Апгрейд - Денис Ратманов
— Следи за девчонкой и отчитывайся мне о ее самочувствии, — не оборачиваясь, велит он верховному жрецу.
— Да, мой господин, — доносится слабый старческий голос.
Гамилькар улыбается. Его тщеславие ликует: сам верховынй жрец становится перед ним на колени!
Во флаере альбинос Сандрино смотрит новости на центральном экране, вокруг него развешены фотографии синеглазой девушки. Завидев босса, Сандрино выключает новости, но Гамилькар ощущает протест — ему нужно знать, что происходит.
— Верни, — распоряжается он, и Сандрино кивает лысой головой, экран вспыхивает: в зале полно народа, интервьюируют полицейских, и вскоре становится ясно, что именно эти твари предотвратили один из терактов, который Гамилькар планировал повесить на трикстеров.
Исполнитель мертв, все в порядке. Остается вопрос: как им удалось вычислить исполнителя? В чем он прокололся?
Рыжая журналистка пытает черноволосого полицейского с трехдневной щетиной, и он выдает:
— Бомба была у ребенка в рюкзаке, и девочка что-то знала о преступнике. Потому снайпер, а может, снайперы, которые вели его, девочку тоже убили. Я еще не разобрался, кто такие трикстеры и чего они хотят, и выводы делать не могу. Но точно с этими терактами не все так просто, как кажется.
Гамилькар сжимает челюсти. Неужели все так очевидно, что даже это быдло догадалось? И Луций Тория туда же! «Не все так однозначно». Решено, старого бурдюка — в утиль… Но была уверенность, что в провале операции больше виноват не он, а этот заросший мужик, изображающий идиота. Жить он не должен. Журналистка называет его по имени: Леонард Тальпаллис. Гамилькар указывает на него пальцем и торжественно произносит:
— Господин мой Ваал счел тебя недостойным жизни.
И понимает, что для активации проклятия не хватает касания.
— Сандрино, я хочу, чтобы Тальпаллис сдох, позаботься об этом! — Гамилькар переключает канал на новости для пятой ступени и видит заседание совета.
Речь держит Ульпиан Магон, который тоже не должен жить. И стоящие на пути Гисконы. И все, кто ставит под сомнение величие Ваала. А значит, его, Гамилькара, величие.
Не сдержавшись, он срывает со стены фотографию воплощения мятежной Танит, комкает и бросает о стену.
— Я все равно найду тебя. И ты пожалеешь.
Глава 17
Чужой среди своих
Эд читает информацию, украденную с корпоративного сайта «Бонуса Эс», сжав виски и кусая губы.
— Вот сволочи, — бормочет он, пролистывая текст переписки сотрудников с высшим уровнем доступа, из которого ясно, что поступил свеженький заказ на почки, группа крови четвертая, резус-фактор отрицательный.
Кандидатов нашли через день после поступления заказа: двух двенадцатилетних девочек и мальчика-подростка. Девочек быстро отсеяли, мальчик сейчас проходил дополнительную проверку.
Брать его планировали через два-три дня.
— Тут есть личное дело парня, — зевнув, говорю я. — Выясни, кто такой, где живет. Надо бы установить ему маячок, потому что непонятно, что за П-1, куда его собираются доставить, и где это находится. С большой вероятностью твой брат там же.
— Если он еще жив, — Эд вскакивает и начинает мерить комнату непропорционально длинными ногами.
— Вот и проверим, — снова зеваю.
В дверь стучат, в проем просовывает голову мать Эда, на вид ей лет тридцать пять, а программа говорит, что почти пятьдесят, и она ярая культистка Ваала.
— Эддард, я поесть приготовила. Вы бы ужинали и спать, тебе завтра на дежурство.
— Леон мой напарник.
Женщина издает протяжный вздох.
— Леон… Пожалуйста, присмотри за ним, ты же постарше. Он у меня один остался, — Глаза женщины наполняются слезами.
— Мама, перестань! Не все потеряно.
Женщина ставит на стол ужин и оставляет нас, предлагая мне переночевать у них. Я еле волочу ноги и не вижу смысла отказываться. Прямо тут на ковре и уснул бы, но надо еще кое-что проверить.
— Эд, ты список учредителей смотрел? Инфа в отдельной папке.
Я приступаю к трапезе, потому что аппетит после тренировки зверский.
— Сейчас, — Эд занимает место за компом, близоруко щурится, бледнеет, краснеет, голубые глаза наливаются свинцом. — Охренеть! Ты посмотри! — Он выделяет имя, одно из пяти.
— Рамадан Гиссо, — проговариваю я. — Подожди-ка. Гиссо… Это ж фамилия нашего сержанта! Рамадан — его отец или брат?
