Дмитрий Морозов - Корсары Балтики
Следующий, не успев взгромоздиться на женщину, получил фибулу в глаз и принялся кататься по комнате, опрокидывая горшки с цветами. Марвин с диким криком выхватил из брошенных в угол ножен кошкодер и одним ударом вскрыл несчастной грудную клетку.
— Смерть им всем! — дружно крикнули трое ландскнехтов, очередь до которых так и не дошла.
В следующий дом они врывались уже с боем — предупрежденные криками и заревом пожара хозяева успели подготовиться к отпору.
Тут Марвин потерял одного из приятелей убитым, и двоих ранеными.
Озверев от крови и ран, ландскнехты не стали никого насиловать, ограничившись неизобретательным убийством всех, кого удалось отыскать, включая собаку и канарейку.
Третий дом оказался покинутым, и его просто подожгли, на всякий случай убив пытавшегося по глупости прошмыгнуть мимо немецкого обывателя.
Пива выпито было достаточно, и Марвин провозгласил великий «Дранг нах Остен». Натиск на восток начался на трех лодках.
Туман, стоявший на реке Нарова тем утром, и хмель в головах наемников сыграли с ними дурную шутку. Опомнились ландскнехты, лишь когда от плеска русских весел не стало слышно шума нарвских улиц, взбудораженных погромами.
— Поворачивай, московиты идут! — заорал, встав во весь богатырский рост, ландскнехт на головной лодке, и тут же зашатался, хватаясь руками за стрелу, пробившую горло.
Рядом с лодкой, словно водяной змей, быстро плыл в сторону нарвского берега пегий конь. Всадник на его хребте, молодой мордвин, выцеливал ландскнехтов из лука, отчего-то улыбаясь и тараторя на своем удивительном для немцев наречии.
— Проклятый дикарь, — закричал Марвин, швыряя кошкодер в плывущего всадника.
Промазали оба. Стрела расщепила весло в руках ландскнехта, сидевшего слева от Марвина, кошкодер скользнул по пластинам московитского боярина, плывущего следом за мордвином.
Две из трех немецких лодок успели развернуться и рвануть к Ругодиву, одну настигли стрельцы, и Марвин слышал, как умирают его собутыльники под бердышами и саблями атакующих. Выскочив на землю с раскачивающейся лодки, Марвин припустил в сторону нижнего города, голося:
— Московиты! Московиты пришли!
Возле городской стены его нагнал всадник на мохнатой гайдамацкой лошади и пронзил спину копьем. Спрыгнувший на окровавленную землю казак наклонился и что-то сделал ножом в области живота Марвина со словами:
— Дерьмом собственным захлебнешься, немчура поганая.
В заведении фрау Танбух продолжалось веселье, когда, к неудовольствию начальника конного патруля ему донесли, что отряд Марвина оказался не единственной пьяной компанией наемников, решившей отметить в эту ночь неизвестный никому праздник.
Странный факт… Его, спустя несколько часов, подметит ирландец Шон: люди всегда много пьют накануне войны — в сорок первом, четырнадцатом и так далее, но редко до них доходит, что поводом было именно начало войны.
Знали ли пограничники, сидевшие в подвалах Брестской крепости, когда разливали по крышкам от фляжек польский спирт, что они отмечают день начала Великой Отечественной? Вряд ли.
Точно так же ландскнехты вроде Марвина не осознавали, что отмечают день начала долгой и страшной Ливонской войны, а заодно — начало скорой гибели Ордена.
Сознавать повод наемники, может, и не сознавали, но точно чувствовали в ту ночь и утро, что повод есть. А потому ни вспомнивший о воинском долге конный разъезд, ни ему подобные в других концах Ругодива не смогли остановить волну погромов и пожаров, прокатившихся по Нарве в то самое время, когда стрельцы, боярские дети и казаки занимали западный оерег Наровы.
Самыми удачливыми оказались ландскнехты из ватаги того самого Рихарда, которого мечтал «добить» его конкурент Марвин. Солдаты оного Рихарда, ограбив четыре дома, убив всех жителей в трех из них и изнасиловав женщин в двух, решили посетить православную церковь. Священник, имевший глупость встать на их пути, был найден через три дня. Его изломанное тело корчилось на ограде усадьбы венецианского купца, соседствовавшего с церквушкой. В руки Рихарда и его своры попала икона Богородицы.
Контрабанду в то время еще не придумали, а потому ландскнехты решили выразить себя и тем самым остаться в истории единственно возможным способом.
— В огонь ее, в огонь доску дикарскую!
Отовсюду стащили бочки, телеги, скамьи и разного рода рухлядь. Запалили.
Изображение Богородицы медленно таяло в огне, укоризненно глядя на беснующихся вокруг ландскнехтов.
Когда волна погромщиков убрела дальше по кривым улочкам нижнего города, огонь перекинулся на соседние строения. Одновременно с разных участков городской стены прозвучали первые сигналы тревоги.
