Валерио Эванджелисти - Падение в бездну
— Что-нибудь важное? — спросила Жюмель, усевшись на диван рядом с горящим камином и взяв на руки маленькую Диану.
— Да. Екатерина Медичи зовет меня ко двору. Похоже, ей нужен мой совет.
— Поедешь?
— Пока не знаю. Надо подумать.
В этот момент с улицы донеслась барабанная дробь, сначала далекая, потом все ближе и ближе. Мишель подбежал к окну.
— О господи! — вскрикнул он.
По улице шло настоящее войско из нескольких сотен молчаливых, сосредоточенных солдат. Во главе ехал небольшой отряд всадников с анонимными, серыми гербами. За ними шли аркебузиры с оружием на плечах, потом пехотинцы в шлемах с поперечными прорезями и лучники в широкополых металлических шапках. По всем признакам это было регулярное войско, только непонятно чье. Гораздо больше тревожил сброд, который шел следом: солдаты, отбившиеся от частей, бывшие монахи, подмастерья и рабочие, набившие руку в любых делах, законных и незаконных.
Жюмель подошла к Мишелю сзади:
— Опять ополчение?
Он указал на группу всадников.
— Нет. Узнаешь того, кто впереди всех? Это Триполи. А рядом с ним барон дез Адрет, самый свирепый из всех бродячих кальвинистов, настоящий разбойник. Все, кто с ними, — гугеноты.
— Но это целая армия!
— Да, и, похоже, им удалось подчинить себе всю людскую накипь. Королевское помилование помогло гугенотам выступить открыто.
Мишель понизил голос.
— Жюмель, боюсь, ты окажешься права. Все, что мы видели до сих пор, — это чепуха. Настоящая трагедия Франции только начинается.
АБРАЗАКС. ЗЕРКАЛО
Парпалус исчез, и вместе с ним все звезды. На небе осталось только древнее созвездие Большой Медведицы, олицетворение Артемиды и Каллисто: оба любящих друг друга божества представляли собой два воплощения одной сущности.
Нострадамус заметил, что скарабеи, дети-уроды, диковинные растения и рептилии тоже исчезли. Осталась лишь Вселенная, словно вырубленная изо льда, и в ее глубине угадывалось странное существо, скрюченное, как огромный человеческий эмбрион. Игра ледяных лучей умножала его изображения, и сосчитать их было невозможно, хотя должно было быть триста шестьдесят пять.
Преодолев первый страх, величавый и уверенный в себе, над прозрачной ледяной поверхностью возвышался Ульрих. Он иронически улыбнулся.
— Ну, Мишель, где твоя Троица, к которой ты пытался взывать? По-моему, твое могущество ослабело. Или я ошибаюсь?
Нострадамус, не слушая его, обернулся к спутникам:
— Можете идти, вы мне больше не нужны.
Юный священник посмотрел на него с тоской:
— И мы можем наконец умереть?
— Не знаю, — пробормотал пророк. — На восьмом небе обитают добрые воплощения Бога, Иисус и Барбело[31]. Молитесь им. Думаю, они вас услышат и проводят в верхнюю сферу.
Человек в черном плаще открыл рот, и, если и издал какой-то звук, это наверняка был возмущенный вскрик.
— Как смеете вы ставить кого-то рядом с Иисусом? В жизни не слышал богохульства страшнее!
— Вы так и не поняли, в каком мире находитесъ, — спокойно отозвался Нострадамус. — Мы в пропасти, где собраны все сны человечества. Сейчас сны снятся мне и Ульриху. Божества, демоны и архонты здесь — все те, в которых верим мы. Будь вы Магом, вы создали бы своих. Но вы не Маг, и, может, оно и к лучшему.
Женщина в тоске сжала руки.
— Значит, мы — ваш сон?
— Да, но сон во плоти, который сам может видеть сны. Вы будете жить, даже когда перестанете нам сниться, и умрете, когда сами перестанете видеть сны. Так вам начертано.
Нострадамус указал на далекую, чуть искривленную линию, напоминающую горизонт.
— Идите. Вы не сумели превратить свою ненависть в любовь, но не мне вас в этом упрекать. Свет Божества скорее тронет ваши души, чем я.
Три фигуры, словно по команде, повернулись и пошли прочь. Ледяные грани триста шестьдесят пять раз отразили их силуэты, потом фигуры уменьшились до точек, а потом и вовсе исчезли.
Ульрих молча наблюдал за сценой, потом звонко рассмеялся.
— Вот ты и остался один, Мишель, без помощи тех, кому доверял. Я не был безрассуден, когда указывал тебе единственный путь к победе надо мной. Я от архонтов узнал, что у тебя ничего не получится. А архонты не лгут.