— А я-то думал, чего Оллеб палки в колеса вставляет… А он вмазан просто!
Картинка в голове складывается. Вот почему гражданин с более высокой ступени прозябает во внешнем патруле! Что-то он должен держать под контролем. Возможно, горячие головы типа нас с Эдом. А может, его функция — прикрывать похитителей во время операции и не давать ход уголовным делам.
Эд вскакивает, переворачивая стул.
— Убью суку! Если брата зарезали, собственноручно вскрою Оллеба и намотаю его кишки на кулак!
Меня накрывает волна его гнева, но отделяю свое от чужого и говорю:
— Сядь!
Эд меня не слышит, он покраснел, жилы не шее вздулись, глаза налились кровью. Надо успокаивать парня, а то наделает глупостей, еще набросится на Оллеба с обвинениями, и квест я провалю.
— Я сказал — сел и успокоился! — рявкаю я, и командный тон работает, Эд съеживается, садится на стул, становится маленьким и жалким. — Слушай меня. Ты сможешь вести себя, как ни в чем не бывало? Нужно подготовиться, и мы накроем их всех. Я знаю как.
— Смогу, — кивает он.
— Вот и хорошо. Предложение заночевать у тебя в силе? На службу пойдем вместе.
Мне достается комната похищенного подростка, но кровать у него большая, как у взрослого. Раздеваюсь, чтобы улечься, но чувствую на себе пристальный взгляд. Включаю свет, оборачиваюсь и вижу на столе статуэтку Ваала, ощущение такое, будто взгляд божества прожигает меня насквозь.
Бросаю идола в ящик с канцелярией и заваливаюсь спать, но, несмотря на усталость, долго ворочаюсь из-за ощущения чужого внимания.
* * *
Отправляясь на службу, опасаюсь, что набыченный молчаливый Эд не выдержит, спугнет Оллеба, и разработка похищений, которая так удачно складывается, накроется медным тазом. Это волнует меня гораздо больше, чем предстоящая зачистка, где мне придется играть на стороне врага.
Переступив порог флаера, Эд скупо со всеми здоровается и занимает свое место — ведет себя, как всегда. На Оллеба он предпочитает не смотреть, чтобы не искушаться.
Сержант включает все экраны и говорит:
— Ознакомьтесь с новыми вводными. Красным выделен квадрат на карте, который нам предстоит зачистить.
Не глядя на карту уточняю:
— Кого зачищаем? Всех, кто под руку попадет? Женщин, детей тоже? И как мы определим, где трикстер, а где простой черноротый?
— Никак. Разнарядка мочить всех.
Перевожу взгляд на карту, пытаюсь понять, где находится место зачистки, и волосы встают дыбом: полуразваленное здание находится возле самой поверхности, именно там обосновалась моя стая.
— Чего тебя перекосило? — язвительно замечает Оллеб — видимо, мне не удалось скрыть эмоции. — Ты же мочил озверелых! Вот представь, что зачищаем их племя.
Менять что-либо уже поздно. Замочить команду — навсегда закрыть себе путь наверх, играть по их правилам — уничтожить тех, ради которых все это затеялось. Да и не смогу я выстрелить в ту же Гитель или Дэна. Буду действовать по обстоятельствам и незаметно подыгрывать своим.
Эд поворачивается к нему вместе с креслом, порывается что-то сказать, но показываю ему кулак, и он передумывает. Но все-таки не выдерживает:
— А детей-то зачем мочить? Можно ведь продать трансплантологам.
Укол проходит мимо Оллеба, готовящего флаер ко взлету. Он со знанием дела отвечает:
— Они все больные, жрут всякую гадость. Это ж как надо отчаяться, чтобы согласиться на орган черноротого, а не взять здорового донора из питомника.
— Ага, — поддакивает Кир, смачно зевая.
До меня доходит, что П-1 — первый питомник. Только где он находится, неизвестно: на карте такие заведения, понятное дело, не обозначены.
Взлетаем почти до ступеней третьего уровня — гораздо выше разрешенных воздушных линий. Оллеб задает курс автопилоту и говорит:
— Переодевайтесь в боевую форму, готовьте гермошлемы.
Форма привычная взгляду: черная облегающая, в какой обычно приходили враги. Кевларовые пластины по всей спине, спереди, на бедрах. Не слишком надежная защита, пробиваются средним калибром, но гасят инерцию пули, и ранения чаще всего не смертельные. А вот если из дробовика, да самодельными патронами… Зверобогие всегда переоценивали защиту хлипкой брони. Взять хотя бы шлем, разлетается только так!
Облачившись, ощупываю себя и озвучиваю мысли о том, как ненадежна броня, все