Рыцарь Фохт Шнелленберг, которому Магистр поручил попечение о Нарве и ее гарнизоне, как раз садился трапезничать, когда одновременно пришли две страшные вести: московиты валом валят через Наро-ву, и — в нижнем городе вспыхнул пожар.
Собрав вокруг себя группу вооруженных ливонцев, рыцарь совершил вылазку. Рыцарский клин, подкрепленный жиденькой толпой кнехтов и замковых солдат, увяз в толпах обывателей, рвущихся в сторону внутреннего замка, так называемого верхнего города.
— Мушкетоны к бою, — сказал спокойно, словно оживший покойник, рыцарь Фохт.
Толпа продолжала валить, и последовала следующая команда.
Картечь ударила в плотную толпу, за ней дружно грянули копья бронированных защитников Нарвы. Разметав толпу, Шнелленберг рванулся по наполненным дымом улочкам города к наружным воротам. Здесь его остановила толпа озверевших от пьянства, погромов и дыма ландскнехтов.
— Мушкетоны, — поднял руку рыцарь. Ландскнехты, знакомые с огнестрельным оружием лучше, чем обыватели, молча метнулись вперед, подрезая поджилки коней кошкодерами и стаскивая кавалеров с седла.
Случилась свалка, в которой ландскнехты проиграли, убив десяток рыцарей и оруженосцев, а также искалечив пару десятков лошадей.
В дыму метались обезумевшие люди, рыцарь Фохт же упорно продолжал вести свой отряд сквозь этот ад навстречу врагу.
Казаки уже перекрыли каждую тропинку, ведущую к Нарве. Боярская сотня, встретив в трех верстах от города кавалера Вашда, изрубила в капусту пятерых кнехтов, двоих оруженосцев, арбалетчика, а также самого соседа и друга кавалера Фохта, спешившего в Ругодив.
— Головной ертаул ушел на запад от реки!
— Полк левой руки переправился и подходит к стене!
— Полк правой руки забрасывает вал фашинами!
— Большой полк подходит к воротам!
Один за другим докладывали стремянные, Басманов с Бутурлиным переглядывались, ругая черными подсердечными словами медленный ход плотов, везущих осадную артиллерию.
— Немец опомнился, как думаешь, боярин? — спросил опричник.
— Кабы он опомнился, — веско сказал Бутурлин, — мы бы тут с тобой, князь, не разговаривали.
— Что за дым над Ругодивом?
— А кто его разберет? Может, Фохт предместья зажег?
— Вот и первый плот.
Десятки людей облепили волокуши с пушками и тяжелыми пищалями, впряглись в лямки. Орудия поползли по истоптанному пляжу в сторону Нарвы. Басманов и Бутурлин, горяча коней, объехали пушечный наряд и устремились к крепости.
Рыцарь Фохт как раз пробился к воротам, увидев примерно то, что и ожидал. Если ближе к центру города жители старались сбежать от огня в сторону замка, то обыватели из-под стен улепетывали прямо в настежь распахнутые ворота.
— Почему московиты не врываются? — спросил один из молодых рыцарей сквозь смоченную водой тряпицу, прислоненную к лицу.
— Они думают, — подумал вслух Фохт, — что это ловушка.
— Идем на вылазку?
— Обязательно, — спокойно сказал комендант Нарвы. — В этом состоит наш долг.
Пропел одиноко рог, и в ворота вынеслась сверкающая латами кавалерия Ливонии.
— Стоять, куда вы? — только и успел крикнуть вдогонку боярской сотне Бутурлин.
Московиты и рыцари столкнулись рано, слишком рано для немцев, не успевших набрать гибельный разгон для таранного удара. Началась рубка на мечах и саблях.
— Давай к боярам, — сказал Басманов своему товарищу. — Как бы не опрокинули их рыцари. Тогда вся эта орава бронная врежется в стрелецкий полк, и начнется каша.
Бутурлин подкрутил на ерихонке хитрый винт, и у него перед глазами опустилась изящная стальная стрелка. Взявшись было за саблю, он вдруг мрачно улыбнулся и сказал:
— Э, нет, шалишь!
Сжав в кулаке рукоять тяжелого шестопера, он направил коня в конную свалку.
Возникший слева рыцарь замахнулся двуручной секирой, но коня бутурлинского тут же затерли вправо, и рыцарь потерял его из виду. Прямо напротив себя увидел воевода рыцаря в отливающих синевой доспехах, который каким-то чудом удержал в этом хаосе копье. Этим самым копьем он орудовал довольно умело, снося с седла то одного русского всадника, то другого. Понимая, что его оружие короче рыцарского копья, Бутурлин заставил коня сделать несколько шагов вперед, просунулся подальше, свесившись с его шеи, и нанес страшный удар шестопером по морде рыцарской лошади.
