Мундиаль - Андрей Готлибович Шопперт
Вовка, придя домой тогда от Аполлоновых, лёг на кровать и уставившись в потолок стал перебирать песни, которые можно спеть в 1949 году, не угодив на лесоповал, и при этом она должна быть весёлая. Песня про зайцев? Не. Ничего там весёлого нет? Про невезучих дикарей? Ну, это Миронов её сделал шедевром, у Вовки не получится. Да и весёлой тоже назвать сложно. Вспомнилась песня из семидесятых про новобранца, что он там на турнике повис, а старшина говорит, что неплохо для начала. Нет. Он её не помнил. Кусочками. И чтобы всё вспомнить нужно время. Да и музыку вообще не помнил. Получалось, что в СССР смешных песен и не сочиняли? Ничего на ум не приходило и Вовка уже начинал паниковать, когда вдруг про одну, пусть и не совсем чтобы смешную, но прикольную вспомнил. Помог звук пароходного гудка из радиоприёмника. Какую-то передачу про порт в Одессе передавали.
Точно! Порт в Одессе. У Визбора есть песня про «Ботик Калуга». И сама эта песня так себе. Зато Челенков был на «Осеннем концерте» Гарика Сукачёва. Великий человек. Он из тусклой в целом песни Визбора сделал просто шедевр. И запомнилась фраза Сукачёва брошенная своим музыкантам перед последним куплетом: «Давай, ребята! Вспомним Утёсова!». Именно под оркестр Утесова Гарик эту песню и стилизовал. Ну, и добавка «Гады» совершенно настрой меняла.
Вовка вскочил и набросал карандашом текст. Только один раз споткнулся. Эдита Пьеха! Ещё не звезда и даже не звёздочка. Далеко ещё ей. Как и Гаприндашвили Ноне и Алле Пугачёвой. Попробовал заменить на Бернеса Марка. Один есть, но там же вся суть, что Сукачёв в каждом припеве имена меняет. Фотографии меняет. Серовой Вали? Орловой Любы? «Фотография моей Наташи»? И курительный салон. А что, так вполне можно закончить. Сталин должен оценить.
В конце тоже споткнулся. «Навели ракеты на балбесов»? Ну, с ракетами в 1949 году не просто. Из ракет, наверное, только «Катюши». Стоять. «Навели Катюши на балбесов». Пойдёт.
– Володя, прежде чем за музыкантами посылать, может ты на пока под гитару исполнишь, ну, чтобы хоть осознавать масштаб трагедии? – Не выдержал сам Утёсов и отставил от себя чашку с недопитым чаем. – Диточка, дай Вовочке гитару.
Прошли в гостиную, Фомин сел на диван, проверил гитару и выдал:
Один рефрижератор – представитель капстраны –
Попался раз в ужаснейшую вьюгу.
А в миле от гиганта поперек морской волны
Шел ботик под названием «Калуга».
Припев:
Так что ж вы ботик потопили, гады?
Был в нем старый патефон,
Фотография Серовой Вали
И курительный салон.
(переделка песни Визбора Гариком Сукачёвым и Андреем Шоппертом)
Семейство стало прихлопывать и притопывать уже на первом куплете. А ко второму не выдержала дочь патриарха и бросилась к пианино. Попыталась из себя клавишника изобразить. Последний куплет с «Моей Наташей» пришлось три раза повторять. Дита не могла успокоиться.
– Ай, как хорошо! – причёска у клавишницы растрепалась, и она её попыталась привести в порядок. Но какая-то шпилька от мотания головой, по всему видать, выпала и волосы рассыпались по плечам. Дита махнула на них рукой и пробежалась ещё раз по чёрно-белым клавишам заканчивая припев, – Правда, ведь, папа, хорошо!
– Да, Володя, очень и очень недурно. Только тут одного музыканта с банджо не хватит. Пианист нужен обязательно. Саксофон, я так понимаю будет мучить Аполлонова. Я понимаю, твоё желание… Ну, Аполлонова, так Аполлонова. Но на пластинку нужно и впрямь виртуоза подобрать. А ещё без ударника нельзя… И без трубы.
– Как вы себе это представляете, Леонид Осипович? На Ближнюю дачу поедем с пианино и ударником? – схватился за голову Фомин. Сам чувствовал, что всё это нужно, но как это осуществить. Пока только до банджо додумался, ну и понятно, будет Наташа с саксофоном. Там, на концерте, классно на нём играла девушка с золотыми волосами. Кажется, Лена? Разный уровень у той Лены и Наташи, но вести виртуоза из оркестра Утесова на дачу к Сталину нельзя. Он Наташе обещал. Обещания надо выполнять.
Событие пятьдесят второе
«Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится…»
Иосиф Виссарионович Сталин
– Скажи, Вася, этот малчик хороший футболыст? – Сталин старший ткнул погасшей трубкой в Сталина младшего, а потом перевёл её на стоящего у кресла Фомина.
– Фомин?! – Василий Иосифович, просиял, как же его любимый футбол на повестке, – Это как два Боброва, два Бескова и Симонян в придачу. Один их всех стоит. Лучше нет у нас в стране. А возможно и в Мире. Скоро узнаем.
– Плохо, – Иосиф Виссарионович выбил трубку в малахитовую пепельницу и покачав голов повторил, – Плохо.
– Почему плохо? – сползла довольная улыбка с сына.
– Харошая пэсня? – он оглядел семейство и Молотова с Берией, приглашённых, видимо, именно на прослушивание песни.
– Конечно хорошая, ты чего спрашиваешь, папа? – подскочила на защиту Вовки Светлана. (Пока не Аллилуева).
– Вот! Пэсня харошая. И до этого была хорошая. Год прошёл. Он одну пэсню напысал. А в футбол сто раз сыграл. Надо наоборот. Хорошие пэсни сэйчас нужны нашей стране. А он в футбол играэт. Я бы не напомнил, так и одной бы не написал. Плохо.
– А чемпионат Мира?! – не преминул напомнить Василий.
– А чего чемпионат, малчик сказал, что выиграем. Я ему вэрю. – Сталин сел на стул, погладил себя по коленям, потрогал левой почему-то рукой за кончик уса, – Ты, малчик, не бросай песни. Песен много есть. Хороших мало. Весёлых. Не умеют. Союз Писателей есть, Союз Композиторов есть, а хорошие пэсни один Фомин пишет. Плохо. Светлана, как думаэшь, ведь неплохо будет, если они ещё раз нам сейчас эту пэсню споют. Ноги самы в пляс идут.
– Конечно, папа, пусть ещё раз споют! Я тоже подпевать буду. Можно?
– Как думаэшь, малчик, можно Свете подпэвать вам?
– Нужно, – в горле у Вовки перехватило, каркающий такой
