Мир колонизаторов и магии (СИ) - Птица Алексей

Ни семьи, ни дома, ни дальних родственников, ни денег у меня не было. Можно продолжать и дальше эти перечисления: ни работы, ни перспектив, но это уже лишнее. И вот как себя предлагать? А что я умею? Плавать? Работать с интернетом, которого здесь нет! В общем, полная засада с этой свободой. Пока её не было, я и не думал ни о чём другом, кроме того, чтобы выжить.

А вот сейчас она подстерегла меня и теперь везёт, причем неизвестно куда. Впрочем, пойду, узнаю у кого-нибудь, что меня ждёт в самое ближайшее время. По крайней мере, меня кормят, поят и дают угол, где можно поспать.

— Эй, мучачо, — обратился ко мне один из матросов, — тебя ждут наверху. Пойдём со мной, я тебя провожу. И, поднявшись на верхнюю палубу, я пошёл вслед за ним.

Сильный ветер бил в лицо, рвал поставленные паруса, толкая весь корабль вперёд. Это был огромный корабль, в котором я узнал галеон. На корме находился двойной штурвал, за ручки которого держался сейчас один матрос, но в любую минуту к нему мог прийти на помощь и второй, чтобы вдвоём они смогли быстро развернуть огромное судно в нужную сторону.

— Иди сюда, мальчик, — крикнули мне с квартердека. На нём стоял капитан корабля, а с ним девочка-подросток с круглыми любопытными глазами.

— Я не мальчик, меня зовут идальго Эрнандо, по прозвищу Филин.

— Ты так гордишься своим прозвищем, малыш! — усмехнулся капитан.

— Это прозвище мне дали пираты, и не в их интересах давать мне благородную кличку, наоборот, любое прозвище может быть заслуженным, — пояснил я.

— Ну-ну, — хмыкнул капитан, — хорошо, буду тебя называть Эрнандо, так будет проще и тебе, и мне. Меня зовут Себастьян Педро Доминго де Сильва, я хозяин и капитан этого галеона. Название галеона — «Сантьяго». Кроме меня на этом корабле плывут мои дочери и жена, с который ты уже знаком. А это моя младшая дочь, её зовут Мерседес, — и он показал на стоящую рядом с ним девочку, с весьма независимым, можно сказать, даже наглым и спесивым видом.

Девочка была красива. Каштановые вьющиеся волосы были заплетены в тугую косу, а её худенькое телосложение со временем должно было превратиться в роскошную фигуру. Но мне какое до этого дело…

— Мою младшую дочь зовут Мерседес, а старшую Долорес. Ты будешь делать то, что скажет тебе Мерседес и помогать ей. Здесь ей скучно, ведь здесь нет детей, а вокруг только взрослые. Ты сказал, что тебе тринадцать?

Двадцать восемь, — хотел сказать я, но сдержался. Кто его знает, сколько мне лет, вроде действительно, тринадцать.

— Да, тринадцать.

— Хорошо, моей дочери двенадцать лет. Подходящий возраст.

Не знаю, что он имел в виду, но мне в голову пришла мысль, что подходящий возраст либо для совместных игр, либо для женитьбы.

— Ты умеешь фехтовать? — вывел меня из задумчивости отец девочки.

Фехтовать я не умел, о чём честно предупредил этого дона.

— Плохо, Мерседес нужен партнёр для отработки приёмов. Хотя…

— Мерси, попробуй себя в качестве тренера, заодно вспомнишь всё, чему тебя учил мастер, отточишь свои навыки и увидишь со стороны свои же ошибки. Как тебе моя идея?

— Хорошо, папа, я так и сделаю, — послушно согласилась девочка, но её взгляд, который она направила на меня, мне не понравился. Так смотрят на тебя через прицел винтовки. Или оценивая, какую часть тела от тебя отрезать. В этом деле пираты были прекрасными учителями, и по этим взглядам я мог понимать многое.

У девчонки были удивительно выразительные глаза, разговаривая с отцом, она обращала на себя внимание яркой их зеленью, а глядя на меня — уже слабой синевой расчётливости. Паинька, типа, на людях, а на деле…

— Пойдём со мной, — прозвучал её хриплый и совсем не нежный голос.

Курит, что ли? — про себя подумал я. Голос охрипший, или пьёт, а так ведь и не скажешь. Часть этих мыслей оказалась на моём лице и девочка смогла их прочитать, что впоследствии меня совершенно не обрадовало. Но неприязнь друг к другу у нас зародилась, что называется, с первого взгляда.

