Валерий Большаков - Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина
– Поздравляю с новым назначением, – сказал Жилин Николаеву. – Принимайте дивизию.
Полковник побледнел.
– А-а…
– А ваше место здесь займу я.
– Ага… – растерянно молвил комполка, вдруг ставший комдивом.
– Ну, ладно. Будем ждать бумаг сверху, а пока… А пока я у себя.
– Ага…
Жилин незаметно улыбнулся и вышел. «С повышением тебя!»
Однако никакие фибры не отозвались в нем восторгом или даже самой бледной радостью.
Комполка, так комполка…
Правда, известие о «Ла-5» здорово взбодрило, как луч света, прорвавшийся между туч, сеявших холодную морось.
И когда только успели? Или он все неправильно понял? Да где ж неправильно?
– Товарищ Рычагов!
Жилин обернулся. Его опять догонял начштаба.
– Товарищ Рычагов! – отдуваясь, Трошкин остановился, хватаясь за бок. – Совсем из головы вылетело! Там… это… короче говоря, похоронили ваших пилотов. У высоты 87.
– Обоих?
– Да! «Хмару» и… этого… из новеньких… Жилина!
– Пехота? Спасибо им.
– Ну, да… – промямлил начштаба. – Последний долг… – помявшись, он добавил: – Документы прислать к вечеру обещали. Ну, насчет назначения… Назначений, к-хм.
– Подождем, время есть.
Вернувшись в землянку, комэск окунулся в облако табачного дыма.
Летчики бросились было разгонять сизую пелену руками, но Иван махнул рукой.
– Курите!
– Товарищ командир… – неуверенно сказал Алхимов. – Может… по маленькой? Я молодого послал сбегать.
Жилин кивнул.
– Правильно, помянем по-людски. Начштаба передал, что пехота наших похоронила.
– Молодцы какие!
Иван вздохнул и выудил из чемоданчика бутылку трофейного коньяка, «прихватизированного» немцами во Франции.
Сообразив немудреную закуску, пилоты чинно расселись, выставляя фронтовой «сервиз» из граненых стаканов и кружек.
Примчался Носов, замер, увидав командира, но потом, разглядев у того в руках бутылку, расслабился и гордо выставил на стол поллитру.
Разлили. Жилин плеснул себе коньячку.
– Ну, за наших.
Все медленно выцедили «огненную воду», выдохнули, закусили остатками вчерашней трапезы – недоеденными котлетами и подсохшими ломтями хлеба.
Видно было, что «Носу» невтерпеж – все елозил по лавке.
– Товарищ генерал! – выпалил он. – А правда, что вы теперь комполка?
Все замерли.
– Правда, – коротко сказал Жилин. – Наливай.
Хлебнув вторую, он прочувствовал, как изделие французских виноделов пролилось, горяча и грея, отдаваясь в голову.
– Не надейтесь, – усмехнулся он, – в покое вас не оставлю.
– Да нет, – замотал головой Алхимов, – не надо нам покоя. Пока вы за нас не взялись, мы и летать-то толком не умели.
– Злились на меня? – усмехнулся Иван.
– Еще как! – воскликнул Бауков. – А только… хм… быстро стало доходить, что просто летать и ворона может, а вот «Мессеров» сбивать – это уметь надо.
Жилин кивнул.
– Мне просто повезло, я, можно сказать, родился летчиком. Пилотировать самолеты – это я умею лучше всего в жизни. И мне это дело нравится. Только ведь без труда не выловишь и рыбку из пруда. Да будь ты хоть трижды гением, все равно не сможешь вот просто так сесть в кабину – и на взлет! Пока не налетаешь сотни три-четыре часов и не поймешь толком, летчик ты или кто. Как Ленин говаривал? «Учиться, учиться и учиться!» Завет любому, кто хочет хоть чего-нибудь добиться.
– Ну вам-то уже и не надо, – вставил Носов.
– Ошибаешься. Человек живет, пока учится. Бросил учиться, решил, что и без того все знаешь и умеешь, – считай, тебе конец. Ты все равно что умер! А помереть меня пока не тянет, я еще с фашистами за Игорька не рассчитался. Да и не один он такой, за кого надо эту дрянь летучую с неба ссаживать. Наливай!
Повертев в пальцах стакан, куда плеснул грамм сто коньяка, Иван медленно проговорил:
– Нас прозвали «заговоренными», а мы обычные люди, смертные, как все. Просто научились выживать там, где другим сразу хана. Один гражданский сказал мне как-то: «Выде парите над ужасами войны, почти не участвуя в ней – сидите в теплой кабине, на удобном сиденье, кидаете бомбы вниз, а возвращаясь из полета, лопаете макароны по-флотски!» Я согласился с ним. Да, говорю, лопаем. Но есть одна деталь – под нашим удобным сиденьем как раз начинается бензобак, и когда нас подбивают, простреливая ноги, мы горим, сидя в удобной кабине. Не знаю, понял ли что этот мудак в штатском, но мы с вами все понимаем правильно. Я хотел сказать что-нибудь прочувствованное про Игоря и… Ваню, но не стал. Зачем? Они жили рядом с нами, воевали вместе с нами – о чем еще говорить? Давайте просто выпьем. За упокой.
