Шах и мат - Алим Тыналин
Макаров Юрий Сергеевич, пожилой уже человек, запомнился мне своей почти военной выправкой. Это был сухой, морщинистый, внешне даже мрачный человек, полная противоположность Гаспаряна. Он был абсолютный приверженец порядка и дисциплины. В то же время он обладал неукротимым характером и когда-то упорно и бескомпромиссно сражался на полях шахматных сражений, вырывая победу у самых разных соперников. Между прочим, ему удалось сделать это дважды.
Помимо шахмат, Макаров был научным деятелем и работал в институте физике и радиотехники. Нисколько не удивлюсь, если узнаю, что он сотрудничал с КГБ и разработал для нужд обороны какие-нибудь приборы. Когда я с ним познакомился, Макаров бросил на меня мимолетный взгляд, хотя и внимательный, пожелал удачи и быстро удалился. Он не любил долго болтать и общению с людьми предпочитал общество книг и учебников.
Еще с одним чемпионом, Геллер Осипом Васильевичем, я познакомился при странных обстоятельствах. Я тогда играл тренировочную партию с Муромцевым в библиотеке гостиницы и не сразу заметил, что прославленный чемпион проходил мимо, остановился и заинтересовался нашей игрой.
— Конем ходи, конем, — сказал он и я отвлекся от игры и посмотрел на него, маленького подвижного человечка, с редкими седыми волосами, ястребиным носом и небольшими проницательными глазками.
— О, здравствуйте, Осип Васильевич, — сказал Муромцев и поднялся с кресла. — Как поживаете? Вот, познакомьтесь, это…
— Все это чушь, — перебил тренера Геллер, и указал на доску. — Вы понимаете, юноша, что если пойдете конем на c6, то через пять ходов у вас будет преимущество на ферзевом фланге, которое можно легко перевести в победу?
Я пожал плечами и покачал головой. Я уже рассмотрел эту возможность и заметил опасность, о которой сам Муромцев еще даже не подозревал. Если он ее реализует, то моей атаку крышка, даже всей партии тоже.
— Там есть опасность, если ферзь белых пойдет на f5, — сказал я чемпиону. — Тогда моя игра превратится в поражение.
Геллер бросил на меня сердитый взгляд. Потом указал на коня и сказал:
— Идите им, и я докажу вам, что вы ошибаетесь, юноша.
Я уже собирался последовать его совету и пойти конем по варианту, который предлагал экс-чемпион, вдруг он действительно мне предложит что-то новенькое. Но сделав пару ходов, Геллер вдруг сорвался с места и побежал по коридору библиотеки, даже не попрощавшись.
Кажется, он вспомнил о другой неоконченной партии, а может, у него молоко кипело на плите, не знаю. Также вполне возможно, что он увидел, что я прав, и решил ловко избежать конфуза. Геллер славился своими эксцентричными выходками на играх, так что на этом чемпионате у нас, как я полагаю, тоже будет достаточно времени на веселье.
Помимо этих титанов, Муромцев познакомил меня с другими претендентами, обладающими уже весомыми цифрами рейтинга.
— Впрочем, не обращай внимание на эти цифры, — тут же добавил тренер, когда речь зашла о том, что у меня самого еще совсем низкий рейтинг. — Честно говоря, все эти циферки не имеют значение. Оценивать надо самого человека и его игру. А цифры всегда могут меняться в самую разную сторону.
Как я заметил, рейтингу пока что в это время еще действительно придавали мало значения. Шахматистов было еще не так много, чтобы оценивать их способности только по рейтингу. Эти обозначения еще даже не указывали на турнирных таблицах. Рейтинг пока считался просто вспомогательным элементом.
Гораздо важнее было то, что в чемпионате СССР должны были принять участие все, кто рвался в сборную страны по шахматам. Это было одно из высших достижений в карьере советского шахматиста. Отсюда открывалась прямая дорога к мировым шахматным соревнованиям. К игрокам сборной благосклонно относился Спорткомитет, можно было ездить на соревнования по всему миру, получать повышенную спортивную стипендию, в общем, существовать вполне себе безбедно и достойно.
И, наоборот, выпадение из обоймы каралось строго и незамедлительно. Спортивное начальство могло перекрыть карьеру любому, даже самому перспективному шахматисту. Достаточно было просто не поставить резолюцию на заявление об участии в зарубежной игре. Поэтому все советские игроки, даже самые знаменитые, вынуждены были обязательно участвовать в первенствах страны, год за годом подтверждая свою квалификацию. Разве что экс-чемпионам мира, о которых я уже рассказывал, позволялось иногда пропускать чемпионаты, да и то не каждый раз.
В ночь накануне начала чемпионата мне приснился странный сон. Первую свою игру мне выпало играть сразу с одним из сильнейших игроков страны, бывшим чемпионом СССР 1969 года, с Бондаревым Леонидом Павловичем. Это был уже зрелый мужчина чуть за тридцать, высокий и с громким звучным голосом. Ему бы с таким баритоном парады комментировать на Красной площади или вести телепередачи, а он играл в шахматы.
Честно говоря, я вообще не испытывал по отношению к нему какого-либо пиетета и волнения, собирался хорошенько проучить, но, видимо, подсознательно все-таки опасался проигрыша. Почему-то я вбил себе в голову, что не должен проиграть этот чемпионат, что у меня нет времени ждать до следующего года.
Я должен победить всех этих именитых игроков, во что бы то ни стало. Хотя, если быть откровенным, уже одно то обстоятельство, что я за полгода смог взобраться так высоко, автоматически выводило меня в самую высшую когорту советских шахматистов. Даже если я покажу худшие результаты, в следующем году попасть на чемпионат мне будет гораздо легче.
Хотя, в любом случае я не хотел прерывать свою победную серию, которая неуклонно длилась у меня до сих пор. Выиграть чемпионат сейчас было бы фантастическим достижением, поэтому я и осознал, видимо, подсознательно всю степень свалившейся на меня ответственности.
Сон получился какой-то действительно чудной. Мне приснилось, что я играю с Бондаревым, как и в реальности, черными. На его пешка е4 я ответил пешка с5, а потом игра вдруг пошла совсем непонятно. Бондарев ходил нестандартно, во сне я никак не мог проникнуть в его замыслы и все время обливался холодным потом. Почему-то мне казалось, что надо спасти пешку в центре и каждый раз я боялся, что Бондарев ее заберет.
Но почти до самого конца игры пешка осталась целой и невредимой. И только в самом конце Бондарев вдруг совершил конем какой-то совершенно невероятный кульбит и взял мою пешку через всю доску. Это был невозможный ход, но тем не менее, во сне я понимал, что он поступил правильно и не нарушил правила.
Некоторое время я был опечален из-за пешки, а потом вдруг ясно увидел, что могу выиграть эту партию. И только я протянул руку, чтобы взять своего ферзя, как услышал стук в дверь и проснулся.
За окном царило утро, раннее солнце заливало лучами комнату. Стук в
