчитывали. Шедший вторым в строю «Касасаги» успел выпустить две, после чего исчез во вспышке взрыва 8-дюймового снаряда, который в упор всадила в него кормовая башня «Памяти Корейца». Третий в строю «Хато» тоже успел выстрелить две, но так же не дождался результатов своей стрельбы, получив от «Громобоя» один за другим три снаряда среднего калибра, он быстро лег на левый борт и опрокинулся.
Но самоубийственная смелость и абсолютное самоотречение экипажей шести маленьких корабликов, была вознаграждена. Не способный увернуться от многочисленных торпед русский крейсер содрогнулся от мощного взрыва. Вместе с огромным столбом воды в воздух выбросило черную тучу — попадание пришлось на продольную угольную яму, разделяющую машинное отделение правого борта и кормовую кочегарку. И опять многострадальный правый борт, в надводной части которого и так не осталось живого места…
