Комсомолец. Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин
— Спит! — сообщил голос Пимочкиной.
Голос старосты ответил — тихо, я не разобрал ни слова.
— Дурацкие у тебя шутки, Аверин! — сказала комсорг. — Нашёл время шутить. Ведь знала, что ты говорил ерунду! Но всё равно помчалась сюда. Тебе должно быть стыдно!
Я вновь не расслышал Славкины слова.
— Всё, прекращай, Вячеслав! — потребовала Пимочкина. — Из-за твоих выдумок я теперь вовремя не явлюсь домой! Огромное тебе спасибо!
Я разобрал лишь слово «такси», из всего, что говорил староста.
— Не нужно никакого такси, — сказала Света. — Всё равно опоздаю. На полчаса или на час — это уже не важно: всё равно придётся выслушивать мамины нотации.
Скрипнули дверные петли.
— Ладно, пошли. Ну не убьют же меня родители.
Услышал, как захлопнули входную дверь. Пимочкина и Аверин ушли — со мной снова не попрощались. Под тяжестью их тел застонали доски крыльца. Я слушал топот каблуков во дворе, поскрипывание снега (вздрогнул, плотнее закутался в плед). Слышал голоса, что постепенно отдалялись от окна. Подумал о том, что в печь не мешало бы подбросить угля (Аверин вчера показал, как это правильно делать). Вот только я поленился вставать и выходить из комнаты. Вспомнил о толстом одеяле, что приметил на Надиной кровати (наверняка — пуховом). Вздохнул и растянулся на диване. Дал себе обещание проснуться в полдень.
* * *
Уже начинал дремать, когда вдруг представил, что бы случилось, если бы сегодня на моём месте был настоящий Александр Усик. Подумал: «Ведь наверняка бы споили парня, испортили бы ему праздник!» Причём, выпал бы Комсомолец из студенческой компании задолго до полуночи — ему хватило бы и того портвейна, который я сливал в кастрюлю. Слава Аверин обеспечил бы себе на всю новогоднюю ночь внимание Пимочкиной. Света не отвлекалась бы на его конкурента: Усик преспокойно бы пролежал всю ночь на диване… Или не всю ночь? Или Комсомолец мог не вовремя проснуться?
Я вообразил сцену, где Аверин будит и поднимает с дивана Комсомольца, как недавно меня. И отводит в спальню Нади Бобровой — пьяного, плохо соображающего. При мысли об этом пропала сонливость — я открыл глаза, уставился в потолок. Вспомнил, как бурлила в моём новом теле кровь при виде полуобнажённого женского тела. Молодость, гормоны. Вот только я ощущал то бурление на трезвую голову. И давно уже не был в душе пылким безрассудным юнцом. В прошлой жизни повидал множество голых баб… — я, но не Комсомолец. Но всё же сомневался, чем бы завершился тот поход к Наде, будь я не сонным, а пьяным.
— Какие могли быть варианты? — пробормотал я.
Потёрся щекой о колючий плед, стал мысленно перебирать ответы на свой вопрос. Мне не верилось, что Саша Усик (настоящий — не я) смог бы просто развернуться у порога Надиной спальни и вернуться на диван. Уж он-то наверняка бы не посчитал Боброву ребёнком. И заценил бы её почти неприкрытые прелести, как подобало взрослому половозрелому мужчине. Если бы их увидел, а не выполнил спросонья указания старосты — не завалился бы на кровать. Пимочкина бы ворвалась в спальню и застала там спящую парочку. Или увидела бы, как Боброва прогоняет ничего не соображающего Александра Усика.
А если бы Комсомолец не лёг? И не ушёл, как я? Что если бы посчитал Надины слова за приглашение? Ринулся бы навстречу вожделенному женскому телу. Случилась бы та самая попытка изнасилования? Меня терзали сомнения в том, что Боброва встретила бы Комсомольца с распростёртыми объятиями. Славку Аверина — возможно. Но Сашу Усика она бы приголубила кулаком в глаз — почти наверняка. А Комсомолец? Сумел бы он совладать с Надей? В этом я тоже сомневался. Не чувствовал себя силачом. И помнил, что Боброва — не хрупкая пугливая девица. Кто кого мог бы изнасиловать — дискуссионный вопрос.
Попытался вспомнить, видел ли в холодильнике или рядом с ним бутылки с минеральной водой: пересохло в горле. Я уселся, продолжал кутаться в плед. Но не отправился на поиски воды. А мысленно прикинул, какие сцены могла застать в доме внезапно вернувшаяся комсорг Пимочкина. Сжимавших друг друга в объятиях Комсомольца и Боброву? Увидела бы погром в Надиной спальне и следы побоев на лице Усика? Застала бы спавшую бок о бок на кровати парочку? Какие из этих вариантов Пимочкина посчитала бы «аморальным поведением»? Она обиделась бы на то, что Усик предпочёл другую?
— Вот так и теряют комсомольские значки, — пробормотал я.
Свесил с дивана ноги.
— А Славка — гадёныш, — сказал я уже чуть громче.
Покачал головой.
— М-да. Наш староста либо полный урод… либо совсем головой не думал, когда затевал такую подставу. Нашёлся тут Отелло на мою голову.
Вздохнул.
«Интересно, а шампанское ещё осталось? — подумал я. — После всех этих шекспировских страстей без снотворного не усну. Но… сойдёт и стакан портвейна или сто грамм водки».
* * *
Проснулся я вскоре после полудня. Плотно позавтракал, рассовал по карманам мандарины (моему организму витамины пригодятся). Грустно было расставаться с салатами. Но собрал в кулак силу воли — закрыл холодильник. Посмотрел в зеркало на своё отражение: растрёпанные волосы, опухшее лицо, мятую одежду. Махнул рукой: решил, что в автобусе днём будут ехать такие же, как и я — уставшие от празднования Нового года люди. Надя меня не провожала: спала. Не будил её. Предпочёл рыться в холодильнике без присмотра хозяйки дома. Не видел смысла извещать Боброву о том, что ухожу. Да и пусть проспится до возвращения матери и героического деда.
В общежитии обнаружил непривычную тишину: часть студентов разъехались по домам, а те, кто отмечал праздник в общаге, ещё спали. Поздравил вахтёршу — угостил женщину мандаринами. Не отказался — выпили с вахтёршей по чашке чая; с аппетитом проглотил рулет с маком, точно ничего не ел с прошлого года (сам себе удивлялся: как в меня помещалось столько еды). Добрался до своей комнаты и повалился на кровать, словно вернулся с разгрузки вагонов. До вечера я только и делал, что ворочался с боку на бок, да подъедал оставленные соседями по комнате продукты. Но утром проснулся бодрым и свежим. И даже соизволил побриться.
Потому что на сегодня, второго января, я запланировал поход в гости.
