Сергей Шхиян - Самозванец
Однако этот халявный беспредел вскоре начал переходить все рамки приличий. О траурных одеяниях Наталья забыла совсем и хватала все, что подворачивалось под руку.
— Не хватит с тебя? — как только выпала возможность, сердито спросил я девушку.
— Но ведь они мне сами предлагают, — ответила она на чистом глазу.
— Купцы боятся воровскую артель, потому и отдают все за бесценок.
— Тебе-то что? Или чужих денег жалко? — с нарочитой насмешкой спросила она.
— Наталья, имей совесть! — резко сказал я.
Однако будущая помещица только пренебрежительно пожала плечами и продолжила товарный разбой. То как меняются люди от самой малой власти, мне приходилось наблюдать неоднократно. Недаром говорят, что самое трудное испытание бывает властью и деньгами. Недавно еще милая, нежная барышня, гонимая и несчастная, от одного запаха халявы и надежды на наследство просто озверела от алчности.
Чем дольше наблюдал я это свинство, тем больше истощалось мое терпение. Наконец оно кончилось окончательно.
— Ты можешь остаться, я уезжаю, — решительно сказал я, когда мы покинули очередную лавку.
Кажется, до нее начало доходить, что я зол как никогда, и пока что не ее муж, и все может кончиться не совсем благополучно. Она тут же поменяла тактику:
— Ну, давай еще зайдем в одно место, мне очень нужно купить летник. Ну, пожалуйста, что тебе стоит, я так редко тебя о чем-нибудь прошу! — ласково заглядывая в глаза, попросила Наташа.
Если учесть, что все ее покупки уже трудно было увезти на трех верховых лошадях, то без летника, модной в это время верхней женской одежды, обойтись она никак не могла.
— Нет, — решительно сказал я и, не оглядываясь, пошел в начало рядов.
Домострой, свод законов, регламентирующий правила жизни и виды семейных отношений, четко указывал на зависимое положение женщины. Что-то из этих строгих патриархальных правил уже прочно вошло в бытовые отношения между членами семей. Как ни хотелось боярышне получить еще одну цацку, она сумела смириться. Возможно, я в этот раз и был слишком резок и нетерпим, или Наталья не рискнула доводить дело до крупной ссоры. Во всяком случае, она больше не спорила и не канючила, а безропотно пошла следом за мной, так и оставшись без вожделенного летника. Однако свое мнение о такой домостроевской тирании высказывала достаточно громко, чтобы мне было слышно.
После испытания зернью это было явно лишним. Однако начинать разборку и тем более скандал в присутствии многочисленных зрителей я не стал. К тому же что-то объяснять и доказывать в таких ситуациях совершенно бессмысленно. Каждый останется при своем мнении и будет совершенно прав. В нашем с ней альянсе оказалось возможным преодолеть психологический барьер, естественно, существующий между нами, когда дело касалось бытовых отношений или постели, но никак не морали. Оказалось, что мы с ней просто разговариваем на разных языках. В таких случаях или нужно принимать человека таким, какой он есть, или прекращать с ним всякие отношения. Я был как никогда близок к последнему варианту.
Не знаю, поняла ли это Наталья, но ворчать перестала и опять сделалась веселой резвой девочкой, без излишних претензий и металла в голосе. Будь я в другом настроении, то вполне охотно проглотил бы то, что она мне предлагала, и посчитал, что последнее слово осталось за мной. Теперь же только холодно ответил на явное примирительное заигрывание и нетерпеливо ждал, когда доброхоты кончат навьючивать покупками удивленных такой непривычной ношей лошадей.
Глава 15
Большую часть дороги домой Наталья старалась как-то восстановить отношения, подъезжала ближе, заглядывала в глаза, пыталась шутить. Самое нелепое, что она не понимала, почему я на нее так рассердился. Все ее наряды и украшения мне почти ничего не стоили, и, казалось бы, нужно только радоваться такой замечательной экономии. Наконец она все-таки поняла, что такое странное поведение не более, чем обычные мужские капризы, и оставила меня в покое. Дома, разбирая покупки, она несколько раз пыталась привлечь меня к их обсуждению. Я не обращал на них внимания. Она обиделась такой черствости и перестала обращать внимания уже на меня самого. Таким образом, у нас началась первая серьезная размолвка.
