Леонид Гурунц - Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982
Моя жизнь – это свод человеческих страданий. Но она была для меня тем медоносным цветком, из недр которого я набирал свой нектар.
Сколько стоит писатель, если он, услышав крик боли, мольбу о помощи, закрывает уши, ради своего благополучия мирно уживается с несправедливостью и жестокостью?
Мне нечего терять, я человек уходящий. Даже сейчас, перед своей кончиной, задаюсь вопросом: куда мы идем? Назад, господа, назад. К своим прапраотцам, в каменный век. Мы еще не выбрались из логова зверя.
История человечества есть история борьбы за свободу и история борьбы против свободы. Именно этой причудливой диалектикой объясняется жизнестойкость и одухотворенность всякого искусства.
Каждая строка, написанная честно сегодня, будет воспринята грядущим поколением, как бесценный дар. Спешите сказать это слово, способное осветить беспросветную темень наших дней.
Власть слова куда сильнее власти денег.
Моими кураторами всегда были невежды. Нет, не то слово. Напыщенные бездарные негодяи, изображающие себя писателями. Но это всего лишь серые коты, умеющие только мяукать. Петь им не дано.
Насилие ведет за собой ложь. Не потому ли мы так нагло врем, наращивая ложь, что беспредельно растет насилие?
Причуды времени. Выверты завзятых крикунов, пожиравших в человеке его самость, его земное и духовное, его человечность. Попробуй выстоять, остаться человеком, когда ты в зубах дракона.
Я слышу ржание коней, скрип повозок, арб, байки сельских балагуров, рассудительную речь бывалых, мудрых стариков под грабовым деревом, что росло перед нашим домом. Это мое детство. Мой неиссякаемый ларец, полный еще неувядших цветов.
Зависть – это признак бездарности. Была бы у меня власть, я бы запретил людям, страдающим этим недугом, близко подходить к искусству.
Писатель, лишенный таланта, дорвавшись до власти, может принести непоправимый вред всему коллективу, всему писательскому клану. Снедаемый завистью, он запросто может загубить истинный талант, чтобы тот не маячил впереди.
Писатель – это тот, кто живет в яростном негодовании, в неистовом отрицании зла.
Еще раз о зависти. Бойтесь этого зла. Зависть мелочна и мстительна. Она никому ничего не прощает.
Если писатель при виде несправедливости и жестокости, не думая о последствиях, ринулся в бой, считай его талантливым. Смелость входит в состав таланта.
Посадили дерево на отшибе, в каменистую землю – и делу конец. Не выхаживали, не поливали, а там и вовсе забыли дорогу к нему. Мало ли в жизни незадачливых поступков!..
О, русский язык! Я постиг тебя, твой вкус, твой смак, бесконечность твоих оттенков, которым не обучишься ни на одном факультете. Постигал жизнь, ее мудрость, ее горечь, как то дерево, посаженное в сухую каменистую почву. И, о чудо, дерево, посаженное в камень без жизненных соков, прижилось, оно принесло плоды.
Жизнь идет на ущерб, быстро катится под гору, но я все равно там, в небесах, в поисках синей птицы, в мучительных странствиях за ней – истиной, которую от нас спрятали, заперли за семью замками.
В Союзе писателей Армении проводили митинг, посвященный Борису Пастернаку. Среди писателей Армении много почитателей его таланта. Одного я знаю хорошо – с детства был влюблен в Пастернака.
Обсуждался вопрос об исключении Пастернака из… Союза писателей СССР. За это предложение подняли руки все, даже тот, влюбленный в поэта с детства. В том числе и я, ваш покорный слуга.
Почему за проявленную в бою трусость солдата расстреливают перед строем, а за трусость, ставшую уже повседневностью и привычкой не наказывают никого? Даже коллективная трусость ненаказуема, если она совершена в угоду кому-то или чему-то.
Мы часто говорим о равнодушии. Не из этого ли резерва обывательской трусости черпает оно силы?
Не лги… Ложь, в конце концов, оборачивается предательством и изменой.
Трус – тот же лжец, изменник и предатель.
Тучи часто закрывают луну. Но проходит минута-другая, пусть час, глядишь, она снова всплыла и сияет на своем высоком небосклоне.
А тучи? Что тучи? Они сейчас здесь, а через минуту – их нет, будто и не было. Куда ветер подует.
Если ты правдив и честен – горе тебе, горе. Пути тебе не будет.
Я часто наблюдал: живет человек на земле, живет достойно и трудно, а его почему-то не замечают. И тогда человеку начинает казаться, что он обсевок в поле.
