Александр Белый - Славия. Паруса над океаном (СИ)

— Пошли потихоньку, — негромко сказал и дал посыл Чайке. Рядом со мной тронулись Иван и Данко, а следом, перестроившись клином, двинулась и вся кирасирская рота. Метров за триста от сбившихся в беспорядочную толпу, и настроивших для стрельбы свои луки аборигенов, мы остановились. Вдруг, крайнее крыло правого фланга выгнало из кустарника двух рыжих водяных антилоп, которые изо всех сил вдоль строя рванули в поле. Появились они в очень нужное время и в нужном месте, и когда отбежали от нас метров на двести, кивнул Ивану:

— Ну что, достанешь?

— Как два пальца описять, — при этом выхватил из чехла свою винтовку, вскинул и произвел два выстрела. Рогатый самец споткнулся и рухнул сразу, а самка еще немного пробежала, затем, упала на колени, немного пошаталась из стороны в сторону и свалилась набок.

— Отлично! Пускай пока полежат, а я пойду на переговоры.

— Ты что, с дуба упал, кто тебя пустит, какие переговоры? Они тебя убить могут! Дикарей с луками и ядовитыми стрелами нужно расстрелять, как этих антилоп и все!

— Нет, Иван, думаю что договоримся, — увидев, что он собирается полемизировать и «не пущать», остановил словопрения на полуслове, — Довольно разговоров. Пойду и все. А вы стойте здесь, надеюсь, обострения ситуации не будет и в атаку идти не придется.

— Ладно, тогда возьму пару человек и еду с тобой. Ангелов здесь и сам покомандует.

— Я тоже пойду, — к нам на кобылке протиснулся отец Герасим. По тому, как он держится в седле и ведет себя в походе, мы уже давно увидели в нем воина. Ой, не прост этот священник.

— Хорошо, но захватите рулон ткани и мешок простых ножей. Те, которые приказал таскать повсюду с собой.

Отъехав вчетвером немного дальше, метров за сто от толпы дикарей остановились и спешились. Сняв привязанную к седлу скрутку плаща, вышел вперед, постелил на землю и уселся по-турецки. Винтовку не брал, однако, как выходят револьверы из кобур наплечной гарнитуры, проверил.

Несколько минут в стане аборигенов ничего не происходило, там народ продолжал метаться, словно морские волны во время грозы. Наконец, из толпы вышло четверо полуголых мужчин, среди которых один был с золотым обручем на голове, ремнем на поясе с пристегнутым самым настоящим палашом. Еще двое в руках несли плетеные табуретки, а с шеи у них на ремешках свисали самые настоящие косточки. Четвертой была фигура колоритная: в маске, мохнатой шкуре, с клюкой и барабаном, но босой так же, как и все. Вероятней всего коллега или, скорее всего, контрагент отца Герасима.

Процессия подошла и остановилась метрах в пяти. Абориген с обручем, мужчина лет тридцати, высокий атлет с угрюмым взглядом, он что-то буркнул, а два дикаря опасливо приблизились ко мне и поставили табуретки наземь.

— Садитесь здесь лорд[40], - к моему глубокому удивлению, говорил он на корявом, но вполне внятном голландском языке. Я встал с плаща и уселся на табурет. Он сел напротив, сжал левой рукой ножны старого морского палаша и правым кулаком стукнул себя в грудь, — Моренга. Чиф[41]. Зачем вы опять пришли, белые? Мой народ уже оставили вам свои земли. Отсюда никуда не уйдем. Мы примем бой, даже если твои громкие мушкеты убьют нас всех.

— Меня зовут князь Михаил. Послушай меня, вождь Моренга. Мы не хотим вас убивать, — при этом приподнял руки, предъявив раскрытые ладони, что обозначает мирные намерения. Его брови слегка поднялись вверх, но угрюмость и недоверие из выражения глаз не пропало, я же продолжил, — И саванна, по которой вы бродите следом за стадами антилоп, мне тоже не нужна. Ты говоришь, что твой народ раньше жил в другом месте? Это правда?

— Моренга никогда не обманывает. Это место там, — он махнул рукой на юг, — Оно далеко, у самого моря. Мой народ там жил много веков, но два десятка лет назад к нам на большом корабле приплыл белый лорд Ян Ван Рибек.

Он замолчал и прищурившись посмотрел мне в глаза.

— Никогда не слышал о таком. Мы белые, но голландцы нам не друзья, — медленно ему ответил, чтобы он понял нидерландский язык ХХI века, — Прошу тебя вождь, продолжай.

