Олег Кожевников - Комкор
Это были последние слова, которые нам удалось расслышать; дальнейшее шипение и писк в радиоэфире полностью забили немецкую речь. Впрочем, если бы не отличное мое знание немецкого языка, и прежнюю тарабарщину разобрать было почти невозможно. Эх, если бы у раций сидели люди, владеющие немецким языком, скольких ляпов мы смогли бы избежать! Сколько жизней сэкономили, если бы была грамотно поставлена служба радиоперехватов и дешифровки. Вот как сейчас, когда я прослушал перехваченный нами разговор, и все мои замыслы в корне поменялись: не суть, конечно, а сроки начала задуманных операций и место удара на западном направлении. Начинать выдвижение подразделений нужно было немедленно, не дожидаясь темного времени суток; а прорывать оборону и форсировать Буг не в районе Цехановечей, где был наведенный немцами понтонный мост, двигаться надо прямо по асфальтовому шоссе, этому парадному ходу на Варшаву.
Казалось бы, мне нужно было срочно ехать в танковые дивизии и давать команду на выступление, а я стоял, курил и все никак не мог успокоиться от той части информации, что отряд Половцева заблокировали у моста, на той стороне Буга. «Эх, майор. больно увлекся ты, парень, безжалостно громя немецкие аэродромы! Теперь от этих бульдогов хрен оторвешься, хватка у них смертельная – пока не изведут всех, кто принимал участие в налетах на аэродромы, не успокоятся, сволочи! И никак я тебе не смогу помочь, майор, – просто не успею подтянуть дивизии на западное направление, чтобы ударить в тыл фашистам, окружившим твой отряд». Эти печальные мысли немного смягчал тот факт, что ценой своей гибели ребята из отряда Половцева обеспечат успех намечающегося наступления на Варшаву.
Во-первых, тем, что они решили, казалось бы, нереальную задачу – теперь марши стало возможным проводить в дневное время, не опасаясь атаки немецких самолетов. Во-вторых, если немцы действительно перебросят корпусную артиллерию для уничтожения тяжелых танков Половцева, это будет просто фантастической удачей, так как уже ничто не сможет остановить наши танки в их рывке на Варшаву. Именно на такой ход событий я рассчитывал, и теперь только одна – мстительная, злобная – мысль владела мной: «Погодите, гады, когда мои танки будут под Варшавой, вы узнаете, почем фунт лиха. Последствия нападения на аэродромы покажутся вам просто детской шалостью разбаловавшихся пацанов! За одного погибшего парня из группы Половцева вы отдадите мне десять истинных арийцев, суки!»
Ярость быстро привела меня в работоспособное состояние; печаль и самобичевание уступили место немедленному желанию действовать, чтобы как можно скорее наказать убийц моих братьев. Я буквально сорвался с места и в несколько прыжков оказался около «хеншеля». Как это обычно бывало, когда выдавалась свободная минутка, мои орлы преспокойно дрыхли, и устроились они, надо сказать, весьма комфортно – в тенечке, под тентом кузова. Однако, надо отдать им должное, готовность к немедленным действиям у ребят всегда была на высоком уровне, впрочем, как и бдительность. Я, чтобы у часового, ходившего невдалеке, не создалось впечатления слишком спешного отъезда генерала из дивизии, заглянул в кузов и негромко произнес:
– Подъем. Синицын, в кабину. Выезжаем немедленно!
Практически мгновенно ребята вскочили, в руках у них было оружие. Автоматы-то я видел, они лежали у каждого под рукой, но вот откуда Якут сумел достать свою винтовку, для меня так и осталось загадкой. Пока Синицын выбирался из кузова, остальным я объявил:
– Ребята, вы пока отдыхайте. Ничего экстраординарного, просто сейчас заедем в четвертую танковую дивизию минут на десять, а потом в седьмую. А тебе, Шерхан, в седьмой нужно будет подсуетиться насчет перекусить. В дивизиях моего прибытия ждите у машины, далеко от нее не отходить!
В расположении 4-й танковой дивизии творился сущий бедлам: все бегали туда-сюда, кричали, суетились. Одним словом, чувствовалось – готовятся к большому маршу. Генерал Потатурчев так и не объявился – по-видимому, погиб Герасимович, когда проводил рекогносцировку. Его заместитель полковник Кузнецов отсутствовал в штабе, он находился сейчас в 8-м танковом полку, одном из тех, по которым проводил инспекционную поездку. Полевую телефонную связь еще не свернули, собирались это сделать ближе к вечеру, перед самым началом марша. Я переговорил с Кузнецовым по телефону и приказал срочно сворачивать связь и выступать через два часа; такой перенос сроков начала марша особо не напряг службы дивизии, ведь основная подготовка уже была проведена; только крики, доносившиеся до меня, усилились, а суета перешла в стадию броуновского движения. Было даже хорошо, что Кузнецов сейчас находился именно в 8-м полку, танкам которого по плану предстояло выступать первыми.
