Волшебные меридианы. Книга первая. Картограф. - Юрий Николаевич Москаленко
Я придвинул поближе одну из кружек и наставительным тоном произнёс:
– Когда говорят «налить на палец», это означает, что налить надо не на сам палец, а налить в рюмку, стакан, кружку, или что подвернётся на высоту толщины одного пальца, – и я вживую показал, как это происходит.
Затем я те же манипуляции произвёл со второй кружкой, ну а, потом и с третьей.
– Понятно? – спросил я, пододвигая господам офицерам их «фужеры».
Те, конечно же, подивились новой методе, но не настолько, чтобы растеряться.
– На палец, значит? – уточнил поручик. – А полсотни капель вы тогда как отмеряете?
О-хохонюшки хо-хо… Говорил-говорил, а всё как о стенку башкой!
– Рома, ну, я же объяснял, «писят капель» – это образное выражение. Означает немного. Вот я понемногу и налил. Можно было, конечно, налить и на полпальца, но это уже и вовсе чуть-чуть. Чисто символически. В нашем случае, даже и начинать не стоило.
Главный геодезист искоса глянул на меня и с затаённым сарказмом спросил:
– А на целый палец, стало быть, можно?
– На палец можно, – ответил я. – На один палец не повредит.
– Хочешь сказать, что ежели больше, то тогда уже повредит? – вопрос поручиком был задан так, словно бы с каким-то подвохом, но не таким затейливым, чтобы нельзя было догадаться куда он клонит.
– Можно, конечно, и на два пальца, но, по мне, так сейчас это уже лишнего будет. Вот на один палец – это как раз нормально в нашей ситуации.
Раков тем временем пытался представить, как будет выглядеть «на два пальца». Для наглядности он подставлял к кружке фигуры из пальцев в различных конфигурациях.
– А на полтора? – спросил поручик. – Если на полтора пальца налить, как считаешь, много будет, или ещё нет?
– Рома! На полтора пальца не бывает! И на два с половиной тоже, – и, предвосхищая очередной вопрос с подвохом, добавил: – И на три с половиной не бывает, и на три с четвертью тоже.
– А как на полтора пальца наливать? – тут же осведомился Алёшка, у которого построение фигуры из полутора пальцев вызвала особые затруднения.
Как ни странно, но этот его вопрос пришёлся как нельзя кстати:
– Вот поэтому и не бывает! – торжествуя, воскликнул я и не преминул указать Старинову на мытарства его подчинённого. – На палец, на два и на три! Ну, ещё в совсем уже крайних случаях, на полпальца. И всё!
– А на полпальца как наливают? – проявляя чисто практический интерес, уточнил Раков.
– На глаз! – сердито ответил я. – Вы пить будете? Или для вас горячее вино недостаточно горячее, и вы ждёте, пока закипит?
Лёха бросил свои упражнения и с готовностью схватил кружку:
– За что выпьем?
– За мир во всём мире, – мрачно предложил я, поднимая и свой бокал. – Мне кажется, что здесь и сейчас это особенно актуально.
– И то сказать, – проговорил поручик. – Здесь и сейчас нам и в самом деле никакой войны не надобно. Ну, выпьем.
И мы выпили.
Закусывать пришлось уже совсем еле тёплыми щами. Пока мы тут рассусоливали, похлёбочка взяла и остыла. Ладно, не беда это всё. Микроволновки, чтобы подогреть, тут всё равно нет.
– Мне показалось, или эта штучка покрепче вчерашней будет? – спросил я у господ офицеров.
Оба рассмеялись, а Старинов как бы пояснил причину их смеха:
– Эк ты сказанул! Вчера-то полугар был, нынче-то – двоенное вино. Оно-то, ясное дело, покрепче. Или пластуны такое не пьют?
Блин. Вот он как его назвал «двоенное» или «довоенное»? Если довоенное, когда у них тут война-то была? Наверное, не так уж и давно, иначе бы столько вина не сохранилось бы. И опять же, если война была давно, то с чего бы тогда старосте переводить столь ценные напитки на каких-то проезжих заурядников?
Чёрт! Заурядники. Где-то я раньше слышал это слово. Вспомнить бы ещё где…
– Отчего же не пьют?! Пьют. Очень даже пьют. А случается и покрепче чего, и тоже пьют. Как говорится: «Русский офицер пьёт всё, что горит, кроме олифы и керосина.»
Зря я это, наверное. У них же тут олифу точно ещё не открыли.
Да, зря сказал, потому что Раков тут же отреагировал:
– Про керосин ничего не скажу, ибо ранее не слыхал о таком, а вот олифу и впрямь никто по собственной воле пить не станет. Даром, что она, как ты говоришь, горит.
Вот это поворот! Получается это керосин у них тут пока не открыли, а олифа, напротив, уже есть. И не только есть, но и распространена.
– Андрей, а керосин – это что такое? – поинтересовался поручик.
От необходимости тут же ответить на его вопрос меня спасла наша хозяйка. Она очень вовремя появилась со здоровенной миской каши.
– Вот кашки отведайте! Пшённая. В печи запекала. Маслица-то я сейчас мигом спроворю, коли прикажете. А то нонче-то яво благородие, – она кивнула на Старинова, – страсть как ругались, маслом блины не мазать…
– Да не ругался я! – возразил изумлённый поручик. – Просто ты же, Андрей, не хотел…
– О! – перебил я его. – А блины-то, кстати, где они? А то уже блинов хочется.
Хозяйка, поставив кашу на стол, сначала замерла, но быстро нашлась:
– Блины? Так а уже, почитай, и приспели. Токма Вы, Ваше благородие, уж не посетуйте, на масле жарила, потому как без масла-ту и вовси никак не возможно. Это-ть ничего?
Елизарыч жестом отослал её за ответом ко мне.
– Это ничего, – заверил я. – Это не помешает.
Хозяйка удалилась, а Алёшка спросил:
– Чему не помешает? Чему вообще масло в блинах помешать может? Как по мне, так с маслом-то ещё и повкуснее выйдет. Или пластуны блины маслом не мажут, чтобы скользить не шибко? – пошутил и сразу же сам засмеялся, типа это он очень остроумно так пошутил. Петросян, мать его!
– Ты ещё, Алексей, самого ужасного не
