Ратник (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Наконец пришел отец Афанасий и начал вещать.

От сотворения мира образно говоря, то есть, начав едва ли не с библейского текста из Бытия. А именно с прихода Прохора с женой в город Тулу из Коломны и скандала, который был с этим связан. Они обвенчались вопреки воле родителей и те вставляли детишкам палки в колеса как могли, не давая возможности здесь нормально осесть. В конце концов успокоились и все утряслось. Вот тогда-то Андрей и родился…

Долгий и сложный был разговор, в процессе которого Даниил Романович потихоньку собирал у себя в голове «картину маслом». Шаг за шагом.

И чем дальше, тем сильнее убеждался — летом 1552 года[1] что-то произошло, изменившее Андрея самым решительным образом. И если бы это изменение не произошли на глазах многих людей, то все бы были убеждены — подменили парня.

Дослушав повествование Даниил Романович потер лицо и устало обвел их взглядом. Священник и воевода тоже притомились. Чай лясы точили уже больше трех часов. Да что лясы? В некотором приближении эту беседу можно было бы даже назвать допросом.

Брат царицы снова взял лист со стола и посмотрел на него уже через призму новых своих знаний о том, кто его писал.

В тексте не было практически никаких формальностей и обычных красивостей. Более того, в тексте не было ни одной скрытой цитаты из известных Даниилу Романовичу книг. Он был сух и лаконичен. Короткие рубленые фразы. Емкие, ясные, то есть не требующие толкований или каких-то уточнений. Почерк также был лишен привычных для эпохи красивостей. Аккуратные буквы. Одна к одной. Строка не залезала вверх и не падала вниз. Словно Андрей писал по отчерченным линиям, но их Даниил не заметил. Причем буквы также не менялись в размерах. Из-за чего читать предлагаемый парнем план было легко и приятно. И он это не только ощутил, но и осознал. Особенно в связи с кроки, изображающей местность и предполагаемую расстановку сил.

Чем-то это напоминало подготовку к Казанскому взятию, когда строили крепость, а потом справляли ее по реке, чтобы у Казани поставить. Да и вообще, в целом. Но в тех документах, конечно, пустословия было не в пример больше. Иной из них по нескольку раз приходилось читать, чтобы все понять…

— Интересно… — выдавил он из себя. — А что полк?

— Полк рвется в бой.

— Ты уже отдал приказ готовиться?

— Его отдал Андрей, — усмехнувшись заметил отец Афанасий. — И я боюсь представить, что произойдет, если его отменить.

— А что произойдет? — фыркнул воевода. — Полк после той истории с конями так и сидит в городе почти всем составом. Слушает сказки Устинки — послужильца Андрея. Да поет песни. Если я скажу, что полк никуда не пойдет, то воины просто поедут по домам…

— Ты думаешь? — удивился отец Афанасий, и скепсис на его лице был настолько неподдельным, что вопрос этот напоминал издевку.

— Конечно. И где-нибудь за городом соберутся, да выступят туда, куда их Кондрат поведет. Он ведь знает куда идти.

— А если Кондрат никуда никого не поведет? Если отправить его в Коломну гонцом?

— Тогда они мне душу вытрясут всю.

— Будет бунт?

— Очень может быть, — ответил вместо него отец Афанасий. — Воевода он, — махнул рукой он в сторону руководителя полка, — но слово Андрея сейчас в полку настолько весомо, что…

— Я понял, — кивнул, перебив его Даниил Романович. — А если отбросить это в сторону, сам-то ты что думаешь?

— Он лихой парень. Всевышний ему явно благоволит. И нужно попробовать. Если из засады навалимся — можем одолеть.

— Если он собрал столько татар, сколько тут сказано, — заметил Даниил.

— Человек предполагает, а Бог — располагает, — пожал плечами воевода. — Пока он все делал рассудительно, хотя, если не вдумываться, может показаться, что он просто умалишенный. В конце концов, имея дюжину бойцов, разбить более сотни воинов да пастухов — это успех немалый. Тут можно что угодно болтать и думать, но Всевышний свое слово сказал. А что наше слово поперек его?

— Хотел бы я возразить, но не чем, — тяжело вздохнув, согласился с ним отец Афанасий.

