Андрей Биверов - 13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины

Так и образовалась проблема, к которой я долгое время не знал даже, как подобраться. Откладывая ее на «потом», я в итоге дотянул до самого своего отъезда. Отплытие было назначено уже на следующий день, когда понял: если я хочу поговорить со своим дядей в обозримом будущем, нужно сделать это сейчас. В общем, давно намечающийся разговор с дядей, великим князем Константином Николаевичем, состоялся в ночь перед моим отъездом на Туманные Острова.

Дядюшка встречал меня в парадной. После традиционных приветствий и объятий с поцелуями, как это заведено у близких родственников, он пригласил меня пройти в его кабинет, дабы не беспокоить супругу. Александра Иосифовна крайне тяжело перенесла последнюю беременность и все еще была весьма слаба здоровьем.

Согласившись, я проследовал за великим князем через первый зал Приемной в Парадный кабинет Константина Николаевича. Несмотря на бушующую за стенами дворца вьюгу, в кабинете было на редкость тепло и уютно. Массивный стол с аккуратными стопками бумаг. Книжные шкафы с избранными книгами из библиотеки князя. Несколько картин маринистов на стенах. Не сговариваясь, мы одновременно заняли два кресла у потрескивающего дровами камина.

— О чем ты хотел поговорить, Николай? — начал разговор Константин, вольготно расположившись напротив меня. Он не спеша поглаживал свои роскошные бакенбарды, глядя на меня с легким прищуром.

— О подготовленном мной новом проекте крестьянской реформы. Он весьма перекликается с вашим старым проектом, тем самым, который вы отстаивали в 61-м, в Комитете, — сделал я первый ход.

— Вот как, — удивленно протянул князь, делая вид, что ему сей факт неизвестен. Я же, напротив, абсолютно точно знал, что Константин имеет полную информацию обо всем, что происходит во дворе, благодаря своим связям. Это подтверждала и информация Игнатьева, который выяснил, что многие члены Кабинета весьма часто посещают Мраморный дворец.

— Я бы хотел, чтобы вы с ним ознакомились, дядюшка, — вынул я из принесенного саквояжа стопку плотных листов бумаги, прошитых бечевой. — Мне интересно будет услышать ваше мнение и оценку.

Князь настороженно посмотрел на меня, словно пытался прочитать по лицу мои мысли. Взяв со стола рукопись, он надолго погрузился в чтение.

Временами он недовольно хмыкал, часто надолго останавливался, видимо задумываясь. Я не мешал ему, терпеливо ожидая, когда он закончит. Только тихое потрескивание углей в камине и вьюга за окном не давали комнате утонуть в полной тишине.

Наконец великий князь отложил документы и устало откинулся на спинку кресла.

— Я не понимаю тебя, Николай, — сказал он наконец, тарабаня кончиками пальцев по подлокотнику кресла, — я разделяю твое стремление к переменам, но не слишком ли быстро ты начал?

— У меня мало времени, дядя. Даже нет, не так. У России мало времени, — искренне ответил я. Признаться, Константин угодил в больную точку, я и сам сомневался, не излишне ли гоню лошадей. Но я прекрасно понимал, что без первых решительных шагов не смогу сдвинуть с места неповоротливую государственную машину.

— Быстро только кошки родятся, — отрезал великий князь, недовольно поглядывая на меня. — Ты посягаешь на основы, на основы нашего общества! Своими идеями ты уже разворошил осиное гнездо, в которое не решались лезть ни твой отец, ни дед.

— Не преувеличивайте, дядя, я пока не сделал ничего, — начал оправдываться я.

— Не тешь себя иллюзиями, — прервал меня дядя и, резко наклонившись вперед, пристально посмотрел мне прямо в глаза. — Среди помещиков УЖЕ бурлит недовольство. Неужели ты не понимаешь тех рисков, которые несут твои начинания?

— Понимаю, — спокойно ответил я, выдерживая его взгляд, — освобождение наших крестьян без выкупа приведет к неизбежным бунтам среди помещичьих. Будут гореть родовые гнезда, дворяне будут пытаться привлекать войска для подавления восстаний.

— Что значит «будут пытаться»? — мгновенно вычленил нужный подтекст из фразы великий князь.

— То, что карательства, подобного польскому, я не допущу, — жестко ответил я. — Если помещики не довольны — это их проблемы. Войска, чтобы давить крестьянские волнения, я не дам. Крепостные должны быть и будут свободными. Бунты — да, их мы будем усмирять, но пока крестьяне не поднимают никого на вилы, трогать их я не позволю.

— Вот оно что, — откинулся на спинку кресла Константин, задумчиво оценивая меня взглядом. — А ты понимаешь, что это значит? — тихо спросил он.

