Сергей Шкенев - «Попаданец» на престоле
— А вот этого не нужно, чай, не французы! — Стучу ножом по графину. — Феденька, говоришь?
Как же забавно краснеют девицы! И отвечает шепотом:
— Федор Иванович.
— Нет уж, поздно оправдываться. Толстой!
— Я, Ваше Императорское Величество!
— Вот и наказание — берешь сию юную красавицу в жены! Заслужил пожизненное заключение! И чтоб завтра же обвенчались.
Неблагодарное это дело — загадывать наперед. Вот так строишь-строишь планы, а потом появляется что-то непредвиденное, и все летит в тартарары. Не получилось со свадьбой с утра: еще затемно в дом Лопухиных прибыл прапорщик Акимов с взводом егерей. Они доставили боеприпасы и две новости: обе плохие. Первая новость — у Кулибина и Ловица кончились химикаты для производства гремучего пороха, так что патронов к винтовкам не видать как своих ушей. Наскребли из остатков на последние полтыщи штук, а на требования новых отвечали исключительно грубо.
Второе известие поначалу показалось хорошим — Кутузов наконец-то овладел ситуацией в столице и выдавливает паникующего и лишенного общего командования противника из города. Есть, правда, кое-какая загвоздка… Именно отсутствие командиров не позволяет провести с англичанами и шведами переговоры о капитуляции. Михаил Илларионович даже взял на себя смелость и пообещал сдавшимся справедливый суд, но успеха не имел. Пришлось ему действовать грубой силой.
И вот сейчас неприятель, числом не менее трех тысяч, намерен пробиваться по единственно свободному пути — мимо дома Лопухиных. А сколько нас? Из красногвардейцев в строю только четырнадцать человек, остальные ранены. Взвод Акимова — еще тридцать, да я с Ефимычем. Итого… хреново!
— Ваше Императорское Величество! — Тучков взволнован. — Государь, вам необходимо срочно отойти в более безопасное место.
— Да? — изображаю удивление. — Никуда я не пойду, Александр Андреевич, тем более в одиночестве.
— В сопровождение будет выделено…
— Какое сопровождение, капитан? А ты с кем останешься?
Командир красногвардейцев помрачнел, но упорно стоял на своем:
— И тем не менее, Ваше Императорское Величество… Народ не простит, если…
— А не помолчать бы тебе, Александр Андреевич? Молод еще царям-то перечить. Vox populi нашелся! Я, между прочим, тоже народ!
— Воля ваша, государь, — отступился капитан. Только в выражении лица явственно читалось невысказанное: «Сволочь ты, а не народ!»
Да пусть думает что хочет, хоть матом ругается, все равно отсюда не уйду. Нельзя уходить по одной простой причине — сразу за заставой, в которую упирается улица, поставлены палатки полевого госпиталя. Восемь сотен человек. И тридцать штыков охраны. И пятьдесят патронов на всех.
В строительстве баррикады участия не принимаю, просто и скромно сижу на принесенном из дома креслице и перезаряжаю злополучные пистолеты. Справятся без меня, должны же быть хоть какие-то привилегии у августейшей особы? Тем более ранен и по возрасту старше всех. Даже Ефимыч, и тот оказался помладше на два года. Да, возраст… Плевать, все равно когда-то придется помирать, так почему не сегодня? И денек намечается солнечным и теплым. Лепота.
За спиной разговор на повышенных тонах. Оборачиваюсь — это Федор Толстой пытается прогнать невесту. Лизавета Михайловна переоделась в мужское, в руках сжимает фузею, древнюю даже по нынешним временам, и не собирается никуда уходить. Ну вот, пожениться еще не поженились, а ссорятся так, будто за плечами не одно десятилетие супружеской жизни. Может быть, им тарелки принести? Ладно, обойдутся, сейчас придут гости и перебьют не только посуду. А платить кто за все будет? Я?
Рядом объявился прапорщик Акимов. Если опять примется уговаривать отсидеться в тылу, начну ругаться. Не пойду!
— Ваше Императорское Величество, они идут!
Кто такие «они», можно не спрашивать. И откуда знает о приближении противника — тоже.
— Что там за ловушки установил? — показываю на поднявшиеся вдалеке черные дымные столбы.
— Так это, — гвардеец смущенно ковыряет носком сапога мостовую, — у Ивана Петровича немного греческого огня оставалось, вот я и подумал…
Оказалось, что прапорщик попросту заминировал предполагаемый маршрут продвижения противника — протянул через улицу тонкие шелковые нити, привязанные к бутылкам с зажигательной смесью. Уж не знаю, как удалось добиться, но стеклянные снаряды падали с крыш не только при натягивании, но и при обрыве. И даже если кому-то пришла в голову мысль обрезать растяжку, то… Судя по всему, так оно и получилось. Впрочем, нам это не слишком помогло.
