Внедрение (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич

– Если хочешь, посиди еще. Мне просто надо дойти до одного человека.

– Нет. Я тоже пойду.

У подъезда стоит черная «Волга». Когда я проходила мимо, задняя дверь открылась.

– Маша! – выглянул Ренат Равильевич, – не убегай.

– Здравствуйте.

– Залезай в машину. Есть разговор. А я тебя подвезу.

Олега нет. Теперь и захочет, не перехватит. Или ему уже не интересно? Получил, что хотел, и в сторону? Так даже лучше. Мы медленно едем по рыжему снежному месиву. Впереди пыхтит неуклюжий желтый автобус.

– Маша, ты сделала очень большое дело. Я тебе и лично должен за исцеление супруги. Но здесь другое. Дело государственной важности.

– Как бы самой не заважничать от таких дел, – вставляю я.

– Не грех и поважничать, – он смеется, – а я выражаю тебе благодарность от лица Комитета государственной безопасности.

– Ренат Равильевич, я очень польщена, но помогала исключительно по просьбе Дмитрия Семеновича и конкретно для Ивана Ивановича, который попал в беду.

– Это правильно. Я хочу отметить, что ты этим самым сделала полезное для Родины дело.

– Очень рада, если и Родине поможет. Поймите меня правильно. Не люблю я официоз. Считаю, что общаться надо не с должностями и функциями, а с живыми людьми.

– Что ж, тоже верно.

– У вас какая-то просьба? Не зря же вы меня на машине дожидались.

– Ух, как ты сразу быка за рога берешь. Тем лучше, что понимаешь. Твои способности можно опробовать по другой линии. Хочешь себя проверить?

– Я себя и так проверяю регулярно. Ренат Равильевич. Я вас чувствую.

– Интересно, и что же ты учуяла?

– Вы раздражаетесь, потому что разговор идет не по плану.

– Да? А какой должен быть план?

– Вы похвалите меня. Убедитесь в моем понимании, что выполняла поручение именно КГБ. Подчеркнете важность результата для государства. Добьетесь согласия на выполнение дальнейшей работы по вашим заданиям. А поскольку задания секретные, надо мне подписать нужные бумаги. По пути наобещаете пряников в виде поддержки на работе и учебе.

– Хм. В целом, если примитивно, то так тоже можно, – он на секунду задумался, – но с тобой примитивно не получится?

– Я уже объяснила. Меня не интересуют должности и функции, меня интересуют живые люди. У вас беда, и я делала, что могла.

– Хорошо. Но дела действительно секретные. Про них нельзя говорить с непосвященным человеком.

Я пожала плечами.

– Сейчас беда у меня лично. Я в тупике, и к кому обратиться, не знаю. То, что так разговор начал, прости. Профессиональная деформация.

– Проехали, – я понимаю, что он хотел переложить долг за помощь пациенту на контору, – рассказывайте.

Машина остановилась около старого двухэтажного дома.

– Пойдем, погуляем, – предложил он.

Мы бредем по утоптанному тротуару. Квартал расположен в тихом месте. Редкие прохожие попадаются на встречу. Но скоро народ пойдет с работы. Воздух сумеречно синеет.

– Есть на работе проблема. Я уже сказал, где работаю.

– Шпионов ловите?

– И шпионов тоже. Возник загадочный случай. Ловили мы одного, – он остановился, – пообещай, что все останется между нами.

– Обещаю. Пообещайте и вы, что все, что мы будем делать, это лично для нас.

– Хорошо, обещаю, – вздохнул он, – ловили, вообщем, шпиона. Или не знаю, кто он там. С секретного завода украл секретные микросхемы. И поймали. А он шагнул в стену и исчез. И никто не помнит, что он работал, по документам его нет, за стеной его нет. Но и микросхемы нет. А есть несколько свидетелей. Сотрудники, которые в спецоперации участвовали. И есть сдохший кот у одного из сотрудников перед тем. Хотя животина не причем. Мы в такой растерянности, что валим все в одну кучу. И есть огромные проблемы от начальства из Москвы. Оно в мистику не верит. А поскольку никуда шпион деться не мог, вешают на меня чуть ли не сговор и предательство. Вот такие дела.

– Интересная у вас работа.

– Очень. Зато и риск соответственный.

– Проигравшего убивают?

– Вроде того. Раньше сразу бы к стенке, а сейчас разбираться будут.

– Как у вас разбираются, я догадываюсь, – смотрю, как он непроизвольно съежился.

