Физрук: назад в СССР (СИ) - Валерий Александрович Гуров
Впрочем, кулинарное искусство обеих хозяек отвлекало от воинственных намерений. Ничего особенного, но оливье, селедка под шубой, салат мимоза, пироги с капустой и мясом, шницель, домашний студень, жареная рыба под маринадом — все это было приготовлено безупречно. Пили легкое вино и это понятно, большая часть гостей принадлежала к женскому полу, к тому же троим участникам пирушки завтра предстояло вести ораву школьников в неведомую даль. Для меня — неведомую.
Ликвидировав большую часть яств и опорожнив пару бутылок, вся компания принялась танцевать. Трое кавалеров были нарасхват. И военрук вел себя вполне порядочно. В смысле — не лапал Симочку в медляке, за остальными я не следил — и вечер обещал закончиться без скандала. Однако Петрову не хватило ума удержаться от хамства. Видать, даже относительно небольшая доза спиртного срывает ему башку. Он вдруг начал разглагольствовать на тему, что тот, кто не служил в армии, не может считаться мужиком. И метил явно в меня.
Ну да, у Шурика не было опыта настоящей службы — военная кафедра и сборы — не в счет, но я-то мог бы порассказать этому отставному военкому, который пороху и не нюхал, что такое не только служба, но и война. Увидев, что я начинаю закипать, сержант положил мне руку на плечо и слегка сжал. Я прочитал этот сигнал так — только не здесь, не порть Симочке праздник. На выручку пришла Тигра. Она поставила пластинку на проигрывателе и объявила белый танец. О том, что это хороший ход я догадался не сразу, но, несмотря на то, что девушек было раза в три больше, чем мужиков, Григорий Емельянович остался без приглашения.
Добила его сама виновница торжества.
— Не знаю, что там насчет армии, — сказала она, когда музыка смолкла, — но вот Саша, когда к нам пристали хулиганы на улице, задал им перцу… Верно, Федя?
— Могу подтвердить, — сказал Покровский. — Я как раз был в патруле в тот вечер, и мы задержали трех нарушителей общественного порядка, которых предварительно обезвредил учитель физкультуры Данилов. Также могу к прочему добавить, что органам известен еще один мужественный поступок, совершенный Александром Даниловичем, но в интересах следствия я не могу раскрывать подробности.
Все женское сообщество, включая Степаниду Лукиничну, уставилось на меня, как на героя. Тугие щеки молодого красавца Шурика, против воли немолодого подселенца Вована, окрасились багрянцем, как месяц в старинном романсе. И чтобы скрыть свое смущение, я сменил пластинку, в прямом смысле этого слова. Поставил что-то плясовое и пригласил на танец Симочкину маму. Так что торжественность момента была непоправимо нарушена и дальше вечер покатился без сучка без задоринки.
Мой недруг, во всяком случае, больше не возникал. Потом мы пошли провожать девчонок, всей компанией. Правда, военрук откололся, сославшись на то, что ему нужно готовиться к завтрашнему походу. Тем лучше. Мы проводили всех подружек виновницы торжества по очереди, а потом сержант вызвался проводить Антонину Павловну, а я — Серафиму Терентьевну. Впервые за этот вечер мы остались с ней наедине. Симочка была немного пьяна и это ее очень красило.
Во всяком случае, она не пыталась сейчас быть старшей пионервожатой, а что-то напевала и подпрыгивала, словно пятиклассница. А потом, видимо, устав, повисла у меня на руке. Некоторое время мы шли молча, и вдруг она спросила:
— А о каком-таком мужественном поступке намекал Федя?
— Это государственная тайна.
— Нет, ну я же серьезно! — надула она губки.
— Сержант ведь сказал: никаких подробностей, в интересах следствия.
— Фи… любите вы мужчины тень на плетень наводить…
— Ничего! — отмахнулся я. — Скоро все разъяснится. Напишут в газетах, напечатают портрет под заголовком «Так должен поступать каждый»…
Мы дошли до подъезда. Симочка поднялась на цыпочки и поцеловала меня. В губы. На этот раз я ее не мог так просто отпустить, поэтому поцелуй продлился несколько дольше, чем это допускают чисто дружеские отношения.
Я возвращался в общагу в отличном настроении. Конечно, день начался с приключения и меня, наверняка, вскоре вызовут в органы на допрос, но совесть моя была чиста. В конце концов, я ведь и впрямь задержал этого бандюгана, следовательно — герой.
