Караул устал - Василий Павлович Щепетнёв
Конечно, непривычно.
Глава 18
22 июня 1979 года, пятница
Сельская жизнь
— Вставай, Чижик, вставай! Труба зовёт!
Обыкновенно мне будильник не нужен, просыпаюсь тогда, когда наметил. Плюс-минус пять минут, так уж устроен. И сегодня планировал поспать до одиннадцати. Лёг поздно, и вообще… Плюс свежий воздух способствует. Думал, высплюсь, попью чаю, и поеду домой, в Сосновку.
Но нет, девочки разбудили… во сколько? В восемь девятнадцать.
— Куда зовет? Зачем?
Выяснилось, что труба зовёт поговорить с местным старостой, генералом Брантером. Насчёт съёмки в деревне.
Обыкновенно нужды во мне не возникает, разве что в колодец слазить. Кино у нас любят, кино у нас уважают, и обычно идут навстречу. А если что не так, помогает известность Владимира Семеновича. И, конечно, мы всегда можем обратиться за помощью в райком комсомола. Как-никак, фигуры. Ольга в ЦеКа, я кандидат в ЦеКа, а Надежда — ревизионная комиссия. Да не простая, а Центральная. К ревизорам отношение со времен Гоголя если изменились, то лишь в сторону большего почитания. У городничего, поди, деревенька была, душ на сто, на двести, а, может, и больше. На супругу записанная. Отстранят от должности, всё не голодранец. А если нынешнего руководителя разжалуют — что делать? Комсомольского вожака? Собьют на взлете, и пиши пропало. Нет, чтобы совсем уж в рядовые разжаловали — это редко, кадрами не бросаются. Разве что личные мотивы тому причиной. И потому всячески стараются, чтобы отрицательных личных мотивов у ревизоров не было, а были только положительные.
Теоретически силёнок у комсомола может и не хватить, но в этом случае есть партия. С большой буквы, Партия. И уж она-то всегда поможет — Ольге Стельбовой. У неё, говоря образно, золотая пайцза с тигриной головой. Но Ольга никогда фамилией не козыряла. Да и нужды не было. И так все всё понимали.
Но теперь понадобился я. Высоцкому староста отказал: мы тут люди старые, покоя ищем, и не хотим, чтобы вы в наши дворы и дома заходили. А для съёмки эпизода «доктор Хижнин выходит из крестьянской избы» как раз требовались и двор, и дом. Ну, и другие эпизоды тоже требуют доступа, да.
И вот из заветной коробочки — стальной, с замочком, — извлечены мои награды, и перемещёны на гимнастёрку. Чтобы видели, что перед ними не простой человек, а Герой. Герой-орденоносец! Вид бравый, ботинки начищены, подворотничок свежий — что ещё требуется?
В Стожары я отправился натощак. Голодный человек и настойчивее, и убедительнее человека сытого. Поехал один, героям подкрепление ни к чему. На то они и герои.
Избу Брантера я нашел сразу. Пятистенок, как бы ещё не дореволюционной работы, но выглядел крепким, как старик Розенбом.
Я заглушил мотор, вышел, огляделся. Улица, как и давеча, пуста, лишь пара гусей неторопливо щипали траву у плетня. Плетни здесь невыразительные. От гусей и коз. Куры, пожалуй, и перелетят, если захотят. Но кур не видно. Коз тоже не видно. Но слышно.
Подошёл к калитке. Прикрыта, но не заперта.
— Заходите, заходите, — услышал я.
Зашёл. Я здесь как раз для того — зайти, увидеть, убедить.
Двор чистый. На земле никаких следов пребывания кур, гусей, коз и прочей живности. Пчёл тоже не видно.
— Пчелы здесь не летают, не положено, — сказал хозяин. Сколько ему, семьдесят шесть? А на вид бодрый, если не приглядываться, то и шестидесяти не дашь. Короткая стрижка, хорошо выбрит, опрятно одет. Почти как я. Офицерская гимнастерка, давно отмененная в армии, но Стожары — не армия. Галифе, тоже широкие. Нет, никаких лампасов. Вместо ботинок — сапоги, что по летнему времени выглядит жарковато. Впрочем, хромовые сапоги — это вам не кирза.
— Полагаю, вы от киношников? — спросил Брантер.
— Да, — коротко ответил я. Такточничать, величать Брантера товарищем генералом не собираюсь, это сразу поставило бы меня в проигрышную позицию. Чичиков и генерал Бетрищев, читал, помню. Сейчас он мне вы говорит, а лейтенанту, поди, тыкать начнет, по генеральской привычке.
— А ордена тоже киношные?
— Ордена натуральные. Наградные. Мои.
Брантер внимательно осмотрел меня. Пытливым взглядом. Опытным. Начал с головы, перешёл на грудь, плечи — и так далее. Всё очень быстро. Как положено осматривать незнакомца. Я ведь читаю специальную литературу. В смысле — служебную. Чтобы не быть совсем уж белой вороной, а вороной светло-светлосерой. Краткий курс обучения предлагают. Потом, после матча с Карповым. Пройду — и стану капитаном. Советским, всё всерьёз.
— Вы ведь не лётчик, не космонавт? Ростом не вышли, да и на вид…
— Не лётчик.
— И не танкист. Вообще не кадровый военный. Выправки нет. Осанка неплохая, но штатская.
— Верно.
— Но у вас «Красная Звезда» и вы Герой Советского Союза, правильно?
— Правильно.
— При этом вы по виду, извините за выражение, интеллигент. За какие заслуги интеллигент в двадцать пять лет может иметь эти ордена? Может, вы Бомбу гробовую изобрели? Опять непохоже. Глаза у вас для технаря неподходящие. Глуповатые у вас глаза, извините ещё раз. С такими глазами в самый раз в кино сниматься, в театрах играть комсомольцев-добровольцев, но за это разве «Трудовое Знамя» заработаете, и то годам к пятидесяти. А вам ведь и двадцати пяти нет, я угадал? И «Трудовое Знамя» тоже есть.
— Двадцать пять будет осенью, — хладнокровно ответил я. Спокойствие, только спокойствие!
— Так за что же вас наградили, позвольте старику полюбопытствовать.
— «Красная Звезда» — за мужество и отвагу, проявленные при задержании особо опасного преступника, — я всем видом выражал полную безмятежность.
— А Героя получили…
— За мужество и героизм, проявленные при выполнении особо важного задания.
— Понятно, понятно, — закивал генерал. — Героев без героизма не бывает. Ах, я
