День космонавтики - Борис Борисович Батыршин
Размечтался? А как тут не размечтаться, если в недавнем выпуске «Очевидного-невероятного» Капица долго и пространно рассуждал, когда люди доберутся до Юпитера и Сатурна — через три года, или всё же придётся подождать ещё десяток лет? И ведь не на пустом месте спорили — наш руководитель развесил на доске плакаты, демонстрирующие действие «орбитальной катапульты» и долго растолковывал нам, как это устройство приблизит человечество к Дальнему Космосу. Кстати, оказалось, что специалисты называют его «космическим батутом» — услыхав это, я хрюкнул, сдерживая смех, поскольку на память немедленно пришёл язвительный совет Рогозина, данный в своё время американцам: «летать на орбиту с помощью батута». Выходит, здесь они — да и мы тоже! — этому совету последовали?
Всё это здорово, разумеется — но мне, попаданцу, что теперь прикажете делать? То-то, вот и я понятия не имею. По всему выходит — просто жить. Жить — и радоваться тому, что здесь вполне могут сбыться те надежды, которые не сбылись там.
Хотя — может, я чего-то ещё не знаю, и на самом деле картина не столь радужная? Как говорили, в недоброй памяти девяностых: «Если ты не понимаешь, кто в схеме лох, это значит что лох — ты сам». Что ж, в любом случае — как говорят в Одессе, будем посмотреть…
— Не секрет, что за семейные обстоятельства такие, что надо пропускать целый учебный день?
Беседа состоялась на следующий день, после пятого урока, которым был русский. Я передал классной дедову записку, получил официальное разрешение не приходить в школу в ближайшую субботу, так что на вопрос русички свободно можно было и не отвечать. Но — зачем?
— Дед собирается в Запрудню, это посёлок под Москвой. Там его родня — живут там, работают, и всё такое. Дед ездит иногда к ним в гости и вот, решил взять мня с собой.
Строго говоря, я сказал правду: в Запрудне немало дедовых родственников, и даже егерь дядя Семён, служащий в местном охотхозяйстве, приходится деду сколько-то юродным то ли племянником, то ли братом. Хотя — чего мне скрывать? В конце концов, истинную цель этой поездки при некотором полёте воображения можно воспринять, как стремление пойти по стопам иных русских писателей, немало когда-то походивших по среднерусским лесам с ружьишком и собакой.
— А ещё мы собираемся поохотиться. Собаку вот попробовать, как она по вальдшнепу будет работать. Молодая, ещё, года нет учить-то её учили, а на настоящую охоту до сих пор не брали — надо же когда-то и начинать? Да вон, Титова её видела, мы живём в соседних домах и каждый вечер вместе собак выгуливаем…
Ленка в ответ только захлопала глазами — с ней-то я своими планами поделиться забыл. Ещё две девчонки из нашего класса, слышавшие мой разговор с Татьяной Николаевной, изумлённо уставились на меня, причём Кудряшова (вот уж, действительно, в каждой бочке затычка!) даже изумлённо приоткрыла рот. Похоже, к моей репутации первого школьного хулигана и странного всезнайки добавился ещё один штришок — весьма, надо сказать, многозначительный…
— А птичек тебе не жаль? — удивлённо приподняла брови русичка. — Этих самых… вальдшнепов, да? Живые же…
…Что ж, ты сам этого хотел, Жорж Данден!..
А чего их жалеть? Я демонстративно пожал плечами. Дичь же! И потом — как думаете, Пришвин или, скажем, Тургенев — они тоже по поводу каждого подстреленного селезня слёзы проливали? А ведь оба знали толк в ружейной охоте, и даже в книгах своих об этом писали! Или вот вы, скажем, — я кивнул слушательницам, — вы сегодня на завтраке съели по сосиске?
Ну ла, как и все… — подтвердила Кудряшова.
— Как полагаешь, корова, из которой её сделали, сама свела счёты с жизнью?
Против таких аргументов ни кого не нашлось. А Ленка, вовремя уловившая, к чему я клоню, даже послала мне озорную улыбку — незаметно для одноклассниц, разумеется. И так о нас с ней уже болтают невесть чего…
— Ну хорошо, убедил… — учительница примирительно подняла перед собой ладони. — Но, раз уж ты пропускаешь литературу в субботу… Девочки, напомните — когда у нас урок на той неделе?
— Во вторник, Татьяна Николаевна! — с готовностью отозвалась Ленка, а я немедленно насторожился. И, как выяснилось, не зря.
— Вот и хорошо. Тогда вот тебе, Монахов, дополнительное домашнее задание. Раз уж ты так хорошо знаком с творчеством Пришвина — напиши дома небольшое сочинение, на пару страниц, посвящённое сравнению вашей охоты с той, о которой он писал. А я прочту твоё произведение перед классом, и мы все вместе его обсудим. Ну как, справишься?
— Пуркуа па? — пожимаю я плечами, замечая краем глаза, как расцветает в улыбке Ленка. Я уже знаю, что она видела в ТЮЗе «Трёх мушкетёров», и песня «Пуркуа па?» там звучит, так что намёк понят. — Правда, Пришвин, охотился по большей части, на русском Севере, в Олонецкой и Архангельской губерниях — но почему бы не попробовать? Вальдшнепы там тоже водятся, а бельгийский «Бердан» двадцатого калибра, его первое ружьё, не так уж и отличается от тульской двустволки из магазина «Охота»...
И, выпустив эту парфянскую стрелу, вышел из класса, оставив собеседниц изумлённо переглядываться.
Т-дах! Т-дах!
Вальдшнеп, встретившийся со снопом мелкой дроби, кувыркнулся в воздухе и пёстрым комком свалился в осоку, шагах в тридцати от стрелка. Дед переломил свой «Мосберг», ловко, одним движением, извлёк обе стреляные гильзы и воткнул вместо них два новых патрона в блестящих латунных гильзах. Агат, нетерпеливо повизгивая, сделал стойку на подбитую птицу, но с места не сдвинулся — только крутил, словно вентилятором, своим куцым хвостиком. Бритька брала пример со «старшего товарища» — замерла, приподняв правую переднюю лапу и вытянувшись в струнку — идеально прямая линия от носа до кончика хвоста.
Т-дах! Т-дах!
Т-дах! Т-дах!
Это дядя Коля, мой двоюродный дядя, сын дедова родного брата. Сам Георгий Петрович стоял в полусотне метров
