Город Звёзд - Мэри Хоффман
Гаэтано почувствовал, что при виде одного из самых опасных врагов отца сердце его заколотилось так, что глаза почти не способны были как следует разглядеть стройную фигурку, восседавшую на троне.
— Беллеция приветствует вас, принц, — произнес приятный, мелодичный голос. — Надеюсь, вы удобно разместились в посольском дворце? Позвольте представить вам моего отца, сенатора Родольфо Росси, регента этого города.
Родольфо оказал молодому ди Кимичи честь, поднявшись с кресла и сделав навстречу ему пару шагов, прежде чем склонить голову в приветственном поклоне.
Гаэтано ответил тем же, а затем прошел вперед, чтобы преклонить колени перед герцогиней и поцеловать протянутую ему руку. Герцогиня движением руки разрешила Гаэтано встать, и он обнаружил, что сквозь прорези в серебряной маске глядят ее веселые фиалковые глаза. Гаэтано воспитывался в дворцах и замках, так что в детстве ему приходилось встречаться только с людьми благородного происхождения — исключая, разумеется, слуг. Он был хорошо знаком с вежливыми манерами и этикетом, не отличаясь при этом чрезмерной застенчивостью. Сейчас же, встретившись лицом к лицу с целью своей поездки, он обнаружил, что заикается и краснеет, словно каменщик, очутившийся в будуаре знатной дамы.
Герцогиня была красива, понять это Гаэтано не мешала даже скрывавшая ее лицо маска. Высокая и стройная, с густыми, поблескивающими на свету русыми волосами. Искусно сделанная прическа подчеркивала совершенство овала лица. Голова напоминала цветок, помещенный на стебель шеи. Несколько небольших прядей волос падали на шею и лоб, создавая общее впечатление естественности, несмотря на пышную официальность наряда. А глаза! Большие, блестящие, необычного цвета, делавшего их подобными темным аметистам, украшавшим волосы и шею герцогини.
У Гаэтано промелькнула мимолетная мысль о Лючиано. Счастливец, если она отвечает на его чувства! — подумал он. И тут же Гаэтано вспомнил о цели своего визита в Беллецию. Он взял себя в руки, и на какое-то время все оказались заняты взаимными комплиментами и сладостями, которые слуга внес и поставил на круглом бронзовом столике вместе со светлым искрящимся вином такого сорта, которого Гаэтано прежде еще никогда не случалось пробовать. Тот же слуга внес и кресло для принца, и вскоре все трое вели непринужденную беседу, посвященную Реморе и Звездным Скачкам.
— В Реморе, ваша светлость, я встречался с одним из ваших друзей, — сказал Гаэтано, обращаясь к герцогине, — а также, полагаю, и ваших, — добавил он, повернувшись к Родольфо. — Молодым человеком по имени Лючиано.
Наградой ему послужил видный из-под маски румянец, выступивший на лице герцогини.
— Да, — сказал регент, — это мой ученик и дальний родственник. Всё ли у него в порядке? Вы встречались и с его приемным отцом, добрым моим другом доктором Кринаморте?
— Да, оба они в добром здравии. Я встречался с ними в доме конюшего округе Овна. С ними был друг Лючиано, Джорджио.
Родольфо ничем не проявил чувств, вызванных в нем этим сообщением, и разговор вернулся к предстоящему посещению Звездных Скачек. Никаких упоминаний о главной цели визита молодого принца при этой первой встрече сделано не было. Когда Гаэтано вернулся в принадлежавшие прежде Ринальдо покои, в голове у него всё шло кругом. Если придется жениться на герцогине, бедой это никак не назовешь, подумал он. Вот только захочет ли она выйти за него? Кого она предпочла бы сомнений не вызывало. Только возможностей повлиять на ход событий у нее может оказаться не больше, чем у него самого.
При виде Джорджии мистер Голдсмит улыбнулся, но уже через мгновенье озабоченно нахмурился.
— Добро пожаловать! Но почему ты не в школе? Приболела? Выглядишь ты неважно, — сказал он.
Его сочувственного взгляда оказалось достаточно для того, чтобы Джорджия расплакалась. Мистер Голдсмит пришел в ужас. Дав девочке чистый носовой платок, он усадил ее в своем крохотном кабинете, расположенном в самой глубине магазина. Он даже повесил на входной двери табличку «закрыто», хотя торговля шла не слишком бойко и упускать возможных покупателей никак не следовало.
Джорджии он принес чаю, посетовав на то, что печенья на этот раз у него не водится. Выпив несколько глотков горячего чаю, Джорджия почувствовала себя намного лучше. Плакала она вообще-то редко — разве что когда Рассел оказывался совсем уж невыносимым.
— А теперь рассказывай, что произошло, — сказал мистер Голдсмит, которому не так уж часто приходилось видеть проливающих слезы людей.
— Это всё из-за Рассела, — проговорила сквозь слезы Джорджия. — Моего сводного брата. Я уверена, это он украл мою лошадку.
Выражение ее лица было настолько трагичным, что мистер Голдсмит понял — легковесно отнестись к такой потере ему никак не следует. Пусть это всего лишь копия музейного экспоната, которую — теоретически, во всяком случае — можно заменить другой такой же копией.
— Господи, — сказал он. — Очень жаль. А почему ты решила, что это он взял ее?
Джорджия объяснила, и старик вскоре понял, что слышит сейчас о ее семье гораздо больше, чем она ему рассказывала До сих пор. Ясно было, что ее сводный брат — довольно-таки мерзкий мальчишка. Ясно стало и то, что за всем этим стоит нечто большее.
— Мне необходима эта лошадка, — говорила Джорджия. — Я не могу объяснить, почему — вы всё равно бы мне не поверили, — но я должна вернуть ее, чтобы выполнить одно свое обещание. И лошадка мне нужна именно эта и никакая другая.
Мистер Голдсмит чувствовал, что девочка близка к истерике. Почему крылатая лошадка стала так важна для нее, он не имел ни малейшего понятия, но не мог не распознать признаков близящегося нервного срыва.
— Стало быть, надо добиться, чтобы Рассел вернул ее, верно ведь? Не думаю, что имеет смысл упрашивать его, учитывая, что он сделал это, чтобы — как вы это выражаетесь? — завести тебя. Так ведь вы говорите? Хорошее выражение. Знаю, что бывает с моими часами, если завести их чересчур сильно. Как насчет того, чтобы обратиться прямо к родителям и рассказать им, что, по твоему мнению, произошло? Солгать им для него будет несколько труднее, разве не так?
Джорджия признала, что,