— Не лгут. Но их можно обмануть, и они увидят то, чего нет. Маг на это способен.
Ульрих, казалось, был озадачен. Когда он снова заговорил, в его голосе появилась неуловимая агрессия.
— Ты настаиваешь на том, что ты Маг? Но те божественные сущности, от кого ты рассчитываешь взять силу, сами ее теряют. Барбело, к которой ты взывал, умирает в космосе, утопая в собственной крови. Ты сам ее видел. То же происходит с Гекатой, Прозерпиной, Изидой и Софией. Все, чему ты поклонялся, пока жил, теперь агонизирует. Истерзанная Шехина покидает древо жизни и кровавыми реками изливается сквозь нервюры небесного свода. Победа будет моя, и ко мне перейдет власть над побежденными, до самого их уничтожения.
Созвездие Большой Медведицы вмиг исчезло, и остались только несколько далеких звезд, расположенных в кружок. И тут круг разорвался, и звезды стали образовывать линию.
Нострадамус задохнулся от ужаса. Но ему во что бы то ни стало надо было удержать силу призыва, который он уголком сознания продолжал посылать в глубины времени. Когда же одна из звезд отделилась от остальных и, оставляя за собой длинный огненный хвост, понеслась к ледяной Вселенной, он понадеялся, что его призыв услышан, хотя и не был уверен до конца.
Ульрих, похоже, ничего не заметил. Его голос, поначалу саркастический, теперь звучал почти умоляюще:
— Ну же, Мишель, бесполезно дальше ломать комедию. Пришло время решаться. Рядом со мной ты засияешь невиданной славой и получишь мощь, сравнимую с мощью Солнца. Сам Господь даст нам силу. Если же продолжишь бунтовать, твоим уделом станет жалкая жизнь, и никогда Око Зевсово не будет твоим. Ты станешь серой тенью и будешь вечно блуждать среди таких же серых теней.
Мишель его не слушал. Он впился глазами в хрупкую фигурку, медленно идущую по льду. Убедившись, что узнал ее, он выпрямился во весь рост.
— Зря стараешься, Ульрих. Троица, к которой я взывал, заступает на место. Вот первое враждебное мне существо, которое может меня любить.
Лед задрожал, гигантский эмбрион внутри его перевернулся, и точно так же перевернулись его триста шестьдесят пять отражений. Звезды снова сошлись в круг и засияли намного ярче.
Ульрих опешил.
— Но это не враг тебе! — воскликнул он. — Это твоя жена Жюмель!
К ним и вправду шла Жюмель, прекрасная и гордая, как в лучшие годы жизни с Мишелем. Она была смущена, но виду не подавала. Подойдя к мужу, она улыбнулась ему сияющей улыбкой.
— Вот и я. Я услышала твой зов.
Нострадамус улыбнулся в ответ.
— Знаешь, где ты находишься?
— Да, думаю, что знаю. После смерти я жила совсем в другом месте: не в раю, не в аду, а в какой-то полутьме. Но с самого первого мгновения я знала, что рано или поздно надо будет тебе помочь сражаться против этого…
Она ткнула пальцем в сторону Ульриха и показала ему язык.
Старый маг очень удивился, а потом расхохотался.
— Разве эта женщина, Мишель, подходит тебе в союзники как враг, способный соединиться с тобой в круге любви? Она ведь никогда не была тебе врагом…
— О, да, — сказала Жюмель, — мы жили вместе и любили друг друга. Но я никогда не отказывалась от себя самой в обмен на его любовь и довольно жестоко обходилась с ним, чтобы показать, что я ему не принадлежу.
Ульрих досадливо отмахнулся.
— Даже если это и так, все равно вам вдвоем меня не остановить. Конь Владыки Ужаса уже бьет копытом и изготовился к прыжку, пока Око Господне закатилось на небесах и светит на землю… Мишель, брось ты этот надоевший спектакль. Признай себя побежденным. Шехина утопает в крови, и скоро ее не станет.
На небе появились пугающие женские фигуры, погруженные в кровеносные сосуды. Нострадамус, не глядя на них, сделал несколько шагов вперед, стараясь не поскользнуться на льду.
— Я сам решу. Но сначала ты должен сказать мне, кто такой Владыка Ужаса, если не ты. Теперь ты триумфатор и можешь сделать это без опаски.
— Великий пророк просит меня объяснить значение его же собственного пророчества… Бедняга Мишель, ты воистину жалкий маг. Но я сделаю, что просишь, даже дважды, потому что разгадок две. Ты замечал, что Парпалус всякий раз, сообщая тебе любую дату, увеличивал или уменьшал ее на несколько пятидесятилетий или веков, чтобы ее труднее было узнать?