– Ты мне в двух делах безнадежных помогла. Прошу, если можешь, помоги и здесь.

– Хорошо. Я попробую. Мне надо видеть место исчезновения. И сколько времени есть?

– Неделя.

Олег приехал вечером. Мама пригласила его на чай, но он звал меня гулять. Настойчиво. Понятно, поговорить хочет. И маме наши разговоры не к чему. Быстро одеваюсь и выхожу. Легкий снежок мелькает в свете фонарей. Он предлагает руку. Я держусь за него. Скрип при каждом шаге в тишине звучит особенно уютно.

– Маша, место себе не нахожу.

– С чего именно?

– Папа предупредил, что у тебя будет разговор с Равильичем. Мне можешь рассказать? Да и не только это.

– Разговор с кэгэбэшником состоялся. Это единственное, что могу сказать. А «не только это» – что?

– Да как то странно себя ощущаю после последней встречи. Будто друг одолжение сделал.

– А я не друг?

– Друг, конечно. И больше, чем друг.

– Это мой способ показать, что не надо искать таинственное там, где его нет.

– Я чувствую себя каким-то самцом, который чуть ли не силой добился желанного.

– А как хочешь?

– Но кроме тела есть еще и другое. Много чего.

– Очень хорошо, что ты видишь во мне кроме попы и сисек еще что-то. Потому что когда-нибудь только это и останется.

– Не говори так. У тебя все прекрасно. Просто это похоже на жертву другу. И сразу думается, что друзей может быть несколько.

– Намекаешь, что могу раздеться при ком-то еще? Могу. Хоть на сцене театра. А вот для кого, это уже другое. Не ревнуй. Кроме тебя никто ничего не увидит и не потрогает, – успокаиваю я его.

Он сжал меня в охапку. Нашел мои губы.

– Ну, Олежка! – попыталась увернуться я. Но особо не старалась. Вот уж, действительно, самец.

– Мне нужно тебя ощутить, – волнуется он. – И все же, пожалуйста, скажи. О чем договорились. Это важно.

– Если коротко, отношения не выйдут за рамки личных. Все будет в порядке взаимопомощи.

– Будь осторожна. Если с тобой что-то случиться, я его убью.

– Не надо никого убивать, – вскинулась я, – нельзя этого.

Но в глазах его нет понимания. И убьет, если решит.

Мы гуляем по пустым улочкам. Рука Олега лежит на плече. Он рассказывает о своей работе. А я думаю о завтрашнем дне. Неделя, это очень мало.

Утром меня перехватывает Ренат Равильевич. Я сажусь в черную «Волгу» на заднее сиденье. На водительском месте сидит молодой человек с узким лицом. Я поздоровалась, он кивнул, не оборачиваясь.

– Это Юрий, будет с нами, – коротко представили его.

– Маша, это твоя справка для учебы. Ты болеешь ОРВИ. Дату впишешь сама. – я убираю протянутую бумагу в карман.

Мы едем на Липовую, к Радиозаводу. Они оба ушли разбираться с пропусками. Я сижу и думаю, не слишком ли высоки ставки на шестнадцатилетнюю пигалицу. Понятно, чего этот Юрий такой заносчивый. Сам, наверное, старший лейтенант уже.

За мной возвращается Ренат Равильевич.

– Маша, слушай внимательно. Пропуск выписали. Эксперты уже там. Если чего спросят, просто молчи. Я отвечу. Хорошо?

Но никто ничего не спрашивал. Проходную прошли просто. Напрасно он переживает. Меня, наверное, принимают за свидетеля, потому что кэгэбешников сразу видно, на них – взгляд уважительный, а в мою сторону читается прямо пролетарская ненависть. И сожаление у женщин: «Такая молодая, а теперь пропадет».

Мы идем через обширную внутреннюю территорию к отдельному корпусу. Там еще одна проходная, но нас ждут. Бетонные ступени в подвал. И еще один пропускной пункт. Далее – толстенная железная дверь со штурвалами мягко открывает проход в секретный цех. Путь наш в раздевалку. Там уже двое мужчин в костюмах, похожие на ученых, и еще какие-то люди. Меня просветили по дороге, что шпион неизвестно как здесь оказался. Толком никто ничего не помнит. Только ощущения – все думали, что он здесь давно работает. Охрана утверждает, что пропуска видела. Одна из гипотез – гипноз. Но факт хищения есть. А нарушения режима найдутся. Шкуру спустят со всех. Руководство Радиозавода не меньше нашего переживает.