— Сначала они нас не трогали, мы с ними жили мирно, а их шаман-священник учил меня грамоте и счету. Затем приплыли еще белые, еще и еще. Им понадобилось земли все больше и больше и, наконец, пятнадцать лет тому, они пришли в селения наших соседей, затем к нам и приказали уходить. Мы не хотели никуда идти, потому что кроме как на территорию мертвой саванны идти было некуда. Как говорили предки, там не только антилопы не водились, там даже грызуны не жили. Все знали, что на много лун пути, в той пустыне нет жизни.

Вождь говорил короткими фразами, часто используя незнакомые или исковерканные слова, но суть мне была понятна.

— Тогда они взяли громкие мушкеты, пришли с рассветом и стали стрелять. Многих убили. Мы тоже убили пятерых и бежали, — его глаза гордо блеснули, а рука погладила палаш, — Думали, что идем в пустыню на смерть, но наши предки ошиблись или сами не знали, но через двадцать дней мы вышли в живые земли. Еще нас спасло то, что начинался сезон дождей. В пути выжили меньше половины, а старики и дети погибли. Но остальные радовались, мы встретили стадо антилоп, убили их пастухов[42] и шли с ними пять лун до этой реки. И жили здесь счастливо, — он внимательно осмотрел мой полный кирасирский доспех, перевел глаза на сопровождающих: Ивана и сержанта Бузько, которые без стеснения направили на него свои винтовки, а также на смиренно сложившего руки и внимательно слушавшего отца Герасима, посмотрел вдаль, на выстроившуюся для атаки конницу, сильнее сжал побелевшими пальцами ножны палаша, тяжело вздохнул и закончил, — До сегодняшнего дня.

— Нет, вождь Моренга, — отрицательно покачал головой, — Не собираемся мы изгонять тебя с этих земель. Но поверь, придет время, когда твой народ сам откажется кочевать по степи, следуя за хвостом антилопы. Они научаться у нас, белых, выращивать хлеб, ковать железо, плавить медь, охотиться по-новому, жить по-новому. Даже одеваться захотите так, как мы, белые.

— Когда я был мальчишкой, я тоже хотел быть таким, как белые, но вы нас обманули. Стали изгонять и убивать, — его глаза слегка были прищурены и смотрели зло, но лицо было бесстрастно.

— У тебя дети есть, вождь?

— Есть.

— Сколько?

— Три сына и восемь дочерей. А почему ты спрашиваешь о моих детях, белый лорд?

— Хочу сделать им подарок. А жен сколько?

— Три.

— Очень хорошо. Бузько! — позвал сержанта и перешел на славянский язык, — Вытащи из мешка и подай мне три ножа. И рулон красного ситца вытащи. Прямо на глазах у дикарей отмеряй одиннадцать кусков по два метра. Да, от пальцев левой руки до правого плеча будет метр.

За действием сержанта все дикари наблюдали, открыв рот и широко распахнув глаза, даже тот который в маске перестал дергаться и замер.

— Возьми, вождь, это подарок твоим детям, — передал ему сверток ситца и лежащие сверху три таких себе ножика, затем повысил голос и добавил, — Скажи всем, что в полудне пути на берегу реки выше по течению, живут белые, которые всех желающих будут обучать грамоте и разному мастерству.

Моренга бережно принял сверток, но смотрел недоверчиво, ожидая подвоха. И я его не разочаровал:

— Так что, вождь, через два дня ожидаю на работу пять десятков крепких мужчин, сроком на три луны. За работу получат каждый по ножу и отрезу ткани.

— А что будет, если не придут? — осторожно спросил он, прижимая сверток к груди.

— Сам знаешь. Приду и возьму силой, не пять десятков, а три сотни, и никому ничего не заплачу. При этом, если пострадает хоть один мой воин, убью десятерых твоих. И это еще не все. Ежегодно, к началу сезона дождей будешь отправлять на учебу по два десятка сообразительных парней и девок. Мы их в течение двух лет будем учить грамоте и ремеслам, кормить и одевать. И обещаю, у себя удерживать не станем. Те, кто захочет вернуться в племя, пусть возвращаются, а те, кто захочет остаться, дадим работу, будем платить и ножами, и тканями, и разными другими полезными и красивыми вещами. Для них поможем даже отдельный поселок построить.

Шаман замер, вытянул шею и внимательно прислушивался, возможно, он тоже понимал наш разговор. А вождь, плотно сжав губы, молчал, внимательно уставившись мне в глаза.

— Сейчас ты получил самого могущественного покровителя, но с нашим приходом ваша тихая и спокойная жизнь кончилась, хочу, чтобы ты это осознал. Но времена начнутся более интересные и веселые, поверь. И еще даю слово, что обманывать тебя не будем, будем помогать и в обиду никому не дадим. Но и ты смирись и нас не обманывай, иначе, насколько мы добры, настолько и беспощадны. Если тебе от этого станет легче, то обещаю, что настанет день, когда обидчиков вашего племени — голландцев, с земель обязательно изгоним.