Утром встал пораньше, собрал вещички. Рюкзак я еще накануне взял у Петюни. Решил захватить и кассетник, со всей небогатой коллекцией записей. Пал Палыч был настолько любезен, что отпустил всю команду пораньше, отменив последний урок. Помимо моих охламонов, в поход собрались еще десять девчонок из параллельного класса. Увидев их, в курточках, вязанных шапочках и с рюкзаками, пацаны одобрительно загудели. Военрук обвел их хмурым взглядом, и они сразу замолчали. Видимо, боялись. Я решил взять это на заметку.
Построив свой отряд, мы повели его к остановке. Вскоре, подошел автобус. К счастью — полупустой, иначе вся орава бы не поместилась. Куда мы, собственно, направляемся, я не знал, но оказалось, что автобус идет за город. С его последней остановки и начинается пешая часть маршрута. Об этом сообщила мне старшая пионервожатая. Вид у нее был немного рассеянный. Похоже, вчера она немного хватила лишку. Да еще и в автобусе укачало. Правда, гитару захватить не забыла. Видимо, ее впечатлили наши с Петровым вокальные упражнения.
Вытряхнув наш отряд на остановке, автобус налегке повернул к городу. Григорий Емельянович, одетый и экипированный, как настоящий турист — по меркам восьмидесятых, предложил разбить всю команду на три части и чтобы каждый из взрослых присматривал за своей группой. Это было разумно. Серафиме Терентьевне достались, разумеется, девчонки. А мы с военруком поделили восьмой «Г» пополам. Построив ребят, мы повели их сначала вдоль основной дороги, а потом свернули на проселочную.
Справа и слева потянулись поля, в основном уже перепаханные, но кое-где еще ощетинившиеся желтой стерней. Вдалеке тарахтел трактор. В небе тянулись косяки птиц, улетающих на юг. Симочка, которой, видимо, полегчало, затянула пионерскую песню. Девчонки ее подхватили, а пацаны сначала отмалчивались, а потом и их проняло. «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры — дети рабочих, близится эра светлых годов, клич пионера: всегда будь готов.»…
Меня проняло — тоже. Симочкина гитара висела у меня на шее, и я начал подыгрывать малолетним певцам. За что был награжден благодарной улыбкой владелицы инструмента и кривой ухмылкой соперника. Когда кончилась одна песня, затянули другую: «Вместе весело шагать по просторам…»… Так мы и шли — от песни к песне. Было и впрямь весело шагать, совсем как в детстве — с безоблачной верой в том, что впереди тебя ждет только самое лучшее.
Когда я сам был пионером, то не думал об этом, но сейчас начинал понимать, почему школяры так любят походы. В сущности, детская жизнь — это сплошная муштра. Сначала тебя строят в школе, потом — дома. Едешь летом в пионерлагерь, там тоже воспитывают. Единственная отдушина — улица, но у нее свои законы. На улице нельзя быть слабым, а если кишка тонка — примыкаешь к банде, таких же, как ты. Однако далеко не все хотят быть в банде, некоторым просто по складу характера не нравится, когда ими помыкает такой же шкет, только чуть постарше, сильнее и бессовестнее. В банде такие индивиды быть не хотят, а вот в команде — не против.
Да только где такую команду возьмешь? Пионерский отряд в школе — формальность, говорильня, мало отличающаяся от той, которой их пичкают на уроках и собраниях. На занятиях в кружках по интересам или в спортсекции — даже если и есть объединяющее начало, то оно подчинено конкретной цели и требует от тебя определенных навыков и стараний. А в походе — ты, во-первых, часть команды, а во-вторых, даже с учетом сопровождающих взрослых, все же куда более свободен, чем в школе, лагере и в уличной банде, а в-третьих, это все же приключение.
Это во мне уже бродили мысли, вызванные штудированием учебников. Я даже начал находить увлекательной эту науку, которая балансировала между дрессировкой и воспитанием. С одной стороны, учителя обязаны научить своих подопечных чему-то конкретному — математике, физике, истории, биологии, химии, развить трудовые навыки или мышцы, а с другой — воспитать человека — честного, трудолюбивого, любознательного. Ничего себе задачка, да? Никогда об этом раньше не задумывался…
А если человек этот от природы туп, ленив, и лжив? Как ты его превратишь в идеал человека и гражданина? И потом, в чем это идеал состоит? Ну, допустим — в спорте это просто, там есть четкие критерии —
