Валерий Елманов - Княжья доля
– Ну, это я могу пообещать, – мрачно буркнул Славка.
– Что же касается стукача, то это ты тоже напрасно ляпнул. Мне имена не нужны, ты их сам повыгоняешь, когда я тебя начальником над всеми поставлю или, как здесь говорят, тысяцким.
– Ух ты, – качнул головой мгновенно смягчившийся будущий начальник. – Командиром полка, стало быть, назначаешь.
– Бери выше, – улыбнулся Константин. – Министром обороны. Только сделаем мы так. После того как ты месячишко в рядовых покрутишься, назначу тебя десятником. И тут уж ты не зевай, отбирай к себе под начало тех, кто позже и сотни, и тысячи возглавить сможет. Преданность преданностью, но смышленость человека, пожалуй, поважнее будет. Услужливый дурак, знаешь ли, может такой вред принести, какого и от врага не получишь. Мне бездари не нужны, тем более что я сам во многих вопросах абсолютный профан. А раз так, то единственная верная возможность продержаться у руля, чтобы княжеское кресло подо мною не закачалось, так это окружить себя профессионалами высшей пробы. Да чтоб в каждом деле не один человек был, а хотя бы два-три. Знаешь, как в футболе. Чтоб на любую позицию всегда запасной был, если основной игрок вдруг травму получит.
– Разумно, – согласился Вячеслав. – Дальше я в сотники, а их в десятники всех, так?
– Точно, – подтвердил Константин. – Ну а потом ты в тысяцкие, своих первых – в сотники, а всю сотню – в десятники. И дальше муштруешь.
– А дальше-то зачем? – не понял Вячеслав.
– А затем, чтобы каждый сотник твою тысячу вести мог. И не только твою, а любую. Да не одну, а две-три. Словом, сколько дадут.
– И откуда же ты возьмешь столько народу?
– А мужиков призывать будем и учить ратному делу. Чтобы, если половцы навалятся, так в каждой деревне на их десяток наш только один погиб бы. Сейчас же все наоборот, вот они и лазят по чужим огородам безбоязненно. А чего им опасаться-то? Пока князь с дружиной соберется, их уже ищи-свищи, как ветра в поле.
– А если в самой степи облаву сделать?
– Сил немерено надо. Так что не получится. К тому же, знаешь, лучше известное зло, нежели неизвестный ужас. Это я про татар, – тут же пояснил Константин свою мысль. – Не забудь, что через семь лет нас всех Калка ждет.
– А половцы при чем?
– Они первый, самый страшный удар татар выдержали. Кстати, где-то в районе Северного Кавказа.
– О господи, – застонал Вячеслав. – Неужели ты мне сейчас скажешь, что нам придется опять туда ехать?
– А ты сам как мыслишь, лучше у себя на земле драться и кучу народу положить или на чужой территории и малой кровью истребить гадов?
– Где-то я эту последнюю фразу слышал, и, по-моему, она сильно сказкой отдает, – не удержался, чтобы не сострить, Вячеслав. – Эдакой романтической, красивой, но несбыточной.
– До Великой Отечественной Сталин так народу обещал, – пояснил Константин, ничуть не смутившийся от такого сравнения.
– А на деле как вышло? – невинно поинтересовался Славка.
– Балда. Аналогии здесь неуместны. Он желаемое выдавал за действительное, а я нет. У нас ведь цель такая. И надо приложить все силы, чтобы она сбылась. Может, мы именно затем сюда и прибыли.
– Зачем это затем? – не понял Славка.
– А чтобы сказку сделать былью, – улыбнулся Константин.
– И это я слыхал, – пробормотал Славка вполголоса, но придираться больше не стал. – Ну ладно, кажись, я все понял, – сказал он и приподнялся с места, намереваясь уходить. – Пойду, пожалуй, выполнять твои мудрые указания. – И двинулся к двери, но был остановлен строгим голосом Константина:
– Куда это ты намылился? А у князя разрешения испросить?
– Тьфу ты, дьявольщина, – выругался Славка, но тем не менее послушно вернулся назад. – Одни же мы, чего издеваться-то попусту? Пользуешься властью, да?
– Вот дубина попалась, – возмутился в свою очередь Константин. – Точнее, две дубины, – тут же поправился он. – Одному химику-геологу гениальному семнадцатый год подавай с равенством и братством. Блин, сопля недоделанная, революционер хренов. А другому, хотя вроде бы и кадровый офицер, вдруг субординация обычная как-то сразу резко разонравилась. А еще присягу, поди, давал, нет?
– Я России в верности клялся, – совершенно серьезно сказал Славка.
– А это что, по-твоему, не Россия? Только название чуть-чуть изменено – Русь. А Рязанское княжество – это субъект будущей федерации.
