Rein Oberst - Чужой для всех

— Хорошо, согласен. Это заманчиво. Но вдруг фюрер передумает и не будет операции в Арденнах, о которой ты мне несколько раз толковал? — не сдавался генерал Вейдлинг.

— Не передумает, дядя. История пока пишется без наших корректировок. Совсем скоро, в конце сентября, фюрер пригласит в свою штаб-квартиру в Восточной Пруссии Кейтеля и Йодля, где поручит им разработать план наступления на Западном фронте между Аахеном и районом к югу по люксембургско-французской границе. Время наступления он обозначит между 20 и 30 ноябрем 1944 года. К 9 октября Йодль выполнит план подготовки операции. Он предложит пять возможных вариантов наступления. Гитлер остановится на одном из них. Вот на это совещание мне надо попасть. Оно состоится в Берлине в рейхсканцелярии фюрера. Через Гудериана, через Моделя, через Шпеера, через черта, наконец, но мне надо туда попасть. Позже нельзя, позже пойдет директива в войска. «Стража на Рейне» – под таким кодовым названием войдет в историю эта операция. Она – чистейший плод воображения Гитлера, его личная инициатива, его последний Рубикон, его последняя надежда. Я сумею убедить Гитлера принять мои корректировки. У меня есть все основания так полагать. Те секретные данные о противнике которыми я располагаю – бесценны. Я попробую получить от Гитлера карт-бланш. Только в этом случае господа генералы от Верховного командования станут считаться с нами и примут наши предложения по плану операции. Иначе наш разговор, наша подготовка может закончиться для нас плачевно – подвалами центрального Гестапо Мюллера на Принц-Альбрехтштрассе, — Франц замолчал. Он вдруг почувствовал себя усталым, разбитым, изнеможенным, как после изматывающих тренировок по боксу. Словно кто-то вытянул из него последние силы этого вечера, когда он заговорил о будущем воздействии на текущую реальность жизни. «Это от напряжения дня, необычайной остроты поднятых тем», — подумалось ему.

— Все, дядя Гельмут, я закончил разговор. Скажите свое мнение по поводу услышанной информации, — в голосе Франца не чувствовалось твердости.

— Уже ночь, Франц, — вяло заметил Вейдлинг. — У меня трещит голова от твоих секретных данных, от твоих познаний будущего. Дай мне неделю, чтобы переварить всю информацию. Одно тебе скажу. Ты меня сильно обеспокоил. Тебе грозит очень серьезная опасность. Став предсказателем исторических событий, ты уже нажил врагов в лице трех разведок мира, а сколько еще наживешь, даже представить трудно. Как только твои предсказания начнут сбываться и приносить одной стороне положительные результаты, ты станешь врагом номер один для других противоборствующих сторон. Ты становишься предметом яростной охоты иностранных разведок. Ты становишься чужим для всех, даже для немцев. — Генерал разлил коньяк по бокалам. — Бери, допьем, — не чокаясь, не смакуя, не закусывая, не дожидаясь когда возьмет свой бокал Франц, Вейдлинг выпил без энтузиазма свой алкоголь, расстегнул пуговицы генеральского мундира и развалился в кресле.

— Ты, понимаешь… — стал он говорить заплетающимся зыком. — Ты становишься чужим даже для меня. Для меня, Франц! Я, генерал, участник двух Мировых войн, тактик и стратег, не знаю многих вещей, о которых ты говоришь, а ты ведь только майор, извини за грубость, не обижайся на меня – почти сопляк. Мне кажется, что я перестаю понимать тебя, Франц. Мне очень жаль, что это так. Но в этом нет моей вины. На тебя сошло прозрение, и ты стал чужим для всех. Понимаешь! — Вейдлинг уставился на Франца мутными, покрасневшими глазами и покачивая перед его носом указательным пальцем, пьяно промычал: — Никто, понимаешь, никто не хочет знать о себе, что с ним будет в будущем. Иначе… иначе теряется смысл борьбы за жизнь. А ты знаешь! Ты знаешь будущее. Ты приблизился к Богу, мой мальчик. Ты хочешь переделать историю, предначертанную Всевышним Господом. Это меня пугает. Я боюсь за тебя, Франц, за твою семью. Великие мира сего просто сотрут тебя в порошок, как только ты перейдешь им дорогу, как только они поймут, что ты отнимаешь у них самое дорогое достижение в жизни – это собственноручно творить историю. Подумай над моими словами, Франц. Моя речь сумбурна, но я выложил тебе все начистоту, как думаю, как чувствую сердцем. Хорошенько подумай, пока мы не сказали последнего слова, и не перешли черту от установившейся, реальной действительности к искаженному, искусственному бытию. Не наступит ли после этого исторический коллапс? Понял меня, Франц? Уловил мою мысль, сынок?

