Кротовский, вы последний - Дмитрий Парсиев
— Ну что ж, голубчик, ефрейторские лычки вы несомненно заслужили. А вот мы с вами сейчас еще и шпиона оформим по всем правилам. Глядишь, и унтера получите.
— Рад стараться, ваш-бро, вы токма скажите, что делать, а мы со всем тщанием.
— Да вы что, Кротовский? — Посконников на этот раз испугался не на шутку, — Какой же я шпион? Это же смешно просто…
— А зачем тебе приходные накладные? Ну!? Живо отвечай!
— Гадюкина велела узнать, кто из поставщиков осмелился продавать вам макры, — Посконников громко шмыгнул носом, — Сказала, макры к этому времени уже должны были закончиться.
— Ну что ж, Посконников, я был добр к тебе, ходу твоему делу не давал. Но ты как будто сам рвешься на каторгу.
— Ефрейтор, пакуйте этого засранца… стоп… минуточку, — замечаю, что у Посконникова за пазухой что-то оттопыривается, — А ну-ка, расстегивай тужурку. Показывай, что ты там еще спер?
Посконников вдруг густо краснеет и начинает отнекиваться. Но деваться ему некуда. Жандарм достает у него из-за пазухи… мои глаза меня не обманывают? Нет, не обманывают… достает из-за пазухи сменные Гадюкинские туфельки. Я не удерживаюсь и начинаю смеяться.
— Пос… Поско… Посконников… зачем же туфли было красть? Я бы баронессе их и так отдал.
— Только не говорите ей, умоляю, — страстно просит Посконников.
— Понятно, туфельки тырить она тебе не приказывала. То была личная твоя инициатива. Да ты, Посконников, шалунишка…
— Так что, ваш-бро, — уточняет ефрейтор, — Туфельки к делу присовокупляем?
— Обязательно при…совокупляем. Туфельки непременно надо к делу подшить. А вот дам я показания о том, кому они принадлежат или промолчу… от тебя, Посконников, зависит… так, нам еще какие-то свидетели, понятые требуются?
— Присутствующих вполне достаточно, — отвечает жандарм.
— Не переживайте, Кротовский, отнекиваться не буду, — мрачно говорит бывший поверенный, — Только ее не впутывайте. Я ее все равно не выдам.
Надо же, какая преданность баронессе. Впрочем, на этот раз Посконников уже точно срок получит, с поличным взяли. Пришьют ему шпионаж или нет, не от меня зависит, но… тут мне приходит светлая мысль:
— А скажите-ка, ефрейтор, если, скажем, репортер из газеты попросит вас пересказать, как вы преступника изловили, расскажете про сигнализацию?
— Про что? — не понял жандарм.
— Ну как услышали звук полицейского свистка и побежали не него.
— А, про это… так и было. Слышу свисток засвистел… громко так… долго так. Думаю, стряслось что-то. Прибегаю, а там вор.
— Во-во, про это расскажете?
— Это я запросто, ваш-бро. У нас, почитай, хроникер из газеты постоянно ошивается. всех наших, значит, табачком угощает. Только обычно рассказать нам нечего. А в этот раз есть чего. За такой рассказ он штофчик выставит.
— Отлично. Анюта, на тебе хроникер. Если в участке его не окажется, дуй в редакцию. Я хочу в утренней газете прочитать статью, как наша цеховая сигнализация предотвратила попытку кражи. По технической части Кеша подскажет… да, Кеша?
— Ага.
— Сережка, а ты куда?
— Я думаю, пришло время навестить баронессу. Так сказать, по горячим следам событий.
Конвертик с приглашением и адресом у меня имеется. Вечер не очень поздний, трамваи еще ходят. Решено, отправляюсь к Гадюкиной.
Баронесса, как оказалось, тоже снимает комнаты в доходном доме, только пошикарней нашего, и комнат у нее аж четыре. Не зажимает последнюю копейку как мы. Поднимаюсь на пятый этаж, стучусь. Ядвига Пална открывает мне дверь лично. М-да, при всем ее змеином характере, тут ничего не скажешь, женщина она крайне эффектная.
— Баронесса, вы обворожительны, — говорю совершенно искренне и склоняюсь в галантном поклоне.
— Прогиб засчитан, — холодно произносит баронесса и впускает меня к себе.
Проходим в очень прилично обставленную комнату. На этот раз Ядвига Пална все же позволяет мне сесть, но… и тут она пытается поставить… а вернее усадить меня в унизительное положение. Мне предлагается сесть на низкий не очень удобный пуфик, сама она садится в высокое кресло. Закидывает ногу на ногу, так что носок ее шикарный туфли оказывается у меня чуть не под носом.
— Что-то не спешил ты ко мне, Кротовский, — начинает она жестко.
— Дел много. Не знаешь, за что хвататься.
— Ну так я позаботилась о том, чтобы дел у тебя стало поменьше… что, Кротовский, купец Хоромников уже сообщил тебе, что разрывает с тобой отношения?
— Сообщил.
— Так это только начало. Не знаю, как ты уговорил кого-то из поставщиков продать тебе макры. Но я это скоро выясню. Уж поверь, этот поставщик перестанет поставлять их не только тебе, а вообще кому бы то ни было.
— И что же теперь будет?
— Плохо будет, Кротовский. Напрасно ты захотел против меня поиграть. Сделал бы по-моему, сейчас бы жил припеваючи. Никто бы твою фабрику не отнял. А теперь все, Мышкинское министерство отберет ее по неисполнению условий контракта.
— И ничего нельзя уже поделать?
— Ну почему же нельзя, — Гадюкина хищно улыбается, — Я, знаешь ли, могу и помиловать… если приложишь усилия. Ну, начинай уже Кротовский. Я хочу слышать от тебя слова раскаяния… я хочу видеть твои слезы… я хочу насладиться зрелищем, как ты будешь ползать передо мной на коленях и лобзать мои ноги… не томи, приступай…
Сползаю с пуфика, опускаюсь на колено и наклоняюсь к ее туфле.
— Смелее, Кротовский… до этого ты робок не был… ну… на что ты там смотришь? Зачем ты стащил с меня туфлю? Какого черта, Кротовский?
— Вот, видите, баронесса? — показываю внутреннюю часть туфельки, — Здесь выдавлено клеймо мастера.
— Кротовский, ты что, умом тронулся?
— Увы, мадам, к несчастью для вас, нет. Это туфли, как говорит один мой родственник, клеймовые. По клейму мастера найти не трудно. И любой мастер свою работу узнает… и с легкостью подтвердит, для кого именно их делал.
— И что из этого?
— А то, что на фабрике вы оставили еще одну пару туфель, с точно таким же клеймом.
— Ты бредишь что ли? Причем здесь они?
— При том, что тебе