— Приготовиться! — крикнул Тучков и оглянулся, как бы извиняясь.
— Ты здесь командир, Александр Андреевич! — Состояние капитана понятно — не каждый день под началом целый император.
Сначала показались шотландцы — даже в безнадежной ситуации хитрые англичане предпочли уступить славу первопроходцев, оставаясь во втором эшелоне. Шведы, скорее всего, замыкали колонну, принимая на себя удары кутузовского авангарда. Немногочисленные уцелевшие волынки еле слышны в слитном реве бросившихся на баррикаду горцев. Бегут не стреляя, только выставили штыки. Кончились патроны?
— Пли!
Тучков еще что-то кричал, но бабахнувшая справа фузея оглушила так, что в ушах звон, сквозь который еле-еле пробивается девичий визг.
— Я попала! Попала! Попала! — Лизавета Михайловна с самым восторженным и одухотворенным лицом забивает в свое орудие новый заряд. Шомпол в тонкой изящной руке выглядит почти как лом. — Феденька, смотри!
Федор Толстой вздрагивает, когда рядом с ним на набитый землей мешок ложится толстенный граненый ствол. Пламя вырывается метра на полтора, и сразу несколько шотландцев падают. Она что, картечью лупит? Или случилось чудо и у нас появился пулемет?
— Какого хрена разлегся? — Сзади кто-то бьет по ногам. — Держи!
Едва успеваю обернуться, как незнакомый солдат в форме старого образца сует мне в руки чугунное яблоко с торчащим дымящимся фитилем. Придурок, ведь не доброшу! Тем временем гренадер поджигает вторую гранату и швыряет в наступающих. А я что, хуже? Эх, хорошо пошла! И рванула в воздухе!
— Подвинься! — Слева появляется еще один солдат. И второй… и третий… Обман зрения, или количество защитников баррикады на самом деле увеличилось в несколько раз? Героическая гибель откладывается на неопределенный срок?
— Государь, вы живы? — Налетевшая и облапившая меня огромная обезьяна в казачьем кафтане настолько похожа на Аракчеева, что, подозреваю, это он и есть. — А мы так торопились!
— Пусти, а не то в бароны разжалую!
Вырваться не получилось — набежавшие гренадеры схватили в охапку обоих и потащили в дом Лопухиных, подальше от опасности. И на скорости со всей дури приложили о гостеприимно распахнувшуюся навстречу дверь…
«Тяжела ты, народная любовь!» — это было последнее, что успел подумать. Появившаяся мысль погасла одновременно с сознанием и искрами из глаз.
Ничего не вижу… абсолютно ничего не вижу… полная темнота. И легкость во всем теле. Это что же получается, опять умер? Первый раз в землянке после попадания немецкого снаряда, и вот сейчас… Да, наверное, умер, а те голоса, что ловлю краем сознания, голоса ангелов. Но разве они говорят так хрипло, через слово поминая нечистого? Ад? Господи, но за что? Я же крещеный, тем более коммунист! Не шути так, Господи! Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Знаю… там, наверху, уже построен коммунизм. Дай глянуть хоть одним глазком! Потом делай что хочешь! А лучше возьми в небесное воинство… даже рядовым! Молчишь, Господи? Хорошо, пусть будет ад, где одни фашисты, как рассудишь. Но учти — я их зубами грызть буду! У бесплотных душ есть зубы? У меня будут, обещаю!
Голоса все громче. Знакомые голоса. Тучков? Разве он тоже погиб? И вроде бы еще Бенкендорф. А с хрипотцой — прапорщик Акимов. Что же, вполне достойная компания. Хорошие люди, с такими хоть англичан бить, хоть Вельзевула с Люцифером раком ставить. И поставим, чего скромничать…
— Не извольте беспокоиться, Александр Христофорович. — Вот этот мягкий грассирующий баритон слышу в первый раз. — Современная медицина творит чудеса, и не пройдет и недели, как наступит улучшение.
Какая, к чертям, медицина? Я же умер.
— Вы уверены, доктор?
— Несомненно!
Ага, значит, все-таки живой. А Бенкендорф разговаривает с врачом. Кстати, неизвестно, что лучше — помереть или попасть в руки нынешних коновалов. И то и другое дает практически одинаковый результат, но первое происходит менее болезненно.
— Я на вас надеюсь, Генрих Станиславович.
— Господа, доверьтесь опытному эскулапу. Перелом ключицы не настолько опасен, чтобы так беспокоиться! В столь юном возрасте кости срастаются очень быстро.