— Да, дядя Гельмут, я понял вас. Но остановки уже не будет. Наш локомотив не имеет стоп-кранов, — дрогнувшим голосом произнес офицер. — Но, я подумаю над вашими словами. Спасибо что выслушали меня, — Франц сделал несколько глотков коньяка и поставил на журнальный столик почти полный бокал, превосходного «мартеля». — Все, дядя, я иду спать.

— Да, мой мальчик, спать. Иди. Гретхен постелила тебе в соседней комнате… Иди… Там, — генерал безразлично махнул правой рукой куда-то в сторону, не глядя на Франца, — а я здесь еще посижу… Один… Совершенно один…

Глава 15

«Унтер ден Линден» – «Улица под липами», так переводится один из главных и наиболее известных бульваров немецкой столицы. Он получил свое название благодаря украшающим его липам. Бульвар начинается от исторической Парижской площади с монументальными Бранденбургскими воротами до Дворцового моста через Шпрее. На этом небольшом, всего 1390-метровом городском отрезке, расположены известнейшие здания Берлина, гостиницы, бутики и рестораны.

До войны бульвар был излюбленным местом гуляний берлинцев. Горожане приходили сюда отдыхать целыми семьями со своей едой и питьем. Расположившись в тени старых лип, трапезничая, они вели долгие благопристойные беседы, а их кудрявые и белокурые дети резвились вокруг лип, играя в прятки или в мяч. Но это было до Второй Мировой войны.

Война изменила картину улицы. Липы были срублены. Вместо них появились железные стенды с нацистской символикой, пропагандирующие идеи нацизма и вечность Третьего Рейха, установлены фонари-прожекторы. Вместо семейных гуляний нацисты предложили пиво, шнапс, коллективные манифестации и свободную любовь. Цветочные клумбы и лужайки, украшавшие довоенный бульвар, постепенно превратились в огороды. Предприимчивые берлинцы с энтузиазмом выращивали на них картофель и салат.

В одном из зданий на улице Унтер ден Линден располагался пивной ресторан с эффектным названием «Папа Карло». Он пользовался огромной популярностью у отпускников Вермахта, особенно из числа унтер-офицерского состава. Сюда также захаживали офицеры среднего, даже старшего звена. Было несколько причин сформировавших у фронтовиков стойкий интерес к этому питейному заведению. Здесь и простота общения обслуживающего персонала и наличие недорогой, но вкусной национальной еды и широчайший выбор сортов и марок пива Германии. Но, главное, здесь можно было услышать фронтовые хиты, звучащие не из раструба граммофона, а вживую – из уст популярных певцов. Был еще один сильный притягательный момент для рядовых отпускников – это близость огромной парковой зоны (Тиргартен), расположенной за Бранденбургскими воротами. Парк был излюбленным местом для уединения парочек и заменял им тысячи и тысячи дефицитных гостиничных коек.

Полюбился этот ресторан и Степану Криволапову. Свои редкие свободные вечера он проводил там. Когда не надо было обслуживать технику, не надо было выполнять поручения майора Ольбрихта, не надо было с утра лететь на заводы и военные предприятия, когда был выходной день, Степан посещал «Папу Карло». Он садился за излюбленный столик недалеко от запасного выхода, брал несколько кружек холодного пенистого разливного пива, жареные колбаски с тушеной капустой и предавался чревоугодию. Временами он с интересом наблюдал за танцующими парочками, за исхудавшими молодыми немками, толкавшимися у барной стойки, в глазах которых, явно читались обреченность и тоска. Когда в зале исполнялись песни, он с удовольствием подхватывал их и пьяным тенором издавал фальшивые звуки. Если к нему подсаживались солдаты или сержанты-танкисты, то он охотно угощал их пивом, перебрасывался с ними простыми фразами о войне, о жизни, о женщинах, тренируя, таким образом, разговорную речь.

Майор Ольбрихт понимал, что его водителю, как и ему, после пережитого происшествия нужен отдых для восстановления душевных сил. Поэтому, прощаясь со Степаном, когда тот довез его до дома генерала Вейдлинга, он коротко сказал:

— Завтра у тебя свободное время, Степан. Много не пей. В понедельник едем на полигон.

— Слушаюсь, — радостно отозвался Криволапов и четко козырнул рукой. Он был доволен решением командира. На горизонте замаячил отдых в ресторане «Папа Карло».