Кроме сроков выступления я внес еще некоторые изменения в процесс подготовки к выступлению, можно сказать, упростил предстоящую задачу, приказав все танки, у которых моторесурс подошел к критической отметке, снять с марша: им предстояло решить другую задачу – следовать к вновь создающемуся узлу обороны и занимать там стационарные позиции. Танки должны были превратиться в неприступные доты и усилить этот оборонительный рубеж.
Таких тяжелых танков КВ набралось восемь единиц, это я выяснил у помощника по технической части дивизии военинженера 2-го ранга Чирина. В нашей беседе Александр Константинович раскрыл мне глаза на один вопрос, долго мучивший меня, – почему в дивизиях мехкорпуса такое плачевное положение дел с ГСМ, ведь на двадцать второе июня, по всем бумагам и отчетам, непосредственно в дивизиях запас топлива для танков составлял две заправки. Пусть корпус кружил по Белостокскому выступу в поисках мифической немецкой танковой дивизии, но в этих дерганьях было пройдено всего-то сто километров. Пускай марш до Сокулок и попытка прорваться к Гродно – это еще сто километров, значит, максимум танки после начала войны прошли двести. Судя по документам, в среднем на одной заправке танки должны были преодолеть сто восемьдесят километров, тогда возникал вопрос – если баки танков сейчас пусты, то где же остальное топливо дивизий, что хранилось в бочках и бензовозах? Не вражеские ли тут происки? Все оказалось гораздо прозаичнее – никаких врагов, только технические проблемы. Оказывается, танки, у которых моторесурс выработан более чем на пятьдесят процентов, потребляют гораздо больше топлива, чем положено по паспортным данным. А когда этот злосчастный моторесурс подходит к концу, то расход топлива начинает расти в геометрической прогрессии и может до времени полного обездвиживания танка в десять раз превышать паспортные данные. Например, по танкам, отобранным для использования их в качестве дотов, которым предстояло проползти всего-то десять километров, Чирин подсчитал, что солярки потребуется не меньше, чем остальным пятидесяти пяти для преодоления целых семидесяти километров до места сосредоточения перед броском на Варшаву. Кроме двадцати КВ, тридцати пяти Т-34, в боевых порядках 4-й танковой дивизии оставалось: восемьдесят три БТ-7, тридцать четыре Т-26; из них двадцать три специальных, с химзащитой; кроме этого, двадцать девять БА-10, восемнадцать БА-20 и четырнадцать танкеток Т-27. Немецкая авиация и длинные марши, сопровождаемые стычками с противотанковыми силами немцев, уполовинили количество танков в дивизии, однако она и теперь представляла собой силу гораздо более мощную, чем немецкая танковая дивизия, а, совместно с 29-й, пускай и поредевшей, моторизованной дивизией, мощнее, чем моторизованные корпуса танковых групп немцев. Все было у дивизий в формируемой мной ударной группировке, вот только военного счастья пока не было. Позарез нужна была удача, которую, как я думал, и вырвала у самой судьбы группа майора Половцева. К тому же топливом и боеприпасами предстоящие операции должны были быть обеспечены с избытком: еще ночью я распорядился направить в Волковыск все уцелевшие автоцистерны и несколько десятков трехтонок ЗиС. Подобные распоряжения отдал во всех соединениях, где проводил совещания. По моим прикидкам, одними средствами мехкорпуса мы сможем за раз вывезти весь бензин, имеющийся в наличии у Гаврилова, а также солярку со склада Гушосдора. Сто сорок восемь автоцистерн и почти двести грузовиков должно было принять участие в этой грандиозной снабженческой операции; и все отправляемые нами колонны будут сопровождаться уцелевшими БА-20, а впереди каждой, в качестве разведки и боевого охранения, будет двигаться танкетка и мотоциклетное отделение.
Убедившись, что дело пошло, и четвертая танковая встает на магистральные рельсы, я решил, что пора отправляться в седьмую дивизию. Ждать полковника Кузнецова уже не было времени, и без меня разберется, не маленький; необходимые указания я ему дал по телефону, да и ночью, после совещания, накачал основательно – и так я пробыл здесь почти полчаса, вместо запланированных десяти минут. Попрощавшись с командирами, находящимися в штабе, я спешно направился к трехосному грузовику, теперешнему моему персональному автомобилю. Нравился мне этот трофейный вездеход – проходимость на порядок выше, чем у бронеавтомобилей или «эмки»; охрана рядом, в кузове; в нем же, в случае чего, можно устроить и походный штаб, или гауптвахту.