– Которой еще нет, – вставил свои неизменные три копейки Вячеслав, но тут же получил отпор:
– И никогда не будет, если единственный кадровый офицер вместо создания новой армии будет изгаляться надо всеми попусту и продолжать не соблюдать элементарную воинскую дисциплину. И это объясняю ему я – простой гражданский шпак. Нет ну вы видели?!
Ароматные, истекающие свежей смолой бревенчатые стены утвердительно молчали, поддерживая своего владельца.
– Ты, между прочим, тоже офицер, – еще пытался побарахтаться Славка.
– Да, хотя и запаса. Только у меня задача потяжелее твоей, – запальчиво бросил Константин.
– Это как же так? – не понял Славка.
– А так. У тебя всех дел одна армия, а у меня побольше будет. Например, каменное строительство, потому что эта халупа, – он похлопал стену за собой, – помимо приятного аромата имеет еще одно замечательное качество. Она очень здорово полыхает. Монетный двор опять же, которого пока в природе нет. Типографию хорошо бы создать, если у нашего Эдисона мозгов на нее хватит. Торговлю расширить, контакты деловые установить, как с другими князьями, так и с соседними странами. А плюс к этому своевольство боярское, народное образование, медицина, законы и...
– Дозволь удалиться, княже? – вскочил с лавки, подобно оловянному солдатику, Славка и, прижав обе руки к груди, начал медленно пробираться к выходу, все время кивая, отбивая поклоны и бормоча: – Понял. Целиком и полностью осознал. Был неправ. Раскаиваюсь, – и уже у самой двери сказал просительно: – Пойду я, княже. Я и впрямь все понял, не дурак же абсолютный. Одну извилину, но имею. Задачу, поставленную тобой, я уже уяснил. А сейчас исчезну от греха подальше, а?
– От какого еще греха? – буркнул, остывая, Константин.
– Да боюсь, что ты опомнишься и еще что-нибудь мне всучишь, помимо армии, – быстро проговорил Вячеслав, уже исчезая за дверью.
– Фу-ух, – с шумом выдохнул воздух Константин и облегченно откинулся на спинку кресла. Оно было хоть и княжеское, но неудобное. Красиво изукрашенные подлокотники и витиеватая резьба по краю всей спинки не могли полностью перекрыть всех имеющихся и весьма существенных недостатков – слишком твердого сиденья, хоть и обшитого темно-красной парчой, а также очень неудобного его положения. Кресло вплотную примыкало спинкой к стене, оставляя слишком маленький проход между собой и столом. С больной ногой протискиваться было крайне неудобно, и Константин с куда как большим удовольствием оставался бы сидеть на обычной лавке, но такое было не по чину, стало быть, приходилось каждый раз кряхтеть и проклинать все и вся, пробираясь на свое законное княжеское место.
В дверь робко заглянул Епифан.
– Княже, – несмело окликнул он Константина, видя измученное его лицо и потому не решаясь напомнить о данном обещании.
– Вели на стол подавать, – распорядился князь, устало потирая виски. – А что до твоей сестры, то тут я... все обдумавши, – пришлось-таки ему покривить душой, – слово даю – самое большое через месяц будет она на свободе.
Радостно закивав, Епифан вновь исчез и тут же появился, смущенно замявшись, сказал:
– Там бояре с утра дожидаются.
– Скажи, нога у князя разболелась, – устало махнул рукой Константин, а когда верный стремянной вновь удалился, мысленно обругал себя: «А сам ведь даже не узнал, где именно и у какого боярина сестра его находится. Ну да ладно. Решим как-нибудь вопрос, но только завтра».
Он и впрямь настолько устал, что даже и ел-то нехотя. Однако надо было решить еще одно дело, и после обеда Костя вновь вызвал Епифана, потребовав, чтобы тот нашел смерда Николая. Отыскали того лишь спустя полчаса, стоящего на коленях перед иконой Христа, следующего на свою Голгофу с крестом на плечах.
В маленькой деревянной церквушке было почти пусто и, невзирая на солнечный день, темновато. Атмосфера патриархальной грусти и какой-то светлой торжественной печали царила во всем небольшом помещении, где, с одной стороны, было достаточно чисто, а с другой – скудость убранства сама лезла в глаза чуть ли не любому богомольцу. Тусклые краски на немногочисленных иконах, грубо размалеванная стена перед алтарем, небрежно сколоченный амвон – все это в совокупности порождало картину самой неприглядной убогости и нищеты.
Красноречиво дополняла ее и одежда священника, маленького тщедушного старичка с подслеповатыми слезящимися глазами и редкими, седыми как лунь волосами. Лишь бодро торчащая вперед небольшая пегая бородка мальчишеской лихостью и задором диссонировала с унылым выражением лица. Зато старенькое одеяние, от бесконечных стирок давно потерявшее свой первоначальный цвет, как раз соответствовало всему остальному.