— Против меня будет вся аристократия. Меня попытаются сместить или убить. Возможно, попробуют объявить сумасшедшим, дабы иметь повод отменить мои решения.

— Значит, понимаешь, — великий князь отвел взгляд и задумчиво посмотрел в пол. — Знаешь, Николай, — начал он, не поднимая взора, — я всегда думал, что знаю тебя. «Умный, послушный мальчик. Он будет хорошим императором». Таким тебя всегда видел твой отец, таким видел я и остальные родственники… — здесь Константин снова замолчал, задумавшись.

Спустя пару минут он поднял взгляд и пристально посмотрел на меня:

— А теперь выясняется, что ни черта мы не знали и не понимали. Расскажи, чего ты хочешь?

— Чего я хочу? — тут был мой черед задуматься. — Я хочу, чтобы в страну вернулась справедливость. Разве справедливо, что несколько сотен тысяч живут в роскоши, а миллионы голодают из-за этого? — я развернул здесь заранее заготовленную и даже отрепетированную речь. Надеюсь, она не звучала слишком пафосно и по-мальчишески горячо. Суть же речи сводилась к попытке хотя бы немного уменьшить разрыв между дворянством и крестьянством, ну и хоть как-то облегчить тяжелую жизнь последних. Закончив свое пламенное выступление, я откинулся на спинку кресла и, схватившись за стакан с глинтвейном, принялся пить, внимательно наблюдая за дядиной реакцией.

— Слышится мне в твоей речи сильное влияние французской коммуны, — задумчиво заметил великий князь. — И еще этих немцев, Маркса и Штейна.

— А что в том плохого, дядюшка, — улыбнулся я, — немцев мы еще со времен Петра стали привечать и слушать. Да и что уж скрывать, немецкой крови в нас с вами куда больше, чем русской, разве не так?

— Так-то оно так, Николай, — с недовольством посмотрел на меня дядя. Видимо, я задел не слишком приятную для него тему. — Но ты не забывай, что мы есть и будем семьей русской, царской. По духу и по вере мы люди русские, православные.

— Я не это имел в виду, — увел я разговор в сторону от скользкого национального вопроса, — суть моих слов в том, что идея здравая, подлежит рассмотрению, неважно, откуда ее почерпнули. Немцы говорят правильно. В любом обществе есть борьба сословий и классов. Лишь положение государя столь высоко, что ему чужды интересы любого сословия. Его ноша тяжелее и тягло больше, чем у любого другого. Он ответственен за все, что происходит в стране. Только государь может быть источником высшей власти и высшего суда — он беспристрастен и потому справедлив. В России же, к моей глубокой скорби, царь стал лишь primus inter pares среди дворянства. Скажите, дядюшка, вы ведь тоже считаете себя принадлежащим к этому сословию?

— Пожалуй… да! — кивнул Константин. Похоже, с такой точки зрения он ситуацию не рассматривал.

— А ведь на самом деле, как представитель императорской семьи, к ним не принадлежите, — убеждал его я. — Ваше положение настолько же выше дворянского, насколько их — выше крестьянского и мещанского. Нам с вами надлежит заботиться о стране в целом, а не принимать навязанное нам представление о необходимости служения дворянскому сословию и защиты его интересов.

— Ладно говоришь, — усмехнулся князь. Чувствовалось, что моя позиция ему понравилась.

— Считаю, — ринулся я ковать железо, пока горячо, — что жалованная бабушкой нашей Екатериной Великой грамота дворянству от 1745 года развратила служивое сословие. Оглянитесь, дядюшка, оглянитесь, — с жаром продолжал я. — Разве вы не видите, что правит сейчас в России отнюдь не императорская фамилия? Чиновники имеют больше весу и силы, чем мы с вами. Получая чины и титулы, они служат уже не за совесть, нет. Они служат за деньги. Слова же «верность», «честь», «бескорыстие» им, как мне кажется, и вовсе не свойственны. Этакое обязательно условие для продвижения по службе — полное отсутствие совести.

— Положим, я тоже не в восторге от чиновной братии, — поморщился князь, — но ты, мой мальчик, все же преувеличиваешь. Не так уж они и плохи. Да и заменить их некем.

— Отнюдь, — с жаром возразил я, — можно заменить, можно и нужно. Потому и готовится сейчас указ о земских собраниях.

— Слышал, батюшка твой пестовал сию идею, — заинтересовался Константин, — говоришь, уже указ подготовлен?

— Да, — гордо кивнул я, — и указ, и порядок избрания земских собраний и управ. Однако, — тут я замялся, дабы подобрать нужное сравнение, — чиновничество, как чующий загонщиков дикий зверь, стремится избежать этого. Оттягивают, разными уловками, все далее и далее момент принятия решения.