Дары Кандары.Сборник(СИ) - Батхен Вероника Владимировна
было отладить и пристрелять. Рабам приказали запасти как можно больше воды – источника с трудом
хватало на то, чтобы напоить всех людей, а у саксов наверняка были зажигательные стрелы.
После заката в саду разожгли костёр. Аврелиан сам вышел на поединок с быком, повалил и зарезал
зверя во славу Митры, окропил кровью алтарь. Вслед за ним все легионеры омыли в крови клинки. Сердце
быка сожгли, тушу зажарили целиком и съели до последнего клочка мяса – чтобы жертва была угодна. Нет,
не так представлялся трибуну триумф по случаю обретения сына… остаётся надеяться, что саксонский
отряд кончится здесь, на вилле, и до пещер не дойдёт. Сказать по чести, шансов у нас немного. А вот
Аврелий может остаться жив. Он хороший мальчик, жаль, что ни разу поговорить по душам не успели. До
рассвета горел огонь, легионеры сражались друг с другом до первой крови, приносили обеты, чистили
оружие и снаряжение. С первым лучом солнца мужчины спели гимн Митре и повалились спать – кто в доме,
кто на траве. Если верить шпиону, саксов стоило ждать к закату.
День, казалось, тянулся вечно. В обед вернулся Напайос – всклокоченный, шерсть в репьях, но
довольный. Он добрался до вересковых холмов и сумел договориться с владычицей местных духов, дав ей
хорошую цену – одно маленькое ожерелье, из-за которого в своё время было очень много переполоха. И
наивные варвары встретили у реки чудный табун, полсотни бесхозных кобылок редкостной красоты,
белогривых и кротких. Пока охотники до дармовщинки переловили лошадок, пока оседлали… пока собрали
из реки трупы сумасбродов оседлавших бешеных кэльпи, пока начали строить мост через реку. В общем,
чуть задержались бедняги саксы.
Ввечеру на стенах зажглись огни. Аврелиан лично стоял у ворот, ожидая атаки. Чуткий слух трибуна
уловил дальний шум шагов, звонкий ритм марша. Всё-таки они пришли ночью. Он скомандовал: катапульты
наизготовку… но по счастью не успел выстрелить. Ветер донёс походную песню, три десятка охрипших
глоток скандировали:
Пусть я погиб за Ахероном
И кровь моя досталась псам,
Орёл шестого легиона, орёл шестого легиона
Всё так же рвётся к небесам!!!
Три десятка покрытых шрамами ветеранов со щитами и копьями. Значок легиона – кто его сохранил,
как?! И сияющий, словно новый денарий, сын во главе отряда.
– Мы буду сражаться рядом с тобой, трибун Аврелиан Амброзий!
Аврелиан хотел было напомнить мальчишке, что по закону Рима, за неповиновение отцу полагается
смерть, но не стал. Отвернулся к стене, подозрительно моргнув, а потом высказал на чистейшей латыни всё,
что думает об отряде, бойцах и их молодом командире.
Хитроумные саксы атаковали за час до рассвета. Надеялись видно, что стража уснёт… и получили
четыре горящих, брызжущих смолой ядра, одно за одним. Жаль, темнота помешала прицелиться, трупов
почти не осталось, но для первого раза хватило. До рассвета было спокойно, слышался только шорох и
скрипучая незнакомая брань. … А потом… какие четыре сотни?! Мало не тысячная орда белокурых
свирепых бойцов окружила виллу. У них не было лестниц и стенобитных орудий, но Аврелиан знал –
собрать тараны из дубовых стволов пустячное дело. И никакая молитва тут не поможет. Катапульты
стреляли, но смолы было мало и ядер мало. Саксы ждали. Возились. Орали мерзости и показывали
бесстыжие, немыттые зады. В один трибун со стены лично засадил дротик, но легче ему не стало.
