Александр Маркьянов - Сожженные мосты Часть 2
— Наследник…
— Цесаревич!
Хоть это было и не по чину — пока — начальник авиабазы все равно махнул рукой — и над степью поплыли величавые, хорошо знакомые каждому русскому человеку звуки «Боже, царя храни…» в исполнении симфонического оркестра балета его Императорского Величества в Санкт Петербурге.
Это и в самом деле был Цесаревич Николай, наследник престола Российского. В противоперегрузочном костюме, чуть усталый, но хорошо всем знакомый и узнаваемый с первого взгляда — выдавали «романовские» синие глаза.
В последнее время, Государь, озабоченный ростом новых угроз в мире дал Цесаревичу большую свободу в поисках ответов на эти угрозы. Мир менялся — и менялся в далеко не лучшую строну. Обозначить эти изменения какой-то короткой фразой было сложно — но возможно. В новом мире никто никого и ничего не боялся.
Всю вторую половину двадцатого века мир жил в страхе перед атомным апокалипсисом, перед сжигающим дотла Землю огнем, перед Судным днем. Этот страх, родившийся в сорок девятом, примерно до конца восьмидесятых только нарастал. Причем львиная доля этого страха приходилась на развитые страны — в российской империи боялись намного меньше. Все дело было в том, что в странах, где Государь не может сам распоряжаться бюджетом, гражданам (или подданным, в Великобритании и Австро-Венгрии бюджет утверждался парламентом и рейхсратом соответственно) нужно было как то объяснить, на какие такие цели военные ведомства просят все больше и больше денег? Для чего строятся сотни бомбардировщиков, для чего нации нужны ракеты. Апофеозом всего было знаменитое «в лесу живет медведь»[84] Рональда Фолсома и программа СОИ — программа звездных войн. Программа эта (лазерные спутники-перехватчики на орбите и баллистические двухступенчатые ракеты-перехватчики на земле) была введена в полном объеме в строй в девяносто четвертом, из-за нее Североамериканские соединенные штаты стали крупным должником Японской Империи — но снижения уровня угрозы это не дало. В том же девяносто четвертом — синхронно! — Российская империя завершила консервацию последней шахтной установки баллистических ракет. Их место в стратегической ядерной триаде заняли БРВБ — баллистические ракеты воздушного базирования, огромные контейнеры, сбрасываемые с самолетов на высоте восемь-десять километров и там же, в воздухе отрабатывавшие старт. Часть функций сдерживания передали БЖРК — боевым железнодорожным ракетным комплексам, внешне ничем не отличимым от обычных железнодорожных составов. Обе эти системы роднило одно — внезапный запуск из произвольной точки пространства, что усложняло задачи перехвата на порядок. Одно дело — заранее математически просчитанная траектория полета и спутник — в наиболее выгодной огневой позиции, и совершенно другое — пуск ракеты из любой точки необъятной России, да еще хуже — с восьмикилометровой высоты, когда на получение разрешения и прицеливание остаются не минуты — секунды. Короче говоря — Стратегическая оборонная инициатива если кому то и обернулась пользой — так это парням из Бурбанка,[85] пополнившим и без того солидные банковские счета новой порцией бюджетных средств.
Вот и снимали фильмы типа «Русский рассвет» где толпы оккупантов в ушанках и валенках вторгаются в Америку и расстреливают детей в колясках. Вот и писали статьи — одна страшней другой. Россия — под пятой диктатуры. Россия — несвободная страна, русские привыкли жить рабами и хотят сделать рабами весь цивилизованный мир. Русские — готовы ударить в любую минуту, ведь решение о войне и мире принимает Государь единолично.[86]
А вот в девяностые пошла разрядка — без шуток, самая настоящая разрядка. Все дело было в том, что бояться перестали сами люди. Простые, обычные люди.
Почти всю свою историю — начиная с того момента, как закутанный в шкуры неандерталец поднял камень, чтобы ударить сородича, и заканчивая мировой войной человечество воевало. Воевало долго и жестоко — стоило только вспомнить Столетнюю войну между Англией и Францией длившуюся на самом деле сто четырнадцать лет, и едва не сведшую в могилу оба государства. В коллективной памяти человечества копились воспоминания о войнах, о мучениях, о разорениях, когда все приходилось начинать сначала, на пепелище. О войнах, когда забирали на войну всех взрослых мужчин — а возвращалась хорошо, если половина — ведь тогда воевали преимущественно холодным оружием. О массовых казнях побежденных, о разорении городов и угоне детей в рабство. Весь этот страх копился столетиями, и люди — все до единого — боялись войны.