— Ты точно не умеешь владеть ни саблей, ни шпагой? — на всякий случай уточнила она, требовательно глядя на меня своими синими глазами.

— Точно, нет!

Девчонка, получив от меня ответ, не стала тянуть кота за причиндалы и сразу взяла с места в карьер. В скором времени нам были принесены шпага, сабля и дага. Расположившись на полубаке, Мерседес приступила к моему обучению или, скорее всего, к своему развлечению.

Для начала она сравнила длину наших рук и разницу в росте. Для своих лет она была довольно высокой, и я был выше её всего на десяток сантиметров. А вот руки у меня были длиннее. Из-за этого мне досталась дага, а девчонке шпага.

— Смотри, вот фехтовальная стойка. Она бывает разной. В испанской школе фехтования — декстрезе, упор делается на перемещения влево-вправо, а в итальянской — в сторону противника.

Дальше пошли объяснения удара прямой линии, особенностях длины рук и рубящих или колющих ударов. Потратив на меня полчаса, девчонка сочла свой долг учителя выполненным и приступила непосредственно к практическим тренировкам, чем немало меня удивила.

Я стоял, как дурак, держа в руках дагу и пытаясь отбиться от бешеной девчонки. Удар, ещё удар, и дага вылетает из моей руки и катится по палубе полубака, едва не свалившись дальше. А на руке остаётся болезненный кровоточащий порез. И снова схватка, мы сближаемся, укол — порез, укол — порез. Девчонка явно вошла в раж. От ударов дагой она легко уходила рывком влево или вправо, а то и отпрыгивала назад, играя со мной, как кошка с мышью. Вот только мышь была намного крупнее кошки, но девчонку это не пугало.

Дагу она перестала выбивать из моей руки, но не из-за того, что не могла, или я ей мешал, а из-за того, что ей так было интереснее. Ведь все мои неловкие атаки, рассчитанные на силу удара и быстроту, проваливались в самом начале. И если я в начале урока сдерживался, боясь задеть девчонку, то к его концу, покрытый многочисленными царапинами, я уже не сдерживался. Но всё было бесполезно.

Девчонка явно была из породы хищниц и скакала вокруг меня, как ласка возле загнанной в угол крысы, добивая её и заставляя истекать кровью. Глядя в её потемневшие и ставшие почти серыми глаза, я понял, что в таком состоянии она может и убить меня, сама этого не сознавая.

Постепенно на палубе собрались все свободные от вахты матросы и офицеры корабля, в том числе и её отец. Но они то ли не сознавали происходящего, то ли им было наплевать на это, но никто не вмешивался в нашу дуэль, а вернее, избиение. Мне срочно требовалось это остановить, но как? Демонстративно бросить дагу не позволяла моя гордость, как носителя тела, так и вновь приобретённая, а попросить остановиться эту… Мерседес было как-то неправильно.

Наконец, доведённый этим неравным испытанием и всеобщим вниманием, я решился на отчаянный шаг, и в один из удобных моментов попытался прижать шпагу девчонки к палубе. Само собой, Мерседес это не понравилось и она, выкрутив одним хитрым финтом из моих рук рукоять даги, отшвырнула её далеко на палубу, собираясь в очередной раз уколоть меня шпагой.

Естественно, ей это удалось, но вот то, что я сделал потом, она не могла предугадать, и я застал её врасплох. Как только она ударила меня шпагой в правое плечо, я перехватил её шпагу левой рукой. Руку резанула острая боль, сквозь ладонь засочилась крупными тёмными каплями кровь.

Девчонка дёрнула шпагу, она разрезала мне ладонь, но задубевшая от тяжёлой работы и испытаний, рука не собиралась разжиматься. Перед глазами полыхнуло красно-синим и шпага как будто прикипела к ладони.

В последнем усилии, не считаясь с болью, в каком-то исступлении, я стал подтягивать зафиксированную рукой шпагу к себе, чтобы достать гадину кулаком правой руки. Мерседес стала сопротивляться, она резала в своих усилиях мне руку, в плоть которой всё глубже погружалось острое лезвие, и вот в её глазах превосходство сменилось страхом, а я продолжал тянуть её к себе.

Я почти дотянулся до девчонки, когда полыхнула яркая вспышка и меня отшвырнуло. Чувствуя, что кровь продолжает литься с моей руки, я попытался встать, но вторая вспышка перед моими глазами вырубила меня окончательно. Последней мыслью было — «свобода — не значит хорошо!».