Анатолий Дроздов - Рыцари плащаницы
В приземистое каменное здание поместья Иванов зашел один. Во дворе шла суета, бегали люди: под присмотром Егорычева наемники и офицеры паковали вещи и вьючили лошадей. Полковник включил ноутбук, вставил в считывающее устройство одну из карт, извлеченных Колбиным из самолета-разведчика. Включил программу сканирования изображения, подождал результата и заменил карту. Затем проделал это еще и еще. Лишь на четвертой карте поиск сработал. Иванов включил медленный просмотр и некоторое время внимательно изучал запись. Затем щелкнул клавишей повтора…
Самолет-разведчик делал плавные круги над замком, камера тщательно фиксировала мельчайшие детали оборонительного сооружения. Полковник видел мощные стены на каменистом холме, единственные ворота, защищенные двумя низкими башнями, нависающими по обеим сторонам прохода в замок, высокую, квадратную башню-донжон в центре замкового двора. На стенах стояло несколько стражников, во дворе Азни шла обычная суета: спешили по своим делам слуги, конюхи выводили лошадей, двое сменившихся воинов точили мечи, вращая круглый камень, насаженный на кривую рукоять. И лишь один человек не участвовал в общей суматохе: стоял на площадке правой надвратной башни и внимательно следил за полетом "шмеля".
– Ты видишь нас! – прошептал Иванов. – Но не удивлен.
Полковник пробежался пальцами по клавишам. Картинка на экране монитора застыла, квадратная, белая рамка побежала по диагонали и, захватив лицо человека на башне, увеличилась в размере. Иванов с минуту разглядывал изображение. У человека, попавшего в объектив камеры, было худое изможденное лицо, глубоко запавшие глаза и борода с густой проседью. Он был немолод, но не дряхл; от лица и фигуры старого воина исходила явственно ощущаемая сила. Но Иванова поразило не это. Лицо незнакомца светилось радостью.
– Почему ты улыбаешься? – прошептал полковник. – Чему рад? Несколько дней назад в ущелье ты стоял на коленях рядом с Акимом, закрывшись щитом. Тебя там славно покалечили сарацины, возможно даже, чуть не убили. Ты и сейчас еле стоишь на ногах. Но улыбаешься. Почему?..
14.
Сражение у Тира догорало. Осажденные ходе стремительной вылазки оттеснили сарацин от городских ворот и теперь ломали лестницы, рубили секирами деревянные щиты, которыми мамлюки закрывались от стрел, подступая к стенам. Убегавших сарацин франки не преследовали. То ли спешили уничтожить средства приступа (на изготовление новых уйдет немало времени и денег), то ли вовремя усмотрели другую опасность. В полумиле от ворот Тира, притаившись в ложбине, грозно застыла пестрая масса конницы, готовая в любой миг ринуться на многобожников. Но Саладин, наблюдавший за сражением с небольшой возвышенности, медлил с приказом.
Он сидел на спине тонконогого, породистого жеребца, опираясь больной спиной на высокую луку седла. Лицо султана было бесстрастно. Начальник конницы уже несколько раз как бы ненароком выезжал вперед войска, искусно имитируя горячий норов застоявшегося коня, но Саладин словно не замечал ухищрений тысяцкого.
Уловка не удалась. Он преднамеренно послал сегодня на стены Тира самых слабых и неумелых. Они неловко ставили лестницы, робко лезли наверх, и как только франки, скрытно перебросив силы по тайным ходам-потернам, вышли наружу, мамлюки пустились наутек. Саладин ждал, что озлобленные длительной осадой, засыпаемые в течение месяца камнями и стрелами, изголодавшиеся франки, почуяв запах крови врага, потеряют разум. Бросятся остервенело рубить убегавших, гнать их до самого лагеря. Вот тогда придет торжество истинной веры! Из ложбины, стронутая с места взмахом руки, вырвется легкая конница, помчится к городу, отрезая многобожникам путь к отступлению. Следом двинутся на врага сотни верховых в панцирях, а из-за их спин лучники пустят тучу смертоносных стрел. На поле у Тира закипит битва, подобная той, что свершилась у подножия Хаттинского холма у Тивериады. И с тем же концом. Франков слишком малочисленны, чтобы противостоять тысячам всадников, они все найдут смерть под стенами, на глазах у своих жен и детей. Но, главное, будет покончено с этим шайтаном Конрадом, который приплыл в Тир этим летом и за короткое время сумел не только укрепить город, но и зажечь сердца его жителей неукротимым духом сопротивления. Главный враг султана должен был выйти в поле и попасть в расставленную ловушку. В этом Саладин не сомневался. Конрад всегда возглавлял вылазки, так и было и в этот раз. Но хитрый франк разгадал уловку старого султана.
