Николай I Освободитель. Книга 3 - Андрей Николаевич Савинков
Как любая комиссия, железнодорожная начала разводить бюрократию буквально с самого первого дня. Вообще только имея дело с чиновничьим аппаратом империи, я начал понимать насколько в действительности ограничена власть монарха. Теоретически ты можешь приказать все что угодно, однако такой подход обязательно нарвется на жесточайшее противодействие, а порой и откровенный саботаж. Попытки же достучаться до голоса разума порой приводили с забавным казусам.
Например, комиссия принялась обсуждать варианты ширины колеи будущей дороги. Казалось бы, что тут обсуждать, когда в стране уже действует одна дорога и строится другая с шириной колеи в полтора метра, но нет. Понадобился месяц времени и четыре заседания, чтобы в итоге прийти к очевидному решению. Иногда очень хотелось поставить эти чернильные души — при том что я лично отбирал наиболее адекватных — к стенке и простимулировать мыслительные процессы с помощью инъекции свинца. Останавливало только то, что заменить их было просто некем.
Самую же большую дискуссию вызвал вопрос о маршруте прокладки трассы — через Великий Новгород или без захода в древний город. В прошлой жизни, насколько я помнил историю Николаевской дороги, волевым решением императора решено было строить максимально прямой — на сколько это позволяла техническая сторона вопроса — маршрут. Я же искренне считал, что лишне полсотни верст никак на общую окупаемость дороги не повлияют, а вот с точки зрения развития территории между двумя столицами, лучше было бы «нанизать» на дорогу побольше крупных населенных пунктов.
Спор затянулся еще на два месяца и в итоге не выявил лучшего решения — голоса в комиссии разделились примерно пополам. Поскольку затягивать начало трассировки маршрута я не хотел — и тем более тратить лишние средства на проработку обоих вариантов — пришлось вновь подключать административный ресурс. Без личного волеизъявления императора обсуждение грозило затянуться до весны, что ударило бы по моим планам сразу перебросить строительные бригады с Урала на новый объект. В ином случае, если бы появился «разрыв» даже в несколько месяцев, рабочие могли бы банально разбежаться, а терять накопленный за четыре года опыт мне хотелось меньше всего.
Кроме того, комиссия постановила рассмотреть возможность постройки дороги Москва-Нижний Новгород, Москва-Воронеж, а также ветку Великий Новгород-Варшава с ответвлением на Ригу и возможно Минск. Их строительство должно было начаться в случае положительного опыта эксплуатации «головного», так сказать, проекта.
— А что думает по поводу нашего спора наш многоуважаемый гость? — Пушкин, с которым мы общались больше всего среди присутствующих и который, собственно, пригласил меня на собрание, повернулся ко мне и с определенным ехидством вопросительно приподнял бровь.
Надо сказать, что попадание в среду юных — ну и не только юных, на самом деле, — литераторов оказалось для меня настоящим глотком свежего воздуха. Внутри кружка было принято общение «без чинов», чего мне в повседневной жизни порядком не хватало, ну и в принципе творческие люди были существами весьма специфическими во все времена.
В этот день мы сидели за столом в доме Дмитрия Николаевича Блудова и за трапезой — на собраниях кружка традиционно подавали запеченного гуся арзамасской породы, от которого вроде как и пошло его название — обсуждали направления развития русского языка и отечественной литературы.
— Думаю, что развитие языка нужно направлять по двум параллельным путям, — я пожал плечами и, покрутив рукой с зажатым бокалом — к гусю подали весьма приличный рислинг, — продолжил мысль. — В первую очередь это упрощение. От «ЕРов» мы уже, слава Богу, избавились, глядишь и в дальнейшем будем упрощать грамматику везде, где это возможно.
— А второй путь? — Переспросил хозяин дома.
— Второй путь — это совмещение письменного стиля с разговорным. Избавление на письме от оборотов, слов и прочих архаизмов, которые в устной речи встретить невозможно.
— А как же высокий штиль? — Усмехнувшись переспросил Батюшков.
— Очень просто, — я пожал плечами. Все эти прения членов «Арзамаса» мне человеку из будущего виделись наивными и даже немного смешными. — Обратите внимание, на то, что людям, читающим «Колокол», нравится больше, это и будет иметь продолжение. Голосование рублем, если хотите. Звучит несколько пошло, но с практической точки зрения — максимально объективно.
