41 - 58 Хроника иной войны - Александр Викторович Горохов
Да, появление в полосе наступления 9-й полевой армии и 3-й Танковой группы нового советского соединения на необычных боевых машинах, к ому же, действующего куда более грамотно, чем привычные немцам противники, не осталось незамеченным, и за «уральскими добровольцами» (а особенно — за их техникой) началась настоящая охота. Но примерно с неделю — безуспешная, поскольку, например, ротам из батальона Лысухина редко приходилось «гонять» за линию обороны. Разве что, ради каких-нибудь легковооружённых авангардов из Группы Гота. Потом командование доложило о нападении группы диверсантов на тыловиков и потребовало усилить несение караульной службы. Но информация о наименовании соединения и о том, что, как и Уральский добровольческий корпус в другом мире, танкисты-уральцы вооружены особыми ножами из воронёной стали, утекла к врагу.
Увы, два или три полка Миг-15 не могли полностью защитить огромный Западный фронт от вражеских авианалётов. Ведь и они, как видел собственными глазами Лысухин, несут потери. Много меньшие, чем «Яки», «Лагги» и, тем более, И-16, но несут. И первые потери его танкисты понесли как раз при бомбёжке. «Штуке», точно уложившей стокилограммовую бомбу в «сорокчетвёрку», не дали уйти зенитчики, ссадившие её из ДШК, установленной в кузове УралЗис-5, но машина и экипаж погибли.
Нарвались два взвода батальона и на артиллерийскую засаду, устроенную немцами. Потери — четыре машины, одна из которых, сначала лишившаяся гусеницы, потом была добита пушками. Ещё четыре были разбиты во время артобстрелов. Итого — девять боевых машин, почти рота! При этом за шестнадцать дней боёв батальон записал на свой счёт 42 вражеских танка, 19 бронетранспортёров и бронемашин, 55 грузовиков, 21 орудие противника, 36 пулемётов, 15 миномётов, до 800 человек живой силы. Очень неплохо, как расценивал это комбат.
Но 49-й армии всё равно пришлось отступить на рубеж рек Вазуза и Гжать, а после тяжёлых боёв за село Пречистое, в ходе которых танки Лысухина поддерживали огнём обороняющую село пехоту, батальон отвели на пару дней в ближайший тыл для проведения текущего ремонта и технического обслуживания.
Задача, скажем так, для вступившей в права зимы, очень непростая. Но радовало то, что немцы, так и не получившие до начала наступления тёплой зимней формы, страдали от морозов куда сильнее красноармейцев. Поэтому при первой же возможности цепляли на себя всё тёплое, что могли найти или отобрать у местных жителей, так что «уральцам» уже не раз доводилось брать в плен «чучела огородные» в женских платках, драных пальто поверх тоненьких серо-зелёных шинелей и даже лаптях, надетых прямо на сапоги.
Полупустая деревушка, куда их отвели, носила посконное название Клушино. Достаточно удобное место, позволяющее, при необходимости,переместиться вдоль линии фронта по имеющимся дорогам хоть севернее Пречистого, хоть южнее.
Колхозное стадо уже эвакуировали куда-то на восток, уехали и многие колхозники, поэтому проблем с тем, где разместить личный состав, не возникло: отдирай приколоченные крест-накрест поверх дверей доски, топи печь и грейся, спи в тепле. Пусть часть опустевших домов теперь и занимали тыловые подразделения и штаб дивизии, обороняющейся на участке фронта у Пречистого, так что батальон разместился на самой окраине.
На такой ночлег танкистам уже приходилось устраиваться, и майор был уверен: его люди, сами «понюхавшие» войну и знающие, как трудно пришлось людям, вернувшимся в разорённые ею сёла, ничего, оставшегося в покинутых избах, не возьмут.
Кто первым делом примчался глазеть на боевую технику подразделения, остановившегося на постой? Ясное дело, мальчишки, норовящие засунуть нос в каждую дырку. Именно об одном из них написал в 1942 году в ТОМ мире (а может, ещё и напишет в этом) Александр Твардовский.
Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку.
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
А как зовут, забыл его спросить.
Лет десяти-двенадцати. Бедовый,
Из тех, что главарями у детей,
Из тех, что в городишках прифронтовых
Встречают нас как дорогих гостей.
