Бастард Ивана Грозного 1 - Михаил Васильевич Шелест
Как знал Санька из исторических источников, царские земли и поместные земли к концу этого века должны стать основным источником налогов и ополчения.
— Зачем, скажи, землю мерять? — Спросил царь. — Да и как её всю перемеряешь? Её же вон сколько!
Санька усмехнулся.
— Её, землицы, не так уж и много… А уж той, которая родит исправно или в недрах своих богатства имеет, той совсем мало.
Санька знал сейчас точные цифры количества пахотных земель и РСФСР, и площадь её территории, но забивать этим голову царю имело ли смысл? Санька полагал, что не имело. Многие знания — многие печали, говорили мудрецы. А сейчас для русского государства важно было дело, а не разговоры. Тем более, и кроме Саньки тут было кому теоретизировать. Он присутствовал на дебатах Адашева и Ивана, и ему вполне нравился ход их мыслей. Так зачем велосипеду третье колесо? Правильно, чтобы не упасть, когда учишься ездить. Вот Санька и ощущал себя таким третьим колесом. И понимал, что и без него велосипед уже неплохо едет.
— Чем больше земли, тем больше воев она может дать. Со ста четей пусть дают одного конного воина.
— Так из писцовых книг и взять, сколько у кого земли… — Пожал плечами царь.
— А вдруг один от другого отрезал? Или просто пустоши себе прибрал? Контроль и учёт — вот основа экономики государства.
— Чего? — Спросил Иван. — Ты на каком языке говоришь? На греческом? Удивляюсь я тебе.
— Экономика — от слова «экономия». По-гречески икос — дом, номос — правление. Правление домом.
— Да знаю я греческий! — Воскликнул государь. — От бабки много книг осталось, да и Максимилиана Грека читал. А вот ты-то, откуда греческий знаешь?
— Ведун многие слова знал. Научил…
— Экономике? — Покачал головой царь, и пробормотал. — Глянуть бы мне на того ведуна…
— Так поедем! — Не стушевался Санька. — Там такие места! Там такие дубы! Вот где корабли строить!
— Мне про те дубы и Адашев сказывал. А нельзя их здесь посадить?
— Попробуем. Я желудей набрал. Рассадим.
— Чего? — Не понял царь.
— Семян, говорю, дуба набрал. Посажу в Коломенском.
Санька точно знал, что получится. Он даже в Уссурийской тайге сумел вырастить «шиповые» дубки. Принялись они хорошо, вот как сейчас? Санька вздохнул.
— Ты чего? Хворь какая? Или думки тяжкие?
— Про Мокшу вспомнил, — соврал Санька. — Как они там?
Царь воззрился на Ракшая, и улыбнувшись во все зубы, сказал:
— А что про них заботиться, коль я позаботился? Как ты сказал, завезли им глины разной из Гжели. И белой, и красной, и серой, и жёлтой. Пока реки стояли, сподобились. Песок белый привезли, известь, камень. Натащили крестьяне тот камень на лед в месте узком на грязной речке, как ты говорил, да он сейчас и ушёл на дно. А на берегу плотину начали ещё по зиме, да и сейчас продолжают строить. Всё по твоему рисунку.
Царь рассказывал с удовольствием, потому что всегда приятно говорить об успехах. А тут успехи вроде как бы благодаря его, Ивана, стараниям.
— Приставил я одного из детей Алтуфевых, что счёт и грамоту знает, в помощь твоему Мокше. Он объяснил крестьянам, что де, «урок царский» и спрос будет царский. И служивых заставили делом заняться государевым. Лес готовят для строительства плотины. Кузни возводят. Печи заложили.
Иван Васильевич помолчал немного, но потом, нехотя сказал:
— Тебя ждёт Мокша. Дальше не строит. Больно громадные печи получаются. Я сам ездил, смотрел. Таких на Руси точно никто не строил печей. Я ходил по ковальному двору в Новгороде. А там кузнецы и плавильщики лучшие. Не зазря ты размахнулся, Александр Мокшевич?
— Не зазря, Иван Васильевич, — сказал Санька. — И… Ехать мне надо. Делами заняться нашими.
Как-то повелось с болезни, что царь разрешил Саньке в его присутствии сидеть. Потом Санька попытался было стоять, когда царь сидел, но Иван усаживал Саньку на какое-нибудь сидение, а то и посылал гвардейца за ним, если не было.
Вот и сейчас, после прогулки по яблочно-грушевому саду царь решил присесть и послал охрану за двумя скамьями, а не за одной. Они сидели у южной стены «гостевой избы». Мартовское солнце мягко грело, отражаясь от дубовых ошкуренных полубрёвен, попискивали какие-то птахи, хрюкала, мычала и блеяла скотина.
— Правильно делает, что без меня не начинает, — Сказал Санька. — Не осилить ему без меня всё, что задумали.
— Езжай, конечно, коли здоров, — сказал царь. — Большое дело строим. Я и сам приеду в скорости и там буду. Зело интересно мне, как ты махины свои ставить станешь.
На том и порешили.
Санька уехал из Москвы рано утром следующего дня вместе с полусотней стрельцов, выделенных ему в личную охрану, и к полудню уже был в Коломенском.
Подъехав в санном возке к месту закладки печей, Санька мысленно согласился с царём, что время зря не теряли. Места для печей в склоне крутого берега откопаны, каменные фундаменты в треть будущей высоты печи выложены, глинные ямы выкопаны и глина в них уложена по цвету, кварцевый песок сиял на полуденном солнце сахарными кучами.
Александр, увидев две большие каменные кузни, покрытые тёсом, стоящие метрах в ста справа от печей на небольшой береговой плоской террасе, изумлённо покачал головой. А ещё больше он удивился обилию выполнявших работу людей. И выполнявших не так сяк, а с «огоньком».
Мокшу он увидел, выходящим из землянки, врытой в тот же склон, что и печи, слева.
Приложив ладонь козырьком к глазам, хотя солнце било ему в спину, Мокша посмотрел на конный отряд, но Саньку, видно, не признал. И даже, когда санки подкатили совсем близко, Мокша не дрогнул, но что-то сказал в глубь землянки. А у Саньки, почему-то сердце затрепетало. Особенно, когда вышла Лёкса с кульком-младенцем на руках.
Ракшай вылез из санок и поспешил к родителям. Пятьдесят метров крутого склона он преодолел махом. Но и Мокша тоже побежал вниз, только сейчас поняв, кто именно приехал из Москвы. Лёкса спешить не стала, разумно оставаясь на месте.
Санька оставался всё ещё недоростком. Особенно по сравнению с громадным Мокшей и тот подхватил сына на бегу и подкинул его в воздух. Дыхание у Саньки перехватило, когда он взлетел высоко в небо, и он рухнул в сильные руки отца.
— Не зашиби царёва крестника, — крикнула Лёкса.
Санька вырвался из рук отца и, подбежав к матери, почему-то упал перед ней на колени и обхватил её ноги. Словно они не виделись вечность, и он прибыл откуда-то издалека.
Осознав,
