Станислав Гагарин - …Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов
Вертолет появился над ними в тот момент, когда Додж успел уже уйти в тень больших деревьев. Он пронесся вдоль дороги, затем сделал правый разворот и, снижаясь, направился в их сторону.
Он держит нас на радиопривязи! – сказал начальник охраны. – Надо бросать жестянку, она становится ловушкой, мы не выберемся из этой «кучи» [Игра слов. Heap – куча, груда, а также «автомобиль» на армейском сленге], сэр.
Вам лучше знать, Эрвин, – ответил Президент. – Для меня теперь вы самый могущественный человек на свете.
«Из этого положения не нашли бы выхода и лучшие стратегические умы Пентагона», – усмехнулся хозяин Белого дома.
… В первые недели пребывания в доме № 1600 оп постигал азы военного искусства. Три раза в неделю спускался в подвал резиденции, где располагался Ларри Холмс, его помощник по национальной безопасности. «Какое счастье, что у Ларри случился приступ аппендицита! Ведь он так хотел полететь со мной к горе Митчелл…»
Рядом с кабинетом Холмса находилась знаменитая «ситуационная комната» – набитое радиоэлектроникой помещение, где Президент выслушивал доклады директора ЦРУ, государственного секретаря и председателя КНШ, изучал секретные карты дислокации американских войск и схемы-варианты возможных операций против потенциального противника. Именно здесь проигрывались кризисные ситуации, прикидывались действия в случае локальных и планетарных конфликтов, которые могут быть развязаны коммунистическим сообществом.
В этой самой комнате, где, без преувеличения сказать, решалась судьба мира, Президент впервые показал зубы, подвергнув критике натовскую концепцию «глубоко эшелонированного удара», именуемую в обиходе «Планом Роджерса», по имени бывшего главнокомандующего вооруженными силами НАТО генерала Бернарда Роджерса.
В основу этого плана легла идея «воздушно-наземной операции», которую стратеги США считали основной формой, способом ведения боевых действий в Западной Европе. Смысл идеи был в том, чтобы не только разгромить противника перед фронтом двух войсковых контингентов, по и одновременно уничтожить людские и технические резервы на большую глубину вражеской территории. При этом апологеты «Плана Роджерса» утверждали, что принятие его повысит ядерный порог, поскольку эта стратегическая концепция предусматривает применение неядерных средств поражения, делает ставку на новое высокоточное и эффективное оружие обычного типа.
Тщательно изучив саму концепцию и сопутствующие ей материалы, Президент увидел слабость и уязвимость «Плана Роджерса».
– Теперь нет смысла, – сказал он, собрав в «ситуационной комнате» своих стратегов, – покрывать нашим ядерным оружием мнимое советское превосходство в Европе. Пора сказать самим себе, о чем мы пытаемся умолчать. О самом главном, что не дает нам покоя, что сделало прежде недоступную для нападения Америку такой беззащитной и уязвимой. Вы понимаете, что я говорю о русских ракетных подлодках, которые держат под прицелом Североамериканский континент. Вот о чем надо думать, а не об играх в солдатики в Европе!
Президент добавил также, что возникновение конфликта в Европе между Североатлантическим союзом и странами Варшавского Договора даже в очень скромных масштабах, если вообще какие-либо вооруженные конфликты можно назвать «скромными», нанесет острейший удар по всей системе мирового равновесия. А если военные действия станут расширяться, то ядерный порог в этом случае не поднимется, а станет предельно низким и может оказаться легкопреодолимым.
– Вот вы толкуете, – сказал Президент, – о том, что планируется нанесение ракетных ударов по вторым эшелонам, тыловым объектам, резервам противника. Но как вы мыслите сообщить той стороне, что ваша ракета, летящая в цель, снабжена обычным ВВ, а не ядерной боеголовкой? Представьте себя на месте русских. Вы, как И они, будете исходить из худшего варианта, неминуемо решите, что подверглись атомному удару, и ответите соответствующим образом.
Но ведь мы теперь тоже собираемся принять обязательство не применять первыми ядерное оружие, – заметил директор ЦРУ.
Вы тут же откажетесь от этого обязательства, если вам вдруг сообщат, что русские запустили ракеты. Или собираются это сделать в ближайшие часы-минуты…
И тогда, в «ситуационной комнате», и сейчас, преследуемый неизвестными заговорщиками, среди которых были и люди Дональда Крузо, Президент никак не мог предположить, что именно эта его фраза натолкнула директора ЦРУ на разработку плана, нужного для Комитета семи.
