Борис Орлов - Начало великих свершений
…Однако тревожные известия не мешают нам заниматься своими делами. Весь день я, как проклятый, вожусь со своими планами, вычитываю инструкции и проекты приказов, и к концу дня имею в активе головную боль вместе со стойким отвращением к подобной работе. В дивизии я стал почти своим, и несколько соратников приглашают меня скоротать вечерок в офицерском клубе. Но, честно говоря, сегодня я не в настроении участвовать в офицерской пьянке. Я уже собираюсь уйти домой, когда всем офицерам штаба приказывают собраться вместе.
Это смерш. Трое офицеров сообщают нам, что отныне всем офицерам, в связи с участившимися нападениями, предписывается постоянно иметь при себе оружие, находящееся на боевом взводе и снятое с предохранителя. Ого! Такого даже в Манчжурии не было. Но это еще не все. Запрещается забирать из расположения части любые документы и вообще любую печатную продукцию. Вплоть до книг из библиотеки части. Обер-офицерам рекомендовано не ходить по городу в одиночку, а если возникнет подобная необходимость, то брать с собой вооруженного рядового или унтер-офицера. Штаб-офицерам и генералам ходить по городу в одиночку запрещается. Только в сопровождении нижних чинов, вооруженных автоматическим оружием. И так далее…
Выйдя из штаба, я задумываюсь о том, где мне отыскать себе конвой. В этот момент мимо меня проходят несколько молодых офицеров.
– …и что ж нам теперь, на танках ездить? – доносится до меня обрывок гневной филиппики, произносимой совсем юным поручиком.
Все понятно. Юноша попал на фронт в дни побед, и теперь просто не верит, что его, такого живого и теплого могут зарезать в грязной подворотне.
– Я труса праздновать не собираюсь! – горячится он.
Пожалуй, стоит вмешаться:
– Соратники! Ну-ка, подойдите поближе!
Они подходят с виноватым видом. Похоже, они просто не обратили на меня внимания. В этом нет ничего удивительного: я часто замечал, что новый человек в сплоченном коллективе, каковым, без сомнения, является штаб "Генерала Корнилова", имеет свойство как бы выпадать иной раз из поля зрения. Все дело в том, что окружающие настолько привыкли к одним и тем же лицам, что новичок просто не воспринимается ими как живой человек.
– Если я не ошибаюсь, Вы, господин поручик, резко отрицательно отзывались о только что прочитанном приказе?
Он уныло кивает. Весь его вид словно кричит: "Принесла же его нелегкая!"
– Господин поручик, мне кажется, что в разумной осторожности нет ничего предосудительного. Или я не прав?
– Правы, господин полковник, – с убитым видом рапортует "жертва".
– И мне кажется, что если Вы не станете без толку подставлять башку под пули, а горло – под нож, то от этого будет лучше всем. Кроме наших врагов.
Все четверо молча ждут, когда окончится очередная порция нравоучений. Черт побери, я же им добра желаю, а они смотрят на меня, как… как на скрягу, который не желает поделиться с ними их законной долей славы и орденов. Славы и орденов… А это мысль!
– Вот что, юноши – говорю я уже совсем другим тоном – а стреляете Вы хорошо? Я имею в виду – из пистолета?
Они удивлены. Вопрос сбивает их с толку, но они с готовностью кивают. Один вытаскивает из кармана серебряные часы с гравировкой "Юнкеру Щапову за отличие в стрельбе", второй гордо демонстрирует значок снайпера на груди. Остальные двое просят верить им на слово. Поверим.
– Если я правильно помню, никто из Вас не шифровальщик и не картограф – верно?
Они подтверждают мою правоту. Двое – из разведки, один связист и один – из группы начхима.
– Тогда у меня есть к Вам, молодые люди, одно предложение. Что Вы думаете о ловле на живца?
– Как это, господин полковник? – один из разведчиков удивленно смотрит на меня, явно не желая верить в услышанное.