Последние же семьдесят лет войны не было. Это бы ненормальный, атипичный период времени в истории человечества, когда все простые люди в течение длительного периода времени чувствовали себя в безопасности. Последняя массовая война — Мировая — отгремела в начале двадцатых. Потом пришел период малых войн, восстаний и освоения новых территорий — это было опасно, но это касалось далеко не всех. В пятидесятые наступило время так называемой «ядерной паузы» — когда наличие оружия немыслимой доселе мощи, ядерного оружия, и наличие межконтинентальных средств его доставки — сделало любую войну между сверхдержавами самоубийственной. И сейчас, к началу двадцать первого века в мире не просто родилось два поколения, не помнящих и не знающих что такое война — но и не осталось почти никого, кто бы мог рассказать о том что такое настоящая война. Страх перед войной начал отдаляться.
Нет, он не ушел совсем — он оставался. В западных странах больше, в Российской империи меньше. В России власть не считала нужным оправдываться за военные траты и — не считала нужным пугать подданных возможной ядерной войной. Если в тех же Североамериканских соединенных штатах в пятидесятые — шестидесятые ни один частный дом не строился без радиационного убежища, а в гимназиях проводили учения по действиям в случае ядерного удара (нырнуть под парту и закрыть голову руками — интересно, они всерьез верили что спасутся так?) — то в России подобного не было и почти никто не засыпал с мыслью, что может сгореть в ядерном пламени. В девяностые начал уходить и страх ядерной войны — если долго чего-то бояться, страх притупляется. Более того, армии в основном стали профессиональными — и возможность умереть, разорванным снарядом, рассматривали как невозможную все большее число людей.
Частично страх войны сменился страхом терроризма. В отличие от войны терроризм был всегда с тобой. Терроризм — он везде и нигде, это война без линии фронта, без начала и конца. Терроризм это вот что — ты сидишь в кафе, обедаешь и вдруг бах — и ты уже не сидишь, а лежишь, изрезанное осколками стекла лицо заливает кровь, ты не знаешь, сможешь ли видеть, протираешь глаза — и видишь что рядом с тобой лежит оторванная кисть руки. Или — ты пришел в больницу — и тут несколько человек с автоматами врываются, бьют прикладами, кого то расстреливают на месте, кого то гонят на верхний этаж. И ты сидишь, и не знаешь сколько тебе еще сидеть, без еды, отправляешь свои естественные надобности на месте, вдыхаешь пропитанный страхом и вонью от испражнений воздух. Кого-то выводят на расстрел, и ты думаешь — когда начнется штурм, успеют ли спецназовцы уничтожить террористов до того, как они расстреляют тебя и не взорвется ли фугас, заложенный в десятке шагов от тебя. Терроризм — это страх без начала и конца, но он касается только простых граждан. Тех, кто ходит обедать в кафе, кто обналичивает чеки в банке и кого не охраняет десяток натренированных спецов-волкодавов. Тех, кто принимают решения — охраняют, и они не знают страха вообще. Никакого. И в своих решениях — а не стоит ли нам проверить сделать то-то и то-то, и посмотреть как Россия отреагирует — они никак не учитывают этот страх.
Вот и принимаются решения — бесстрашно ведущие к конфронтации, к нарастанию напряженности, в расшатыванию и без того хрупкой системы миропорядка, сложившейся десятилетиями. Тон дипломатических нот становится все более и более оскорбительным, а маневры самолетов-истребителей с авианосцев у границы — все более частыми. Люди, которые принимают подобные решения — и которые их исполняют не знают, каково это — прийти на руины своего разбомбленного дома и откопать своими руками трупы своих дочерей. Они не знают, потому что некому об этом рассказать — и они играют с огнем, используя для розжига все большие и большие порции бензина.
Поскольку военные методы решения проблем становятся все более и более рискованными, учитывая развитие вооружений — применение вооружений заменяется игрой на нервах (при том усе понимают, что рано или поздно у кого то они сдадут), а война настоящая заменяется боевыми действиями в тех сферах, где они раньше не велись. Великобритания разрабатывает новые способы коммерчески выгодной добычи нефти из сланцевых песков с канадских месторождений, по которым канадский доминион занимает первое место в мире — это война или нет? Североамериканцы готовятся к коммерческому использованию технологии добычи попутного газа из угольных пластов, а Священная Римская Империя ставит все больше огромных ветряков на европейской территории и открывает все новые и новые поля солнечных батарей в Сахаре — это война или нет? Российская Империя строит первую в мире электростанцию, не уступающую по мощности крупнейшим атомным, использующую воду превращенную в пар теплом подземных источников на Камчатке — это война или нет?