В два глотка опустошив стакан, Жилин поставил его на стол.
Зазвякала, забренчала остальная посуда. Бауков захрустел огурцом, погрустнел.
Спохватившись, он сказал:
– Пойду, отнесу бутылку механикам, а то как-то не по-людски.
– Правильно, – кивнул Жилин. – Пускай помянут.
Павшим товарищам уже все равно, но тем, кто остался жить, почему-то важно знать, что их будут помнить после смерти.
Иван усмехнулся.
На войне все оголено, никакой шелухи – смерть ходит за тобой, смрадно дышит в затылок, касается ледяными пальцами, и тебе нет никакого дела до мелочей жизни. Ты будто отрешаешься от земного, не взыскуя благ, довольствуясь малым – сухарем, недокуренной папиросой, минуткой сна.
Опрощаешься донельзя, и в этой-то простоте тебе является истина.
Правда, если повезет и судьба сохранит тебя, то после победы ты снова окунешься в омут житейских дел, забывая о той суровой сути, что открылась тебе. Но что уж тут поделать?
Человек внезапно смертен, вот он и спешит жить…
Наутро все завертелось и закрутилось.
Прибыли обещанные бумаги, полковник Николаев убыл в штаб 11-й САД, а Жилин принял 122-й ГИАП.
Дело было знакомое, одно лишь досаждало – новая должность лишала его неба. Впрочем, закапываться в бумаги, греясь у буржуйки в КП, Иван не собирался – свой истребитель он никому не передаст и вылетать станет регулярно. А как же? Обещал парням, что собьет сотню немцев? Надо держать слово.
Вечером пришла еще одна бумага…
Построив полк, Жилин коротко изложил суть дела: перелетаем в Монино, сдаем «МиГи» другому полку, переучиваемся на «Ла-5» и возвращаемся обратно, бить немцев.
Оборона Москвы закончилась в последних числах декабря.
Немцы, вышедшие на линию Калинин – Ржев – Вязьма – Калуга – Тула, так и не продвинулись дальше чем на тридцать-пятьдесят километров, да и то из последних сил.
Гитлеровцы раз за разом переходили в наступление, но словно в стену упирались – противодействие русских лишь истощало последние резервы группы армий «Центр».
По немецким тылам гуляла советская кавалерия, на штурмовку вылетали бипланы «И-153», но рядом били врага новейшие «Ла-5ФН», а заснеженные фронтовые дороги утюжили самоходки «СУ-85» да боевые машины пехоты.
20 ноября немецкая 2-я танковая армия попыталась обойти Тулу, но контрудар советских войск отбросил противника на исходные позиции. Несколькими днями позже 1-я Ударная и 20-я армии отразили все атаки противника в районе Калинина.
Гудериан, командующий 2-й танковой армией, записал в своем дневнике: «Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными. Мы потерпели серьезное поражение, которое из-за упрямства верховного командования повело в ближайшие недели к роковым последствиям. В немецком наступлении произошел кризис, силы и моральный дух немецкой армии были надломлены».
26 ноября войска Калининского фронта (генерал-полковник Конев), Западного (генерал армии Жуков), Брянского (генерал-лейтенант Рокоссовский) и правого крыла Юго-Западного фронтов (генерал-лейтенант Ватутин) перешли в контрнаступление.
29-я, 30-я и 31-я армии, оставляя за спиной Калинин, тесня пехотные дивизии немецкой 9-й армии, вышли фашистам в тыл.
К 11 декабря войска Калининского фронта прорвали оборону противника на всю тактическую глубину и охватили Ржев с запада и юго-запада. Образовалось два котла, где фашистов «месили» артиллерия с авиацией да танки с самоходками.
33-я, 43-я и 49-я армии из состава Западного фронта выбили немцев из Вязьмы, освободили Калугу. Фашисты дрогнули, начали отходить, закрепляться на новых линиях обороны, и Гитлер инстинктивно понял, что любое отступление по снегам через несколько дней приведет к распаду всего фронта.
Фюрер запретил отступать, приказывая стянуть все резервы, ликвидировать прорывы и сохранять линию обороны.
«Удерживать фронт до последнего солдата!»
А русские продолжали наступать.
Части 13-й армии на правом фланге Юго-Западного фронта обошли Елец, нанося поражение немецкой 2-й армии, окружая и уничтожая 45-ю и 134-ю дивизию Вермахта, освобождая Ефремов и Ливны. 3-я и 10-я армия Брянского фронта нанесли мощный удар по растянутому флангу 2-й танковой армии противника и заняли Сталиногорск. Основные силы Гудериана отошли на Орел, за что «Быстроходного Гейнца» сместили и отчислили в резерв.