– Все, – сказал начальник секретной службы, останавливая машину, – приехали, сэр… Следующая остановка – Бруклинский мост. Только нам туда пока не надо.
Он быстро выскочил из «форда», обогнул его сзади и помог оставившему автомобиль Президенту перебраться через полутораметровую изгородь: она проходила между лесом и проселочной дорогой, не позволяя оленям перебираться на другой участок.
Теперь мы еще и за изгородью, – пошутил Президент.
Ничего, – успокоил его Эрвин Додж, – пройдем по этой стороне, потом переберемся на другую.
«Только бы не пустили по следу собак, – подумал оп. – Если у них есть собаки, нам не уйти».
Послушайте, Эрвин, – сказал Президент, когда они углубились в лес ярдов на полтораста, – этот проклятый вертолет тарахтит прямо над нашим «фордом».
Здесь он не сможет сесть, – отозвался начальник охраны, он шел впереди, исследуя дорогу, – деревья помешают. Но может вызвать другую машину. Поторопитесь, мистер Президент. Прибавьте скорости…
Они прошли еще тридцать – сорок шагов, когда наверху вдруг оглушительно треснуло и на кроны деревьев рухнули горящие обломки вертолета.
45
Обедали в офицерском зале военторговского кафе «Галактика», потолок которого был искусно расписан под звездное небо, а на стенах продолжали космический мотив прекрасные фрески.
Чья работа? – спросил Главком у командира соединения, когда рассаживались за банкетным столом овальной формы. – С хорошим вкусом художник. Со стороны приглашали?
Никак нет, товарищ Главный маршал, – ответил, горделиво улыбаясь, новоиспеченный генерал. – Свой умелец. Парнишка из Строгановки вызвался учинить все это. Срочную службу проходит у нас. Подобрал помощников из таких же рядовых – и вот… Всем нравится.
Мне тоже, – сказал Главком, глядя, как командир соединения разливает в бокалы гранатовый сок.
«А ведь всегда утверждали, что дурные традиции более живучи, чем добрые, – подумал он. – Чепуха все это. Само добро более жизнестойко, нежели зло. Стоит лишь добру объединиться, ему никакие темные силы не страшны. Поднялись всем миром против пьянства и одолеют его. А манера пить соки за здоровье хоть и со скрипом, но приживается».
Обо всем этом он и сказал в коротком тосте, когда поздравлял командира с первым генеральским чипом.
Может быть, отдохнете, товарищ Главный маршал? – предложил ему командир соединения после обеда. – В домике все приготовлено.
Ладно, – согласился маршал, – пожалуй, и в самом деле можно немного передохнуть.
«Там тихо, – подумал он, зная, что этот гостевой коттеджик стоит в лесу на отшибе. – Посижу да поработаю над тем материалом».
Собираясь в командировку, Главком не успел познакомиться с текстом беседы, которую провел с ним давнишний его знакомец писатель Скуратов. Собеседник просил прочитать то, что он написал со слов маршала, побыстрее. Ждут, дескать, в журнале. Вот Главком и взял рукопись в дорогу.
В гостевом домике он расположился за письменным столом, стоящим у окна. Сюда не давали проникнуть июльскому солнцу голубые канадские ели – их посадили лет двадцать назад, и деревья давно уже поднялись над крышей.
Его беседа с писателем начиналась с разговора о формировании личности маршала.
Маршал внимательно прочитал страницы, посвященные его детству и юности, тому времени, когда он был сельским учителем на Харьковщине, службе в РабочеКрестьянской Красной Армии. Потом бронетанковое учи лище, академия… Он закончил ее в сорок первом и 5 мая был на приеме в Кремле, слышал, как Сталин говорил о том, что воина с гитлеровской Германией неизбежна и большим счастьем будет, если удастся отсрочить хоть ненадолго.
И долгие четыре года войны, да и всю остальную жизнь, вплоть до нынешнего дня, маршал не мог постичь парадоксальность удивительного психологического феномена. Не укладывалось у него это в сознании. Ведь он сам слышал, как Сталин призывал выпускников военных академий быть готовыми к ближайшему и неминуемому нападению Германии и в то же время отвергал просьбы некоторых командующих приграничными округами разрешить им заблаговременно выдвинуть войска на оборонительные рубежи вблизи западной границы, привести их и боевую готовность.