Когда дневная жара сгустилась и стала вязкой, горящие стрелы полетели вовнутрь. Запылали хлевы и
пристройки. Трибун подумал, что правильно приказал угнать скот – стадо обезумевших от огня коров
разнесло бы всю оборону. Шансов не было. Дым застил глаза. От людей пахло потом, кровью и страхом. И
только юный Аврелий был весел – первая битва, первое настоящее сражение. Видя, как пламя отражается в
яростных и весёлых глазах мальчишки, трибун понял, сын мечтает о подвиге, о настоящем бое. Погибать –
так с музыкой, хоть такой подарок принесу сыну. Старый дурак…
– Эй, трубите! – громогласно рявкнул трибун, поднял гладиус к небу – и шатнулся от неожиданности,
получив стрелу в бок. Брёвна, на которые он упал, оказаслись тёплыми и смолистыми, лоскутки золотистой
древесной шкурки мелькнули перед глазами, словно крылья весенней бабочки. Дымный воздух
стремительно начал темнеть. «Вот и всё. Больно. Очень больно» – подумал Аврелиан и из последних сил
приподнялся на локте, напряг могучую грудь для команды, – В атаку, сукины дети, за Рим!
– Стоять! – рявкнул вдруг Напайос, – слышите, вы, стоять!!! Всем заткнуть уши! Забить войлоком!
Хватайте шлемы, шапки, что угодно только закройте уши!
– Стоять! Всем заткнуть уши! Отступаем! – звонким голосом отдал команду Аврелий Младший. Он
почувствовал миг колебания у солдат, но привычка подчиняться приказу, была намертво вбита в
легионеров. Поочерёдно, уклоняясь от стрел и дротиков, они сооудили себе заглушки – кто как умел. Потом
управляющий отпер двери и все бойцы, кроме сатира, втянулись во внутренний двор виллы. Аврелий и
Люпус Эст отступали последними, они слышали как трещат, ломаясь, дубовые брёвна ворот, как гулко
колотится в них таран, как хрипят, надрываясь, саксы…
Когда первый отряд варваров провалился в огромную яму с острыми кольями на дне, Напайос
затрубил в шипастую, ослепительно белую раковину. Он получил её от отца, пьяницы Силена, а тот – от
своего отца. Умер великий Пан… а паника никуда не делась, крики умирающих воинов только
подхлестнули испуг. Ряды атакующих смялись, одни бросились прочь, в леса, другие катались по земле,
сжимая ладонями белокурые, грязные головы. Центурия Аврелия Младшего железным строем прошлась по
отступающим – и отшвырнула их прочь. Жаль, Напайос не уберёгся – старый сатир отволок друга вниз, а
потом снова поднялся на стену – зарядить катапульту. Слишком лез на рожон рогатый, слишком спешил
отомстить – случайный дротик сшиб его со стены.
Когда Аврелий вернулся к отцу, тот уже не мог говорить. Низкое солнце обагряло пропитанную
кровью тунику – императорский пурпур был к лицу умирающему трибуну. Напайос, напротив, держался
бодро – насколько может быть бодр сатир с переломанными костями:
– Слышишь, Медведь, пока солнце ещё не зашло – пусть нас в лодку положат. Поплывём до
яблочных островов, может там отлежимся, у старухи Калипсо в хрустальном дворце. А не достигнем –
лучше могилы, чем море, не сыщешь. Ни червям не достанемся, ни враги над гробами плясать не будут.
Только ты до заката успей!
Ветераны на руках донесли командира и его лучшего друга до побережья. В посёлке было несколько
челноков, но саксы, проходя мимо, пожгли и лодки и сети. Легионеры разбежались проверить лодочные
сараи, Саллюстий и Люпус Эст вплавь отправились на скалистый островок, где порой останавливались
бриттские рыбаки. Ещё хмельной от горячего боя Аврелий остался рядом с отцом. Младший – пока ещё
младший – видел – солнце клонилось вниз, жаркий день умирал тихо. Посеревший от боли Напайос
скорчился на песке. Аврелиан Амброзий дышал хрипло и коротко – было ясно, что в часах жизни трибуна
не осталось и горсти песку…
Они успели – солнце ещё не коснулось пылающим боком воды, когда мокрые по уши легионеры
вывалились на берег, вместе с утлой скорлупкой без парусов и вёсел. Её хозяин получил золотой и десяток
увесистых тумаков, тщась объяснить, что перевозчику лодка нужнее. Ветераны застелили судёнышко
плащами, положили две фляги с вином, ковригу ячменного хлеба, четыре медных монеты. Хотели положить
и оружие, но Аврелиан слабым движением отодвинул гладиус прочь и солдаты поняли – сыну. Аврелий
последним подошёл к лодке, преклонил колена и поцеловал отцу холодеющую тяжёлую руку. Прощаясь с