Машину обступают на стоянках,
Таскать им воду вёдрами — не труд,
Приносят мыло с полотенцем к танку
И сливы недозрелые суют…
С недозрелыми сливами в конце ноября, как бы помягче выразиться, не сезон, а вот картошку, морковку, капусту приносили, чем очень разнообразили солдатский стол. И в Клушино принесли. А светловолосый голубоглазый мальчонка из соседнего с тем, где остановился Лысухин, дома, правда, не десяти-двенадцати лет, как в стихотворенье говорится, а лет семи, даже полведра молока приволок.
— У меня мама на молочной ферме дояркой работает, — белозубо улыбаясь, объявил он, вручая майору подарок. — Работала, пока стадо не угнали.
Пришлось отдариваться несколькими кусками сахара, «сэкономленного» командиром батальона и начальником штаба, любившими не особо сладкий чай.
— А вы чего в эвакуацию не поехали?
— Не знаю. Мама хотела, да отец упёрся, избу бросать не хочет. Это ты, говорит, из семьи путиловского рабочего, тебе везде хорошо будет, а я местный, к земле прирос. Хоть мама и родилась тут, недалёко, в Шахматово.
Работы с заменой масла, чисткой воздушных фильтров, проверкой состояния гусениц, заменой «не нравящихся» траков и прочими мелочами было много. Перевесить всё на зампотеха, а самому валяться на печи, не в характере Егора Степановича, поэтому бегал от машины к машине допоздна, разрешив заниматься обслуживанием при свете фар и разведённых прямо посреди улицы костров (заодно и руки, постоянно стынущие от промёрзшего металла, погреть можно). Да, нарушение правил светомаскировки, но погода пасмурная, немцы, вроде не летают. Так что, придя в избу на юго-западной окраине деревни, которую успели жарко протопить начштаба и замполит, перед тем, как уснуть, только и успел «заморить червяка».
Гонял Лысухин людей не зря. «Парко-хозяйственный день» он ещё заранее запланировал завершить помывкой личного состава, для чего сразу после подъёма специально назначенные наряды принялись топить деревенские бани и носить в них воду. В основном — из колодца, находящегося на подворье того самого упрямого соседа, заподозренного замполитом в том, что тот специально собрался остаться «при немцах», когда 49-я армия отступит. Но Егор Степанович поутру переговорил с ним, колхозным плотником, и убедился в том, что это не так. Уж очень болезненно тот, без разговоров согласившись пустить в баньку начсостав батальона, относился к неудачам Красной Армии в первые месяцы войны.
— А чего ж вы, Алексей Иванович, не эвакуировались?
— Дом бросить? Хозяйство бросить? А где в этой самой эвакуации жить?
— А немцы придут, думаете, будет где жить? Мы уже столько насмотрелись на то, как они с местными жителями обходятся! Самое лучшее — всех из хорошей избы на улицу, а скот под нож. Они даже по-русски первым делом научились требовать: «Матка, курки. Матка, яйки. Матка, млеко».
— Так вы и дальше отступать собираетесь, — погрустнел сосед. — Танки у вас такие, что ими такого жару можно задать германцу, а вы отступаете…
— Не всё так просто, Алексей Иванович. Танки-то хорошие. И жару мы германцу задаём, будь здоров. Да только на Москву он послал два миллиона солдат, которых ещё перебить нужно. И обучены немецкие солдаты пока лучше наших, давят очень сильно. Кто-то не удержал позицию, и соседям приходится отходить, чтобы в окружение не попасть. Но, поверьте мне, далеко мы не отойдём. Скоро, скоро назад гитлеровцев погоним. Только, чувствую, всё-таки придётся скоро отходить к Волоколамску, и уже там останавливать врага.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — насупился плотник, которому слова об изгоняемых из домов хозяевах всё-таки запали в душу. — Вон сколько пустых изб в Клушино. Нешто германцы на мою позарятся?
— Если уцелеет она, — фыркнул Лысухин. — Вон, пока Пречистое защищали, там только процентов десять домов уцелело. И ваше Клушино без боя не сдадим, а крыть они его будут из пушек, почём зря. И, как я говорил, далеко мы не отойдём, поэтому немцев в селе много будет стоять. Подумайте, Алексей Иванович. И мой вам совет: всё-таки уходите куда-нибудь к Можайску, пока не поздно.
Сосед принялся скрести затылок, пока его не окликнут кто-то из односельчан:
— Алексей, Гагарин!
Да уж, княжеская, оказывается, фамилия у этого плотника!
* * *
Доклады об этом самолёте изводили Гудериана. Свистящий звук его двигателей он и сам не единожды слышал, поэтому обозвал