— Слушайте, а травники у вас в городе есть? — сменил тему Даниил Романович.

— А что случилось?

— Да у меня пара воинов животом всю дорогу хворает.

— Есть у нас один травник. Православный. — улыбнувшись, произнес священник.

— Да ты что? — не поверил брат царицы.

— Так и есть. Сейчас я пошлю за ним. Он и посмотрит твоих людей. Божился, что в травах добро разбирается и неплохо лечит хворь живота.

— Ну и славно, — кивнул Даниил, вставая с лавки.

Потянулся. И пошел на улицу — подышать свежим воздухом…

Травник-Иван, неизвестный в этих краях под именем отец Себастьян, как узнал, что его к воеводе приглашают, так с лица спал. Это еще зачем? Особенно в свете новости о прибытия высоких гостей из стольного града. В общем — идти он не хотел, а сбежать не мог — за ним поместных послали, вооруженных. От таких сбежишь…

Но обошлось.

Пришел.

Проводили к болящим. И завертелось.

За этой суетой он как-то не заметил, как в помещение, где он работал, зашел Даниил Романович. И какое-то время за ним понаблюдал. Молча. Посмотрел. Послушал. И не задавая никаких вопросов вышел.

— Это кто? — спросил он у отца Афанасия на улице.

— Травник наш, Ивашка.

— Ивашка, значит. Лях?

— Сказывает, что жил в коронных землях. Но бежал от папистов.

— Ты бы присматривал за ним.

— Так я его у себя и поселил, чтобы приглядывать.

— Добре, — кивнул Даниил Романович и отошел в сторонку. Где остановился и уставился на красное закатное небо.

— К ветру, — тихо произнес, подошедший ближе воевода.

— К ветру, — кивнул брат царицы.

— Не понравился, гляжу, тебе наш травник.

— Он не травник.

— А кто?

— Не знаю. Чую я в нем подвох.

— Пригляжу, — степенно наклонившись, произнес воевода.

— Пригляди, — согласился Даниил Романович и выплюнул травинку, которую до того жевал.

После чего потер лицо руками и тяжело вздохнул.

Когда его сестрица направляла поглядеть, он в серьез эту задачу не воспринимал. Слухи он, конечно, слышал. Но слухи — это слухи. Нередко — обычные политические игрища. А тут, подойдя поближе, Даниил понял, что все ни разу не просто. До жути… до мурашек странный Андрей. Его супруга, ему под стать, хоть и не такая деятельная. Но ей простительно — баба. А теперь еще и этот травник. Даниил мог об заклад биться, что он такой же травник, как и снегирь или козлик. Да, в травах, вероятно разбирался. Но разве это его ремесло?..

Параллельно разворачивались события и в старом подворье Петра Глаза, что отошло его брату. Туда заявились родичи Андрея дабы поспрошать и разузнать, чего это их малолетний неслух тут творит. И чем больше они слушали, чем чаще спрашивали, тем сильнее сбивался их боевой запал. Они ведь шли приструнить парня. Поставить на место. Ибо шума от него стало слишком много. А теперь, под вечер, сидели пьяные и растерянные. Не уверенные в том, что им вообще теперь делать. И их ли Андрей родич…

— И что вы кукситесь? — икнув, спросил Спиридон.

— А чего радоваться? Внучок то мой тю-тю. Издох выходит.

— Как и племяшка моя. Ну так и что? Они не отказываются от нас.

— Что значит не отказываются?

— Слухи слухами, но ни Андрей, ни Марфа ни разу их не подтвердили. Андрей по осени, кстати, обещал подарить нам с Данилой хорошую броньку. Так что вы не спешите слова говорить обидные. Родич он или нет, но ведет он себя правильно и своих не забывает.

Все гости из Коломны переглянулись.

— Броньку, говоришь, добрую? — переспросил дядька Фома.

— Вроде той, которая на нем. Она и стрелу держит хорошо, и саблю, и даже копье не так легко ее терзает. Можно Устинку позвать или Кондрата. У них она есть. Глянете.

— Ну что же, дело хорошее, — кивнул первый дед, явно разгладившись ликом.

— Добре, что своих не забывает, — согласился с ним второй дед…

[1] Здесь для удобства читателей дается летоисчисление в привычной для читателей форме.