Примерно в эти годы, в первую четверть девятнадцатого века как раз формировался тот новый современный русский язык, который и станет основой для появление всемирно известных классических произведений. На самом деле, если постараться вспомнить писателей работавших до этих лет — в восемнадцатом веке или даже раньше, то на ум придет совсем не много фамилий. Фонвизин, Радищев, Карамзин, Ломоносов… Нет, понятное дело, что, прожив тут двадцать с лишним лет, я мог назвать и других, однако вряд ли оттуда из двадцать первого века случайный человек умудрился бы вспомнить намного больше.
Естественно, такие процессы вызвали среди литераторской и окололитераторской братии не мало споров о том, как новый русский язык должен будет выглядеть. Существовало две концепции: «западническая» условно Карамзина и «церковнославянская» условно Шишкова. На мой взгляд, истина лежала, как обычно, где-то посередине.
При этом существовало, или правильнее будет сказать, недавно появилось еще одно разделение: на профессиональных писателей, зарабатывающих преимущественно пером и, так сказать, любителей. Появление первых во многом было обусловлено именно с учреждением моего «Колокола», который предлагал авторам такие гонорары, что те могли полностью сосредоточиться на творчестве, не отвлекаясь на что-то еще. Поскольку в журнале печатались только нужные мне произведения то и вектор, в котором двигалась «профессиональная» литература тоже, получается, задавался именно в редакции «Колокола».
Такое разделение вызывало внутри творческой тусовки массу разногласий и подковерных противоречий, впрочем, разбираться в них хоть сколько-нибудь досконально мне было откровенно лень.
— А почему вы считаете, что упрощение языка — это хорошо?
— Потому что чем проще язык, тем больше грамотных людей. Не то чтобы там была прямая корреляция, однако зависимость без сомнения есть. А нам для того чтобы империя крепла нужно большое число образованных граждан.
— Неплохо было бы сначала крепостное право отменить, — пользуясь тем, что в кружке было принято достаточно свободно обсуждать политические и социальные проблемы, подал голос Дашков.
С Дмитрием Васильевичем мы познакомились в Варне. Он до того несколько лет провел в Стамбуле и во время переговоров участвовал в работе российской делегации. Не сказать, что мы с ним сошлись хоть сколько-нибудь близко, но видимо он уже понял, что при мне можно поднимать острые вопросы не рискуя отправиться в ссылку за Урал. Чем и пользовался без зазрения совести.
— В чем проблема, господа! — Мне наступили на больную мозоль, и я не собирался отмалчиваться. — Я приветствую ликвидацию крепостного права, очевидно, что с этим пережитком прошлого нам предстоит вскоре попрощаться. Однако проблема не в желании моем, императора или интересах государства. Проблема в дворянстве, помещиках, которые не желают терять имущество. Господа, кто из вас является владельцем крепостных? Вот вы Александр Сергеевич, на сколько я помню у вас в имении больше тысячи душ крепостных?
По статистике большинство российских дворян имели во владении до сорока-пятидесяти крепостных. Действительно крупных крепостников-землевладельцев, имеющих десятки тысяч душ, насчитывалось не так что бы и много. Можно сказать, что правило 80/20 — восемьдесят процентов людей владеют двадцатью процентами богатств, а двадцать процентов — остальными восьмьюдесятью — тут работало достаточно точно.
— У меня — крепостных вообще нет, — нервно дернул щекой Пушкин. Он, будучи крайне импульсивным человеком, терпеть не мог оказываться на позиции отчитываемого. — Имение и все имущество там принадлежат отцу.
— Возможно, — я пожал плечами. — И тем не менее, рассуждая о либерализме и необходимости реформ по образцу некоторых кхм-кхм… Соседних стран, наши помещики почему-то не торопятся сами отпускать крестьян. И наоборот на все инициативы, идущие из правительства, реагируют весьма и весьма нервно.
Открытое предложение дворянам подать личный пример и отпустить крестьян в порядке инициативы снизу, понимания среди присутствующих не вызвало. Как обычно рассуждать о всем хорошем — это одно, делать — это другое. Типичная такая маниловщина, Гоголь бы оценил.
Вторая секретная комиссия по решению крестьянского вопроса, проработав год с небольшим — пока я был на юге заседания практически прекратились —
