Аватар Х (ч.2) - lanpirot
— Вот что, юноша, — улыбнулся Целитель, поддавшись на мою «провокацию», — я вас обязательно жду после встречи с…
— С товарищем наркомом внутренних дел, — подсказал Головин.
— Вот-вот, — закивал академик, — сразу после встречи с Лаврентием Павловичем — прошу ко мне! И это, товарищ оснаб, — Виноградов повернулся к Головину, — даже не обсуждается! Я, чтобы вы знали, доложу о сем Чуде лично товарищу Сталину в ближайшее время!
— Обязательно сделайте такой доклад, Владимир Никитич! — поддержал стремление академика Головин. — Ведь это по-настоящему революционное открытие! И если вы сумеете поставить его на службу советскому народу — вам при жизни памятник поставят!
— Не надо мне никаких памятников! — отмахнулся Владимир Никитич. — Но если у меня… А вернее — у нашей исследовательской группы получится это повторить… — И он пораженно замолчал, обдумывая последовательность своих дальнейших шагов.
А вот у меня сразу несколько вопросиков на этот счет появилось: а откуда, извините, товарищи ученые, вы собираетесь брать эту Живительную Энергию — Прану, да еще и в «промышленных» масштабах?
Этак недолго и на скользкую дорожку нацистского «Наследия предков» ступить! Они ведь тоже у этой развилочки когда-то стояли: пускать в оборот Пранотрасфузер, или нет? Ведь для того, чтобы у кого-то Праны прибавилось, надо, чтобы у кого-то этой Живительной Энергии убавилось. Закон сохранения Энергии, однако!
И гребаные наци эту проблему для себя решили с максимальной эффективностью, определив себя, как высшую расу, а всех остальных — унтерменшами-недочеловеками, которых, если что, и на убой не жалко. В кратчайшие сроки настроили концлагерей, этаких «заводов смерти», где и выкачивали из этих низших существ с помощью Праноранфузеров Жизненную Энергию.
И ведь эти нелюди, по-другому не сказать, употребляли и осваивали в своих целях эту Прану с радостью, улыбками, чуть ли не с песнями и плясками. И ни один из них даже не поморщился, несмотря на то, что Прана-то «грязная»! Безжалостно отобранная у низших существ. Но Энергия, как и деньги, совсем не пахнет.
Поэтому и нельзя нам в такую же пропасть сорваться, пусть и с самыми лучшими намерениями, которыми, как известно, вымощена дорога в Ад…
Я осекся, встретившись взглядом с товарищем оснабом. По его многозначительному взгляду я понял, что все мои предыдущие мысли были для него как на ладони. И самое главное, я это понял сразу — он был со мной полностью согласен. Не надо нам такого «счастья». Пусть лучше все идет своим чередом.
Головин взглянул на часы, охнул и схватился за голову:
— Владимир Никитич, вы уж нас простите — опаздываем!
— А? — Ушедший в свои мысли Целитель, не расслышал последней фразы Александра Дмитриевича.
— Опаздываем на прием к наркому, — повторил товарищ оснаб. — Я так понимаю, ваш подопечный вполне здоров? — поинтересовался он.
— Не то слово! — улыбнулся Целитель. — Как бык!
— Нет, доктор, — покачал я головой и тоже улыбнулся, — как мамонт!
— Тогда руки в ноги, боец! — распорядился Александр Дмитриевич. — Одевайся, нас уже ждут!
— Товарищи, давайте покинем палату! — призвал всех следовать к выходу академик Виноградов. — Пусть молодой человек спокойно оденется!
Все присутствующие в моей палате потянулись к выходу, только Анечка, выходя в коридор, бросила на меня жгучий плотоядный взгляд. Прекрасно её понимаю: при росте под два метра и нынешней весьма впечатляющей даже для меня самого атлетической кондиции, я сам был не прочь самого себя основательно рассмотреть.
Буквально через несколько мгновений я остался в одиночестве и отбросил простыню в сторону, оставшись полностью обнаженным. Да, мощные рельефные мышцы без единого грамма подкожного жира, смотрелись внушительно! Теперь я совсем не был тем дистрофическим задохликом, которым пришел в сознание, после полугода проведенных в лежачем положении. Теперь я был настоящим мужиком! Практически непобедимым мифическим Титаном! Хоть сейчас на обложку «Красного спорта[2]».
Я сбросил босые ноги на холодный пол и уселся на кровати. Продолжая наслаждаться легкостью, с которой мне удалось это провернуть. Ничего не тянуло, не болело и не ныло. Пошевелив пальцами ног, я понял, что до конца избавился от хромоты и онемения половины тела. Тело слушалось моих команд, как хорошо отлаженный механизм. Теперь я точно забуду о донимавшей меня хромоте. Хватит мне уже под рубль-двадцать припечатывать.
К моей несказанной радости, мое тело оказалось чистым и благоухающим. По всей видимости, пока я пребывал без сознания в очередной раз, меня вымыли. Интересно, кому поручили такое деликатное дельце? Уж, не Аннушке ли? Недаром она бросала на меня такие взгляды… И, думается мне, ей реально было, на что посмотреть, и за что подержаться… Жаль, я этого совсем не помню!
— Так, забыли! — тут же скомандовал я сам себе, заметив, что от таких мыслей у меня что-то начало подниматься и, отнюдь, совсем не в моей душе.
Погасить реакции молодого и здорового организма, в последнее время совсем не избалованного женским вниманием, оказалось весьма непросто. Но мне, все-таки, пусть и с большим трудом, удалось вернуть себе былое «душевное равновесие».
Натянув чистое и новое исподнее — нательную рубаху и кальсоны, распространяющее умопомрачительный забытый аромат свежести, я взялся за темно-синие офицерские галифе. Где-то в глубине души я боялся, что подобранная для меня форма, окажется мне не по размеру. Все-таки я — двухметровый детина, да еще в солидной кондиции.
И если исподнее из-под формы не видать, то маленькие китель и галифе — вызовут только неуместные насмешки. Я этого не помнил, но чувствовал всеми «фибрами души», что в прошлом подобные казусы со мной частенько случались. А вы попробуйте одеть такую версту коломенскую, сразу узнаете, почем фунт лиха!
Но я зря переживал — все приготовленное для меня обмундирование село как влитое! Прямо, как на меня шитое! И галифе, и китель! У кого-то в хозяйстве Владимира Никитича глаз-алмаз. Застегнув сверкающие пуговицы, я одернул парадку, звякнув заслуженными потом и кровью медалями и орденами.
Эх, жаль, посмотреться не во что — не держат в больничных палатах зеркал во весь рост. Но я чувствовал, что смотрюсь, как и положено бравому боевому красному командиру. И форма на мне сидит как положено, а не как на корове седло. Можно хоть на парад, а хоть и перед светлы очи самого Вождя трудовой черни и подлого люда предстать. В грязь лицом теперь уже точно не