Вся наша «удачная экспедиция» заняла часа три, так что впереди были весь день и вечер, заполненные примеркой нарядов и игрой в зернь. Я решил не расшатывать себе нервы и прогуляться по Москве. Наталья, когда я предупредил, что ухожу, только пожала плечами. Я сел на еще не расседланного донца и поехал в центр. Большой город, как обычно, жил своей жизнью, в которую праздношатающийся человек вписывается с трудом. Таким шатающим был я, потому, чтобы не чувствовать свою праздность и никчемность, остановился возле первого же приличного трактира пообедать.
Сделав заказ, я попробовал предложенные половым продукты местного перегонного производства, оценил их крепость и вкусовые качества, заказал еще. Пока половой бегал за следующими сосудом, я невольно прислушивался к разговорам, которые вели здешние посетители. Трепались, как водится, о выпивке и высокой политике. Мне мнение народа ни о нашем, и ни о заморском царе было не интересно, но когда прозвучало знакомое имя, я начал слушать. За соседним столом собутыльники говорили о Василии Ивановиче Шуйском. Мы с ним был немного знакомы. Когда я числился в приятелях свергнутого царя Федора Годунова, сей многомудрый, а еще более многохитрый боярин призывал меня на беседу и сделал конкретное предложение стучать на молодого царя. Мне предложение не понравилось, но чтобы не заморачивать боярина своими непонятными ему нравственными принципами, за осведомительство я заломил такую высокую цену, что Василий Иванович сам отказался от сотрудничества. Теперь говорили, что он вчера был под судом и его приговорили к смертной казни. Сегодня же ее должны привести в исполнение.
— Какого Шуйского приговорили, — вмешался я в разговор, — Василия Ивановича?
Дело в том, что князей Шуйских было много, и большинство из них ребята со сложными характерами, так что намутить на плаху мог любой.
— Его, — подтвердил рассказчик, — Василия Ивановича! Суд-то был самый, что ни есть справедливый, судили ото всех сословий, бояре-то за своего радели, только царского гнева боялись, помалкивали, а простой народ против боярина Васьки кричал. Потом и сам государь начал вести допрос и так все умно говорил, что люди такому острому разуму очень дивились. Востер новый царь, сразу видно, сын Грозного.
Я твердо помнил, что после свержения нынешнего царя Шуйский правил пять лет и неразумным руководством довел страну до кризиса. А теперь выходило, что его сегодня казнят.
— А ты не можешь рассказать, что происходит в Москве, — спросил я говоруна. — Я только сегодня вернулся и ничего не знаю. Чего этот Шуйский натворил?
Польщенный вниманием, знаток политики солидно кивнул головой.
— Почему не рассказать, когда дело ясное, что дело темное. Значит, было так. Когда наш государь только пришел в Москву, Васька Шуйский подговорил торгового человека Федьку Конева и Костю-лекаря народ смущать, что, мол, новый царь — не царь, а самозванец, и поручил им разглашать об этом тайно в народе. Конев-то с Костей-лекарем и пошли по кабакам и на торгах языками болтать. Только их быстро изловили и править стали. Вот они на Ваську-то и показали. А тут и поляки пришли с жалобой к царю-батюшке, что Васька Шуйский хотел поджечь посольский двор, в котором они стоят. Вот Ваську-то поймали, да и на суд повели. Государь не стал крамолу на него наводить, а отдал дело на разбор большому собору. А там, кроме духовенства и членов Думы, были и простые люди. Я тебе говорил, что из простых никто не был за Шуйского, все на него кричали?
Я подтвердил, что говорил. Тогда он продолжил:
— А потом и сам государь уличал боярина в клевете, и говорил с таким искусством и умом, что те, кто там был, пришли в изумление. Собор-то и решил, что Шуйский достоин смерти. Сегодня Васька-то с плахой и поцелуется.
Когда рассказчик замолчал, я сказал загадочную фразу:
— Чудны дела господни и человеческие!
Посетителям новая мысль понравилась.
— Это ты правильно сказал, — подтвердил прежний рассказчик, — довольно Шуйские повластвовали, пора и честь знать.
— Они и против Годуновых замышляли, — вмешался в разговор еще один бражник.
— Это так оно и есть, в Москве кто не поп, тот батька, — непонятно к чему сказал третий. — Еще бы дела не чудны! Вчера один купец так напился, что и свою избу спалил и всех соседей. А сегодня проспался и говорит, что чудо видел, вроде как явилась ему святая Варвара-мученица и велела под крышей костер развести. Вот он святой и послушался.
— Это еще что, вот под Москвой один поп живет, так он из людей бесов выгоняет. Как сам Христос. Соберет паству, помолится с ней, а потом за вожжи и давай бесов изгонять. Особенно из баб, которые потолще, выгонять старается.
