Чебурашка (СИ) - Дмитрий Ромов
Я закипаю. Давай, доктор, просыпайся, а то мне придётся самому, ручками уделать этого весельчака. Умения хватит, я вон уже сколько тренируюсь. Я протягиваю руку к Катькиному бокалу, подхватываю и залпом выпиваю остатки. Может, от алкоголя мой доктор проснётся.
Нет. Нихрена.
— Спасибо за обед, — говорю я, — но нам уже пора.
— У вас же вечером самолёт, — удивляется Артур.
— Нам ещё к тётке Катиной нужно заехать, а это время. Она в Свиблово обитает.
— Серьёзно?
— Ага, — кивает Катя, глядя на меня. — Надо навестить.
— Ну, ладно, тогда сейчас пойдём.
Он расплачивается сам, не давая мне поучаствовать, и мы выходим из кафе.
— Ну, ладно, — улыбается он. — Артём, спасибо за сегодняшнюю психическую защиту. Машка всё сегодня перевезёт, на другой адрес, чтобы не дразнить быка. Если что-то будет надо, звони мне, всё решим, ничего невозможного не существует. Кать, ну, а ты, как приедешь, тоже звони. Я тебе Москву покажу. Ну, после экзаменов, конечно. Давайте, ребята, не пропадайте.
Блин! Тёмный Доктор, просыпайся, гад! Мне кажется, он возится, пытаясь появиться, но так и не появляется. Собака неуправляемая. Мы прощаемся с Артёмом и едем в «Третьяковку».
— Ты чего разозлился-то? — спрашивает Катька. — Вроде этот Артур довольно безобидный тип. Пижон, конечно, но в целом нормальный.
— Кать, ты не знаешь, чего таким вот в целом нормальным дяденькам от красивых девочек нужно?
— Так это ж от красивых, — пожимает она плечами, поддразнивая меня, но заметив, что я сейчас взорвусь, даёт задний ход. — Ладно, ладно, я пошутила. Всё я знаю, не ты один Толстого читал.
На «Новокузнецкой» мы выходим и идём по Пятницкой.
— Тёма, расскажи про свой гипноз. Ты, конечно, лихо там напустил тумана про программирование психическое и всё такое, но только мне кажется, что это чушь. Расскажешь?
— Я не знаю, — пожимаю я плечами.
— Не хочешь, — кивает она.
— Нет, правда не знаю, просто так получается в какие-то критические моменты.
— Как тогда, на рынке?
— Ну, да, я, честно говоря, думал, что тогда Хаблюк со своим удостоверением хулиганов разогнал. А сейчас вот уже не уверен. Может, и я. Кать, только ты об этом не говори никому, ладно?
— Мог бы даже и не предупреждать.
— Да, прости, ты права.
— То есть ты действительно не всё время можешь приказы отдавать?
— Приказы отдавать я всегда могу, — усмехаюсь я, — но вот добиваться их неукоснительного исполнения — лишь иногда.
— Ну, давай попробуем. Скажи мне что-нибудь сделать.
— Давай… Чтоб тебе приказать… Ну-ка подпрыгни на пять метров.
— Ну, не-е-е-т, — смеётся она. — Во-первых, у меня сумка, а, во-вторых, это невозможно. Давай, что-нибудь реальное.
— Ну… тогда… Тогда чмокни меня вот сюда.
Я тыкаю себя пальцем в щёку.
— Что⁉ — фальшиво возмущается она, продолжая смеяться. — Нет, нет, нет и ещё раз нет! Не бывать такому!
Тем не менее, она забегает вперёд, останавливается передо мной и чуть поднявшись на цыпочках, тянется ко мне и чмокает, но не в щёку, а в губы, и не просто чмокает, а ненадолго задерживается, и я чувствую мягкое влажное тепло и её дыхание…
Наши глаза встречаются и, вспыхнув, Катя отшатывается назад и буквально отскакивает от меня, как от огня…
Катька срубается сразу, как только опускается в кресло самолёта. Дома уже глубокая ночь. Голова её падает мне на плечо, и я практически четыре часа сижу, не шевелясь, отказываюсь от курицы и от всего остального. Сначала прислушиваюсь к её сопению, а потом и сам проваливаюсь в темноту.
Домой мы прилетаем рано утром. Выходим и идём на остановку «сто первого». Едем к Катюхе, поскольку в половине седьмого утра вернуться «с дачи» было бы немного странно. Родители бы удивились. Пока хозяйка умывается и переодевается, я иду на кухню, обжариваю подсохший хлеб и готовлю яичницу с помидорами.
— О! — улыбается она, заходя на кухню. — Ты что, уже завтрак сварганил⁈
— Ага. Налетай!
Мы хрустим гренками, трескаем яичницу и пьём растворимый кофе из приплюснутой коричнево-бордовой банки с пышнобёдрыми индианками. Диктор по радио бодро сообщает о надоях и сотнях центнеров чего-то с гектара.
Косые лучи утреннего солнца пронизывают слегка задымлённую после моей готовки кухню, мы щуримся, строим планы на ближайшее будущее и тщательно обходим стороной мои «гипнотические» способности.
После завтрака, не откладывая в долгий ящик, принимаемся за дело. Раскладываем шаблоны, обводим и вырезаем, комплектуя наборы готовых деталей. Вернее, всё это делаю я, а Катя конструирует из журнальной выкройки лекала других размеров.
Работёнка та ещё. Удовольствия от неё я точно не получаю. Даже не представляю, что бы меня могло заставить посвятить вот этой дребедени всю жизнь. Ну, а Катюха хочет этого всем сердцем. По-хорошему, надо было бы ей сказать, что ездить и поступать смысла нет. Только нервы, время и деньги потратит. Но как сказать-то?
Полдня мы возимся с этим делом, а потом я всё сгружаю в сумки — в свою и в Катькину — и собираюсь домой. На остаток дня даю ей выходной. Прошу её как следует отдохнуть и выспаться перед тем как завтра мы начнём шить и ставить фурнитуру.
— Пообедаешь? — спрашивает Катя.
— Нет, пойду. Не буду тебя мучить и заставлять готовить. Там бабушка должна прийти, а два обеда я точно не осилю. Если хочешь, пошли ко мне.
— Лучше спать лягу, — мотает она головой.
— Ну, хорошо, отдыхай, отсыпайся, а завтра приходи пораньше. Будем…
Я хочу сказать, что мы будем строчить, но не успеваю. По прихожей разносится трель звонка.
— Твои что ли приехали? — удивляюсь я.
— Они через два дня ещё только… Может, Антошка из лагеря примчался?
Она пожимает плечами и делает шаг к двери. Щёлкает замок, и дверь приоткрывается. Раздаётся фырканье и в щель протискивается мелкая собачья морда. Пёс