– Сейчас объясню…
…Через полчаса я, в гордом одиночестве, шагаю по темной улочке. Интересно, они долго выслеживают свою жертву, или действуют спонтанно? Больно уж я "вкусная" мишень: подмышкой у меня зажата кожаная папка для документов. Ни дать, ни взять – офицер торопится в комендатуру с важными документами. И, если учесть чин, документы наверняка представляют большой интерес для диверсантов…
В принципе, я человек трусоватый. Вернее сказать, таков я обычно. Но иногда мне точно шлея под хвост попадает, и тогда… Тогда можно устроить так, что я пойду вперед, изображая из себя живца, а метрах в ста за мной осторожно крадутся четверо молодых офицеров с автоматами. Охота началась, господа! А она, как известно, пуще неволи…
Что это? Показалось, или в самом деле тень мелькнула? А ну-ка… Теперь самое главное – не напрягаться и не выдать, что я готов к нападению… Нет, вру. Самое главное сейчас – это не дать себя убить. Я постараюсь…
Так и есть: за спиной осторожные шаги. Ближе, ближе…у меня по спине бежит холодный ручеек пота. Представляю себя, как он сейчас готовится, поднимает руку…
Я резко шагаю в сторону, пригибаюсь и почти ложусь на спину, держа на мушке своего преследователя. Он делает движение, словно пытается что-то достать, но сзади раздаются крики "Стой! Руки вверх!" и к нам с шумом и топотом бегут мои охотники. Он было хочет двинуться куда-то, но автоматная очередь в воздух настраивает его на более спокойный лад. Подбегают мои молодцы. Поручик Осипов кидается обыскивать незнакомца, и радостно вскрикивает, извлекая на свет (хотя какой может быть свет южной ночью?) пистолет с толстым дулом.
– Глядите-ка, господин полковник, вот это штуковина! – он протягивает мне оружие и, чуть понизив голос, говорит, – Бесшумный пистолет. Производства Смит и Вессон.
– Видел раньше? – интересуюсь я.
– Нет, – он чуть смущается, но потом продолжает, – про такие в наставлениях написано.
– Понятно. Ну, тащите-ка субчика в дом. Беседовать будем…
…Минут через двадцать я сижу на стуле в глубоком каменном подвале, а передо мной поручики Осипов и Щапов с короткими придыханиями "месят" нашего клиента. Он уже весь в крови, но все еще упирается и отказывается говорить на каком-либо из известных нам языков. Эх, молодежь-молодежь! Ладно, придется вспомнить кое-что из маньчжурского и испанского опыта…
– Ну-ка, ребятишки, прекратите его лупить. А то он сейчас сознание потеряет, и не договоримся тогда. Давайте-ка мне его к столу. Вот так. Руку левую – на стол. Так. Говорить будешь? Не хочешь?
Тяжелая рукоять "Лахти" мозжит мизинец. Короткий вопль, тут же оборванный крепкой ладонью подпоручика Лысенко, зажавшего кричащий рот.
– Ну, будешь говорить? Нет? Извини.
Удар по безымянному пальцу. В неверном свете керосинки видно, как у него расширяются зрачки. Как же там меня монголы учили? Надо повторить по уже разбитому пальцу. На! А теперь – по среднему. Понимаю, что больно, но ведь ты, сука, сам виноват.
С левой рукой закончено. Теперь правую…
… Ну хорошо, а если я тебе палец отрежу? А если на ноге? Все равно не хочешь говорить?
– А ну, мальчики, снимайте-ка с него штаны. Ну вот, милый, у тебя два яйца, а сейчас будет одно. Щапов, подайте мне кинжал…
– Стойте! – полузадушенный хрип и голос полный муки, – Стойте! Не надо, я буду говорить.
– Смотри-ка, он даже русский понимает, – восхищается Осипов. И повернувшись ко мне, с восторгом замечает, – Вам бы, не танками командовать, а в разведке служить!
– Знаешь, соратник, лет десять в армии прослужишь, хлебушка армейского вдоволь пожуешь, научишься и танком управлять, и взводом командовать, и пленных "потрошить". Ну-с, любезный, и зачем надо было себя так мучить? Имя, фамилия, на кого работаешь?…
…Еще через двадцать минут мы отправляемся по названному нашим пленником, греком по фамилии Янаки, адресу. Предварительно мы связываем его, тщательно затыкаем кляпом рот, и повеселевший Осипов говорит ему на прощание:
– Теперь молись, чтобы мы обратно вернулись, – он подмигивает, – а то так и сдохнешь тут, в подвале.
Янаки мычит. Видимо, такая перспектива ему не по душе. Но мне на него наплевать. Самое интересное из того, что сказал Янаки, так это говорящий с легким акцентом человек, которого мы, может быть, встретим по указанному адресу. Это он оплачивал золотом услуги убийц и похитителей, он давал задания и указывал интересующие его части и подразделения. Собственно говоря, Янаки шел не за мной, а просто решил кроме основной работы, сделать еще и "сверхурочную". Его целью были офицеры, посещавшие кофейню "Золотой павлин", но он не смог пройти мимо такой аппетитной жертвы, как полковник с документами. Янаки признался, что за такую добычу, Хозяин заплатил бы ему не менее трехсот золотых. Я даже обиделся: маловато за Героя России…
… Так или иначе, а вот мы и пришли. Я поворачиваюсь к подпоручику Низову, нашему проводнику по ночному Константинополю:
– Соратник, ты точно уверен, что это улица… – я лихорадочно пытаюсь вспомнить название, но ничего не выходит. – Словом, это та улица, которую он назвал?
