Вторая жизнь Арсения Коренева - Геннадий Борисович Марченко
Посидели перед телевизором. Евдокия что-то вязала, и я подумал, какая моя хозяйка рукодельница… И на машинке и, как говорил кот Матроскин, крестиком может вышивать. А может, и не крестиком, я в этих делах особо не разбираюсь.
По телевизору показывали «Клуб кинопутешествий», где улыбчивый и буквально излучавший позитив Сенкевич рассказывал о путешествии на «РА-II», в котором он выполнял роль врача, как и в предыдущей экспедиции под руководством неугомонного норвежского исследователя Тура Хейердала.
Евдокия с вязанием сидела в одном из двух кресел — второе занимал я. Кресла были старые, с потёртой на подлокотниках тканью, но крепкие. Стояли они в метре одно от другого, так что при желании мы могли соприкоснуться руками. Но, невзирая на тягу моего молодого организма к такому же молодому организму противоположного пола, я такого себе позволить не мог. Да и Евдокия была женщиной скромной, хотя в её глазах, когда она изредка кидала на меня быстрые взгляды, проскальзывало что-то такое… Желание, что ли… То самое, которое, становясь обоюдным, зачастую толкает мужчину и женщину в объятия друг друга.
А Евдокия мне нравилась. Крепкая, статная, не какая-нибудь худосочная модель из моего будущего, но и не оплывшая бодипозитивная ватрушка. Лицо не идеальное, но симпатичное. Распущенные волосы тяжёлыми волнами спадали на плечи. Чуть вздёрнутый носик, обсыпанный едва проступающими на коже веснушками, большие, чуть раскосые глаза в обрамлении тёмных и густых от природы ресниц, излом таких же тёмных бровей, чувственные губы… Всё было при ней, на мой взгляд — ни убавить, ни прибавить.
Однако усталость после вчерашнего исцеления всё же брала своё, да и хозяйке, как обычно, нужно было вставать ни свет, ни заря. Зато она возвращалась рано, часа в три, а то и в два — основная работа у них была в первой половине дня.
Во вторник перед обедом я выписал Машу. В отличие от счастливой матери она выглядела почему-то грустной.
— Чего такая смурная? — спросил я её.
Та насупилась, глянула на меня исподлобья и буркнула:
— В школу не хочу завтра идти.
— Вот те раз, — рассмеялся я. — А почему?
— Не люблю учиться, — пожала она костлявыми плечиками.
— Да не слушайте вы её, ерунду всякую несёт, — смутилась мать девочки. — Просто у нас в Софьино своей школы нет, приходится детей отправлять сюда каждое утро на рейсовом автобусе, а после учёбы с последним обратно едут. Вот Машка-то и не любит все эти поездки.
— Понятно, — протянул я со вздохом. — Но учиться надо, иначе в жизни без образования ничего не добьёшься. Ты кем хочешь стать?
Девочка переглянулась с мамой, та смущённо улыбнулась:
— Певицей она у нас стать мечтает. Как услышит по радио песню — сразу подпевает.
— На певицу тоже учиться надо. Помимо обычной школы нужно посещать ещё и музыкальную. В Куракино есть вокальный кружок при Доме культуры? — спросил я Катерину
— Есть вроде бы, — неуверенно ответила та. — Так это надо после школы ходить, она у меня на последний автобус не успеет.
— Мам, Ленка Горбункова в кружке пения как раз занимается, — подала голос Мария. — Её после занятий папка на мотоцикле забирает. А коляска у него большая, мы обе влезем.
— Ну вот и договоритесь с этим Горбунковым, может, согласится Машу тоже подвозить до Софьино, — напутствовал я Катерину.
Перед сном сбегал в уборную, почистил зубы и с чувством выполненного долга отправился смотреть сны. Ну или просто спать, если ничего не приснится.
Уснул почти сразу, и без сновидений. Но среди ночи проснулся словно бы от какой-то внутреннего будильника. Открыв глаза, увидел в дверном проёме чью-то фигуру. Чью-то… Да уж понятно чью, в доме кроме нас с Евдокией больше и нет никого, если не считать Рыжика. Не вор же пробрался. Вернее, воровка, так как фигура явно была женской.
— Арсений, — тихим шёпотом позвала Евдокия. — Вы спите?
— Нет, — почему-то так же тихо ответил я.
Она нерешительно стояла в дверях, на её ночнушку падал луч солнечного света, транзитом отражённого от поверхности далёкой Луны в окно моей комнаты, и меня будто бы обволакивали исходящие от неё волны желания. А у меня желание тоже имелось, это я ощущал, скажем так, по резко проявившимся характерным физиологическим признакам.
— Идите сюда, Евдокия, — принимая сидячее положение, позвал я её с непонятно откуда возникшей хрипотцой в голосе.
Она ещё несколько секунд стояла как бы в нерешительности, а потом, тихо ступая, приблизилась и осторожно села рядом. Мои ноздри уловили тонкий запах смеси полевых трав, всё ещё исходящий от неё после бани. И ещё запах женщины. Прямо как в одноименном фильме с Аль Пачино.
Наши взгляды встретились, она тут же опустила глаза, даже в ночном сумраке я видел, как зарделось её лицо. Евдокия была дёрнулась, вероятно, чтобы встать и уйти, с тем, а потом остаток ночи проклинать себя за малодушие, но я ей этого не позволил.
— Сиди, я сам всё сделаю, — прошептал я ей на ушко.
И медленно начал снимать с Евдокии ночную рубаху. Она не сопротивлялась, а внутри меня всё трепетало мелкой дрожью и, даже ещё не избавившись от ночнушки, она подалась ко мне, а в следующее мгновение наши губы соприкоснулись. Сначала робко, как целуются неопытные подростки, а затем кончик моего языка стал нагло пробираться между горячих, приоткрытых губ Евдокии. Она чуть испуганно сжала губы, видимо, «французский поцелуй» был для неё чем-то экзотическим и, вероятно, даже непотребным. Но я проявил настойчивость, и вот уже наши языки затеяли борьбу, кто кого… А мои пальцы тем временем начали исследовать её тело, скользя по плечам, шее, крупным, отвердевшим соскам, чуть выпуклому животу, и ниже, туда, где