Саладин видел, как всадник в вороненых доспехах на высоком рыжем коне разъезжает у стен Тира, отдавая команды. Вот он плетью прогнал воинов, столпившихся у тел сарацин, предоставив право обдирать убитых выбежавшим из ворот жителям. Воины нехотя потянулись к стенам – помогать ломать лестницы и рубить щиты. Конрад махнул рукой: из ворот города стали выезжать повозки, куда проворные горожане стали складывать раненых и убитых, а также грузить оружие, снаряжение и другую добычу. Франкам следовало помешать, но Саладин знал: его всадники не успеют проскакать и половины расстояния, отделявшего их от города, как ворота закроются, и на поле перед ними останутся только трупы. Проклятый Конрад!
Сердясь на врага и ругая его, Саладин никак не мог избавиться от другого чувства: Конрад ему нравился. Он сражался не так, как другие франки. Те не имели малейшего представления о военной хитрости, в сражении мчались прямо на врага, уповая только на свою силу и храбрость. Они остервенело врубались в ряды правоверных, нисколько не смущаясь тем, что врагов многократно больше. Эта бесшабашная отвага много лет приносила им победы: правоверные приходили в смятение и разбегались. Но те же самые франки, встретив жесткий отпор, терялись. У Хаттинского холма их король Лузиньян, вместо того, чтобы поднять дух своих воинов, когда войско попало в окружение, велел разбить лагерь и стал молиться. Оказавшись в плену, король многобожников трусливо согласился отдать Аскалон в обмен на свободу. Великий магистр тамплиеров, вождь христианских псов, десятилетиями рвавших на куски мусульманские земли, купил себе жизнь сдачей крепостей, каждая из которых могла месяц сдерживать продвижение войск правоверных. Саладин знал, что священная книга многобожников, как и Коран, обещает воину, павшему в сражении за свою веру, место в раю. Но вожди варваров не спешили это место занять. Презренные, они дрожали за свою жизнь. Среди франков, попавших в плен у Хаттинского холма, лишь один не испугался. Старый Рено из Керака, подлый пес, давний и самый ненавистный враг султана, грабивший сирийские караваны и несколько лет тому затеявший поход в Аравию, что едва не привело к потере святых для правоверных городов Мекки и Медины. Рено отказался принять истинную веру в обмен на жизнь. Саладин убил его своею рукой, прямо в шатре, притворившись разгневанным преступлениями барона. На самом деле гнева не было, только расчет. Гордый отказ старого рыцаря мог придать мужество другим франкам. Если б Рено согласился изменить вере, он спас бы рыцарей-монахов. Конечно, тех подержали бы в цепях год-другой, но затем отпустили бы за выкуп. Золота можно было требовать много: ордена многобожников славится своим богатством, выкупных денег хватило бы на цитадель, вроде той, что он возвел в Каире. Вместо этого монахов пришлось зарезать на глазах у всех. Видя это, предводители франков испугались… В конце концов, те земли, что они передали султану в обмен на свободу стоили много больше выкупа за монахов, к тому же орденские рыцари были самыми умелыми и непримиримыми противниками истинной веры. Убив их, Саладин не прогадал. Он сдержал слово, отпустил короля и магистра, хотя брат и дядя упрекали его. Султан только улыбался в ответ. Брат и дядя были некудышними полководцами и не понимали, что воины могут простить своему предводителю многое. Пьянство, разврат, легкомысленное отношение к врагу, приведшее к поражению войска, голод и даже несправедливость. Но ни один воин никогда не простит своему вождю трусости. Полководец имеет право посылать воина на смерть, но и сам, если так случится, не должен дрогнуть у врат рая. Опозоренным вождям франков никогда не собрать войска против правоверных, они не опасны. Угрозу несут такие, как Конрад…
Когда войско султана приступило к Тиру во второй раз, из города сбежали двое правоверных. От них Саладин узнал все о своем новом враге. Маркиз из Монферрата плыл на помощь Лузиньяну, но опоздал к битве у Тивериады. Тогда он направил свои корабли к не покоренному Тиру. Но не стал высаживать воинов на берег, ждал, чтобы жители города признали его правителем. Саладин оценил этот шаг: маркиз берег воинов и не собирался понапрасну проливать их кровь. Зато когда горожане принесли омаж, Конрад стал заботиться о них, как о детях. Он не бравировал рыцарской отвагой, ввязываясь в бессмысленные стычки с врагом, как поступали другие предводители франков, спокойно и терпеливо сидел за неприступными стенами Тира, нанося удары лишь когда требовалось. И всегда побеждал. Малой кровью. Зато в войске султана убитых считали тысячами после каждого приступа. Тысячи умирали от ран и болезней. А защитники Тира пребывали в здравии и даже позволяли себе насмехаться над напрасными попытками правоверных овладеть городом.
