Штуцер и тесак - Анатолий Федорович Дроздов
– Извините, но верится с трудом.
– Простейший пример. В русской армии строго смотрят за гигиеной. Заставляют солдат ходить в бани, менять рубахи, мыть руки перед едой. Для чего?
– Помогает уберечься от болезней.
– Вот! – поднял я палец. – У французов иначе – не любят они мыться. Оттого у них огромные небоевые потери. В армии Бонапарта поголовный понос, от которого люди мрут тысячами. Возникает вопрос: отчего грязнули болеют, а чистюли нет? Не потому ли, что последние смывают с себя этих вредных существ? Я провел опыты, используя микроскоп. Брал смывы с грязной и чистой кожи. И что же? На грязной коже мельчайших существ оказалось не в пример больше. Как сделать, чтобы они не нанесли вреда, попав в рану? Я стал проводить эксперименты. Следовало найти способ убить вредные существа, не применяя кипяток, поскольку в таком случае лечение хуже болезни.
– И? – подобрался Виллие.
– Спирт, уксус, кипяченая и остуженная вода или хотя бы вода с солью. Последнюю применяют и сегодня. Они по-разному воздействуют на вредные существа, которые я назвал бактериями от латинского слова bacteria. По форме многие из них похожи на палочки. На первом месте по эффекту спирт, но лучше применять все вместе. Промыть рану остуженной кипяченой водой, обработать кожу вокруг нее спиртом, наложить повязку из прокипяченных и высушенных в чистом месте турунд, булетов и пилот[86]. Хирургам перед операцией следует обязательно мыть руки с мылом и протирать их спиртом. Инструмент тоже кипятить или хотя бы помыть и подержать в спирту.
– Уверены? – засомневался Виллие.
– Проверено практикой. Я использовал этот метод у французов, применяю и здесь. Везде великолепный результат. С чего, иначе, я стал бы личным лекарем маршала?
– А говорили: нечего перенять! – упрекнул меня Виллие. – Французы применяют эту вашу антисептику, а мы – нет.
– Не применяют, – покачал головой я.
– Отчего? – удивился он.
– Я не стал публиковать результаты опытов. Французские коллеги, видевшие мое лечение, посчитали его шарлатанством. Дескать, нашелся выскочка, которому повезло вылечить маршала, но его метод – ересь. Я не стал их разубеждать. Пусть убивают своих пациентов – нам же легче.
– Вы жестокий человек, Платон Сергеевич! – покачал головой Виллие. – Лекарю так нельзя. Он должен лечить всех, в том числе раненых противников.
– А я лечил. Знаете, как отблагодарили? На пути из Могилева меня догнали вюртембергские гусары. Ударили саблей по голове, – я указал на шрам на голове, – и обобрали до нитки. Их не интересовало: лекарь я или кто другой. Они даже ничего не спросили. И вы хотите, чтобы я их лечил?
– Не все ж такие, – возразил Виллие.
Ответить я не успел – в курительную заглянул знакомый слуга.
– Все доставил, ваше превосходительство! – сообщил с порога.
– Идем! – предложил Виллие. – Не следует заставлять командующего ждать.
В кабинете Барклая я рассмотрел доставленные слугой ингредиенты, нашел их годными и попросил принести таз. Налил в него горячей воды, разбавил холодной и растворил горсть кристаллов поташа.
– Снимите сапог с больной ноги и попробуйте, – предложил генералу. – Не горячо?
Барклай переместился в кресло и снял сапог. Я поднес таз. Он попробовал воду пяткой и кивнул:
– Терпеть можно.
– Тогда опустите ногу в воду и ждите, пока не остынет.
– Подайте мне вон ту стопку бумаг, – попросил он, указав на стол. – Не следует терять время.
Немец! Что скажешь? Я подчинился.
Пока Барклай принимал ножную ванну, я достал из сумки скальпель и воткнул его лезвием вниз в пузырек со спиртом. Виллие следил за моими манипуляциями с любопытством.
– Будете срезать? – спросил вполголоса.
– Бесполезно, – ответил я. – Корень останется в ноге, и мозоль снова вырастет. Попробую определить ее подвижность.
Он кивнул, и мы замолчали. Тишина в кабинете нарушалась только шорохом бумаг, который Барклай, прочитав, откладывал на придвинутый к креслу столик. Наконец, он посмотрел на нас.
– Остыла, – сказал сухо.
Я подошел к нему, забрал у подскочившего слуги полотенце и аккуратно промокнул влагу со ступни. А что? Такому человеку, как Барклай, и ноги помыть не унизительно. Слуга тем временем унес таз. Я взял скальпель и осторожно поддел им размякшую шляпку мозоли. Поддается, хотя пока сидит крепко. Неплохо. Отрезав ножницами от принесенного бинта кусочек, я сделал из него салфетку, смочил ее уксусом, накрыл куском кожи, затем приложил этот компресс к мозоли и туго прибинтовал.
– Походите так, ваше высокопревосходительство! – сказал Барклаю. – Вечером приду посмотреть. Получится – удалю мозоль, нет – повторим компресс. Иногда на это уходит несколько дней.
– Желательно побыстрее, – буркнул генерал. – У меня много дел.
– Приложу все старания! – заверил я.
– Не задерживаю вас, господа! – сказал Барклай.
Мы с Виллие поклонились и вышли. В коридоре он взял меня под локоть.
– Не желаете служить у меня, Платон Сергеевич? Чин я вам выхлопочу: коллежского регистратора[87] для начала. Что скажете?
Неделю назад, получив это предложение, я бы подпрыгнул от восторга. Но с тех пор многое изменилось. На гражданской или, как говорят здесь, статской службе потомственное дворянство дается, начиная с VIII класса. Зубы выпадут, пока выслужишь. А вот офицеру достаточно получить самый низший чин прапорщика.
– Благодарю, ваше превосходительство! – поклонился я. – Для меня честь служить под вашим началом, но вынужден отказаться.
– Почему? – удивился он. – Не устраивает чин? Попрошу у государя больший. Я, знаете ли, не последний человек при дворе. Если эта ваша антисептика даст результат, можно и об ордене похлопотать. А это – потомственное дворянство[88].
Соблазнительно, но… Военный лекарь – это, прежде всего, хирург. И вот тут я облажаюсь. Одно дело вытащить пулю из ноги или зашить рану, но мало-мальски серьезная операция – и Руцкий поплыл. Легенда рухнет. И вот тут уже не орденом, а каторгой пахнет. Не любят здесь обманщиков. Хотя, где их любят?
– Извините, ваше превосходительство, но успел сродниться с егерями. Для меня они стали семьей, которую не хочу покидать.
– У меня бы вы принесли большую пользу Отечеству, – укорил Виллие.
– Сомневаюсь, ваше превосходительство, – возразил я. – Главное я вам поведал. Введите антисептику в практику – и спасете тысячи жизней. Вам за это памятник поставят – при жизни.
– Почему мне, а не вам? – сощурился он.
– Одно дело рассказать, другое – сделать. Вы и без того заслужили статую от благодарной России, антисептика только подымет ее постамент.
– Умеете вы льстить! – засмеялся Виллие. – Хотя слышать приятно. Я и вправду не жалею трудов на медицинском поприще, но это не всегда замечают. Жаль, что отказались, но