Чего только мы не натерпелись от Сталина, через что только не прошли! Еще неизвестно, через какие тернии придется пройти при его преемниках. Взгляните на одного Кеворкова, готового через горы трупов своих соотечественников идти вверх по служебной лестнице. Эта образина и бездушная скотина – продукт сталинского режима, его выкормыш. Слепок Сталина в миниатюре.
Сталин ушел, оставив нам в наследство стадное чувство страха, незыблемые догмы, духовную нищету и инфантильность, если хотите, духовное людоедство.
Совершить зло стало делом плевым, обычным. Жестокость – привычкой.
Мы привыкли к этому и проходим мимо, не давая себе труда подумать: откуда такое, можно ли терпимо относиться к подобным явлениям? Привыкли, просто привыкли.
И если мы завтра начнем друг друга съедать, не удивляйтесь: к этому мы достаточно подготовлены.
Кем он был, Сталин, погубивший цвет народа, подорвавший веру людей в светлые идеалы, – обыкновенный шизик, которому надо было лечиться в психиатрической больнице, или Тьер, стрелявший в революцию?
Это уже знамение века: неумные руководят умными, бесталанные – талантливыми. Так и норовят, прямо умирают до чего хотят стать Мао или Ким-Ир-Сеном, не меньше. Каждый в вверенном ему приходе.
Есть дни потерь, так же, как дни удач, дни обретений. Сегодняшний день мертвый. Я ничего не написал, нарушил собственное правило: ни дня без строчки.
Не чудо ли, что я жив, до сих пор жив? Сколько смертельных недугов, физических и моральных, подстерегали мои нервы, мое сердце, сколько смертельных пуль и снарядов летело мимо.
Вся моя жизнь – это муки Сизифа и Тантала вместе взятые.
Если ты хочешь, чтобы твой сын стал человеком, научи его еще маленького жалеть бездомного щенка.
У кого не хватает силенок изменить себя, пусть не грозится изменить мир.
Душа не разменная монета, ею нельзя торговать.
В моем родном Карабахе я встретил дерево у ручейка. Вода годами размывала корни, но дерево стоит, словно на подпорках. И мне вдруг показалось, что передо мною не дерево, а собственный портрет.
Правда – это непримиримая борьба со злом.
Надо жить так, чтобы другому человеку было легче оттого, что ты живешь на свете.
Жизнь пишется сразу на беловик, возможны кляксы. Горе тому, у кого одни кляксы.
Излюбленный метод расправы – не отвечать на вопли жалобщиков. Глухота. Что и делается в масштабе всей страны.
Я тот оселок, на котором все пробовали точить свои острые ножи.
Одно дело декларировать идею, другое – осуществлять. Все мы щедры на красное словцо. А пошел ли ты сам по новому, неизведанному пути? Все твои слова о прекрасном – поповщина, если ты разговариваешь с людьми, не сходя с проторенной дорожки.
Ветка багульника, поставленная в воду, расцветает даже зимой. Душа человека подобна багульнику. Она расцветает в любом возрасте от ласки. Но ласка у нас – дефицитный товар, она выдается строго по лимиту.
Коварная штука – доброта. С доброй душой можно всю жизнь носом землю рыть.
Мои родные дети. Я не оставлю вам наследства, сбережений. Я завещаю вам доброту. С этой штукой, как вы знаете, можно всю жизнь носом землю рыть и ничего не добиться. Но другого наследства у меня нет.
Неуютно было мне с ним. Я все свои копья обломал за него, а потому оно мне дороже всего.
Слабость обретает силу, натыкаясь на препятствия. Лишенное опоры существо не гнется, а наоборот, выпрямляется, само становится опорой.
“Я склонна думать, что всякий человек несет свою судьбу в себе самом, а содержание жизни формируется по свойствам его характера”.
М. Шагинян
Человечность, устремление к прекрасному, совершенству – такими высокими принципами живет настоящий художник. В этом его главное назначение.
Пути к Олимпу – это поиски непривычного и напряженного, мучительного и радостного. Подлинное художественное произведение -комплекс всех этих путей, ведущих к Олимпу. Только в таких исканиях вызревает и утверждается художественная правда.
Безудержная апология или зрящное отрицание эстетической позиции писателя – равноправные палачи всего живого в искусстве, обоих надо вешать на одной веревке.
“С возрастом начинаешь понимать силу человека, постоянно думающего. Это сила огромная, покоряющая. Все гибнет: молодость, обаяние, страсти – все стареет и разрушается. Мысль не гибнет, и прекрасен человек, который несет ее через жизнь”.
В. Шукшин
Я тем оградил себя от тления и забвения, что верно служил своему народу, моему Карабаху, отдав им все, что имел: сердце, ум, руки, свой скромный талант писателя, все физические и духовные силы без остатка.
