Пятнадцать ножевых. Том 3 - Алексей Викторович Вязовский
— Ближе к концу года, — Ашхацава убрал кольцо, достал белый почтовый конверт. — Надо еще понравиться родителям Голубевой. Они меня считают неперспективным. Смотрите.
Жестом фокусника Давид достал из конверта четыре билета с печатями.
— Пугачиха! С Раймондом Паулсом. Совместный концерт в ДК МАИ.
— Тоже дядя Темир?
— Он.
— А почему какой-то вшивый ДК? — я взял билеты, рассмотрел. Все верно, авиационный институт.
— Что значит вшивый? — обиделся Давид. — Да там крутой концертный зал на тысячу мест! Хотел тебе с Аней предложить, парное свидание, все дела, но тебе-то во «вшивый» ДК небось пойти не захочется... — подколол меня «князь».
— Да уж как-нибудь переживу, — покивал я. — Подавлю подушку, поразглядываю голых велосипедисток из Англии, — я небрежным жестом достал плакат «Квинов», распахнул его. — Перед заездом на стадионе «Уэмбли», город Лондон.
Глаза Мельника остекленели, даже привыкший ко всему Давид открыл рот.
— Дай! Это... тот самый?! Где?!
— Что? Не слышу! Какой-то шум в ушах.
— Пан!!!
— «Я в восьмом ряду, в восьмом ряду», — я помахал плакатом перед носом вскочившего Ашхацавы. — «Меня узнайте мой маэстро...»
* * *
После того, как все пиво было выпито, лещ съеден, а британские велосипедистки в лице советского жюри из трех нетрезвых парней получили свои баллы на конкурсе красоты, разговор свернул на политику. Я даже сначала не понял, как такое случилось. Давид обратно в Москву ехал на поезде, попутчик включил «вражьи голоса» на радиоприемнике — друг наслушался всякого разного. Начал нам пересказывать. В первую очередь про Польшу. «Солидарность» против какого-то Кани — первого секретаря пшекского ЦК. В правительстве уже фигурирует Войцех Ярузельский и дело идет к военному положению. Но еще не дошло. Весь вопрос стоит так — с советскими танками или без.
— Первая отвалится Польша, — размахивал плакатом подвыпивший Давид. — Тридцать пять миллионов жителей спят и видят в гробу это социалистическое братство. Никакими танками их не удержать. Потом отвалится Чехословакия и Венгрия. Думаете, они забыли 68-й и 56-й год? Варшавскому договору хана. В центральную Европу зайдут американцы с англичанами. Привет, НАТО.
Я поразился точности прогноза. Все ведь так и будет.
— Потом Прибалтика. Знаете, как нас там не любят?
— Слушай, Давид, харэ гнать на Союз, — набычился Мельник. — Я за него кровь проливал. Поляки, хрен с ними, пусть проваливают. Не велика потеря. А Союз мы разваливать не дадим! Не ты строил — не тебе ломать!
— Но жить-то мне!
— А что, поди плохо живешь?!
— Плохо! Вот где жизнь! — Ашхацава помахал еще раз велосипедистками, — Где хочешь селись, никаких тебе выездных комиссий и парторгов, прописок. Во что хочешь верь. Дефицита никакого!
— Кроме денег, — пошутил я, но меня даже не услышали.
— Под американцев, значит, лечь? — Мельник поперевертывал бутылки, но все они были пустыми.
— Свобода!
Давид уже был на своей волне, никого не слушал.
— Хочешь идти в политику? Пожалуйста. Журнал свой открыть? Про тяжелый рок? Хоть десять штук...
— Ты смотри как его понесло, — Мельник повернулся ко мне. — Вроде еще даже до водки не дошли.
— Если бы дошли, — вздохнул я, — у Давы бы уже Абхазская народная республика образовалась. И сказал Исав Иакову:
«Я обессилел от голода, дай мне немного этих красных бобов. Но Иаков ответил: „Продай мне твоё право первородства“.
„Я умираю от голода, — сказал Исав, — и если я умру, то к чему мне богатство моего отца? Я отдам тебе мою долю“. Но Иаков сказал: „Сперва поклянись, что отдашь“. Исав поклялся Иакову и продал ему свою долю богатства их отца. И тогда Иаков дал Исаву еды и хлеба. Исав поел, попил и ушёл и пренебрёг своим правом первородства». Библия, Бытие, главу и стих не помню.
Оба парня обалдело на меня уставились.
— О чем это ты? — первым пришел в себя Ашхацава. — Бытие какое-то...
— Это я о тебе и твоей «похлебке», Дава.
Глава 15
Я где-то подозревал, что специфического веселья и на элитной скорой хватает. Ведь не может быть постоянно хорошо, так же? Но когда нам дали вызов на «ударился головой», я поначалу ничего не заподозрил. Похватали наши вещички со свежеотдохнувшим Валентином и полной бригадой пошли к машине.
Пока ехали, Валя кормил нас байками про отдых.
— Сидим с женой на остановке, ждем автобус, никого не трогаем, вдруг мимо нас «волга», двадцать четвертая, и аккурат возле нас носом тыкается в выбежавший на дорогу фонарный столб. Мы даже испугаться не успели. Я вскочил, думаю, надо глянуть, может плохо кому стало. Тут гайцы подъехали, видать, они с этой машиной наперегонки катались. И мы с милиционером почти одновременно подошли. Открывается передняя дверца, а оттуда такой штын, что я начал по сторонам смотреть, не курит ли кто, а то взорвемся. И мужик за рулем совсем никакой. Ездить ведь легче, чем ходить. Смотрит на гаишника стеклянными глазами и спрашивает: «Знаешь, кто я?». Мент засомневался сразу, даже отступил на полшага назад. «Не знаю», — отвечает. «Вот и я тоже не в курсе», — говорит пьяный.
— И что с ним потом? — спросил наш водитель.
— Так автобус подъехал, концовка без нас. Наверное, всё зависит от ответа на вопрос, — философски заметил Валентин. — Могут прав лишить, а могут вежливо посоветовать осторожнее ездить.
— Все животные равны, но некоторые равнее, — процитировал антисоветскую книжонку Авис Акопович. Почитывает, значит, запрещеночку. — Пойдемте, наш адрес.
В дверь пришлось долго звонить. Я даже высказал гипотезу, что ударившийся головой либо потерял сознательность, либо ушел. Но тут нам открыли. Просто распахнули дверь и мы увидели удаляющуюся спину какого-то хлопчика. Да уж, эта квартира меньше всего походила на те, в которых до этого приходилось побывать. Нет, с площадью, высотой потолков и паркетом, насквозь пропитанным мастикой от многолетнего натирания, всё было в порядке. А вот с содержимым... Натуральная блат-хата, честное слово. Противогаз бы пригодился, потому что от смеси табачного дыма, бухла и чего-то еще, чрезвычайно
