ДМБ 1996 - Никита Киров
В самом худшем варианте следак заставит Вадика сочинить что-нибудь, и с Митяева это станется. Но ему и самому придётся что-то отдать, потому что возможный свидетель — довольно жадный, чтобы делать что-то без вознаграждения. Правда, если Вадик в чём-то заляпан, то у следователя будет хорошая возможность на него повлиять.
В суде всё может рассыпаться, вот только есть нюанс: доводить до судебного процесса нельзя — такое давление начнётся, что всем будет плевать, что обвинение висит на соплях. Дело может выйти резонансное, сразу подключится целая грядка тех, кто будет рад нас утопить.
Поэтому надо отбиваться сейчас, или будет поздно и сложно.
Следователь ушёл, а адвокат двинул за ним, показав мне большой палец. В кабинете остались мы втроём. Молодой опер хмыкнул, а тот, что постарше, посмотрел на меня, щуря глаза.
— Пиво будешь? — вдруг предложил он.
— Не, голова ясная нужна.
— Ну, смотри. Ты главное — не расслабляйся. Он вредный, ещё бы чего не учудил. Кто-то же ему напел про всё.
— Да я знаю. Ему напели, а он слушает.
— Вредный, — проговорил опер. — Я сам в Афгане был, перед особистами сидеть доводилось, и тоже там всяких хватало. Но нашего брата так не грызли, как ваших сейчас.
Я надел куртку, решил, что схожу за новой на днях, а то холодно, и надвинул поглубже вязаную шапку. Распрощался с операми и вышел. На улице ждал Царевич, о чём-то думая, остальные сидели в машине — БМВ отца Халявы, на котором приехал сам Славик.
— И как всё прошло? — спросил Царевич.
— Действуем, как и договорились. Он знает, в чём суть, но не детали, только обрывки с чужих слов. С этим в суд не пойдёшь. При адвокате так наглеть не будет, но надо понимать, что адвокат всю работу не сделает, а следак упёртый, чтобы так просто отступить. Но адвокат вовремя приехал. Это он на отца Славы работает?
— Не, — окно БМВ опустилось, и оттуда выглянул Халява в тёмных зеркальных очках. — У того зуб болит. Но он номерок дал. Это типа какой-то самый крутой адвокат в городе. Всю братву защищает, от него даже РУОП вешается.
— Оно и видно, как его здесь любят, — я усмехнулся. — Чуть ли не крестятся, когда он мимо едет.
— Хорошо, что Халява у нас зажиточный, — из того же окна высунулся Шустрый, отодвинув Славика. — Приехал, привёз адвоката, который за час берёт больше, чем мой батя за месяц получает. Погнали? Хавать уже охота. Или на допрос надо идти?
— Ща, пока, подумаю, — ответил я. — Но допросов пока не будет. Пока.
Окно закрылось, я бросил взгляд на Царевича, который стоял с таким видом, будто о чём-то хотел поговорить.
— Голова болит?
— Перестала. Спасибо, — внезапно сказал он.
— За что это?
— За то, что сам пошёл и разрулил хоть немного, — Руслан достал сигарету, но подумал и убрал в карман всю пачку. — Сам понимаешь, будь там кто-то другой — раскололся бы, он бы запутал. Я через дверь послушал — чуть не охренел, как он давил.
— В Грозном жёстче было.
— Там было опаснее, — заметил он, — но понятнее. А здесь… Знаешь, Андрюха, я вот вообще думал, что ты уедешь от нас с концами, а ты остался. Значит — я ошибался. И хорошо, что здесь. А то бы он нас дожал рано или поздно.
— Силёнок у него не хватит, Царь Руслан, — я усмехнулся. — Поехали.
— Куда?
— К свидетелю. Который ему всё рассказал.
— Погоди, — Царевич напрягся и снова полез за сигаретами. — Так кто это? Это же не…
— Никто из наших, это я тебе гарантирую. Это Вадик Митяев. Семёнов намекнул, и следак так говорил, как только Вадик мог ему передать. Или слышал он что-то, или за нами следил. Скорее всего — и то, и то. И вот, дождался случая поднасрать.
— Крыса из пятой, — проговорил он. — Почему ты так думаешь? Он, конечно, гад, но…
— Семёнов сказал, — я произнёс это тише, — что следак здесь расследует самострел. Дело гиблое, что ты через полгода догонишь? А у нас же Вадик тогда стрелял себе в ногу, покалечился. Но вот если следак к нему явился, то Вадим мог ему всякое рассказать, чтобы отмазаться. Не помнишь его манеру? Мол, я-то чё? Зато они! Помнишь, как на пацанов взвода Иволгина настучал, когда сам влип?
Сигарета в руках Царевича сломалась. Он отбросил её в переполненную урну у крыльца одним метким броском и кивнул.
— Помню-помню, — пробурчал Руслан. — Когда автомат посеял. Зато настучал, что у пацанов спирт в канистрах, слили себе где-то. И что к чему? Но характер у него такой галимый. Если уж погибать, то не одному, а всем вместе.
Мы расселись в БМВ: Халява за рулём, я впереди, Царевич, Шопен и Шустрый уместились сзади.
— Ещё успеваем съездить, — сказал я. — Адвокат следака всё равно задержит, кровь ему пока пьёт. Так что давайте к Вадику. Он ничего под запись не давал. Но если напишет хоть что-нибудь — так легко не отделаемся. Доказывай потом, что он наврал. Нам-то мало кто поверит.
— Так это он нас сдал? — Шустрый недовольно сощурился. — Не зря я ему тогда по сопатке настучал, когда дембельнулись.
— А кто ещё, как не он? — спросил недовольный Шопен. — К’ыса ещё та. Помните, он у Газона кассетник спёр? И продал танкистам?
Халява скрипнул зубами и завёл двигатель.
— Халявыч, — Шустрый потянулся вперёд. — Давай музончик врубим. Только не свою эту клубную, а нормальное что-нибудь. Или радио, хотя бы?
Славик не глядя нажал на панель. У него магнитола продвинутая, не надо было крутить колёсико настройки для радио, а просто можно было переключать на нужную станцию кнопкой.
— И я, как прямой свидетель тех событий, — рассказывал мужской голос, — могу утверждать, что всё это — лживые слухи! Я в то время находился в Грозном под охраной личной гвардии Дудаева, был в президентском дворце Джохара Мусаевича, ходил по улицам, когда это было безопасно, и никогда не видел, чтобы бойцы армии Ичкерии хоть как-то издевались над нашими пленными. Я с полной уверенностью утверждаю, что все эти слухи — ложь!
— А что вы скажете насчёт опубликованных записей… — начала было ведущая, но мужик её перебил:
— Монтаж! Я неоднократно видел, что с пленными хорошо обращались согласно международным правилам и конвенциям. За ранеными ухаживали, а погибших ребят хоронили по всем
