Зима 1238 - Даниил Сергеевич Калинин
– Это ловушка! Монголы хотят выманить из города посольство с князем, чтобы напасть на него, истребить и ворваться в ворота на плечах бегущих! Именно это они хотели сделать в Пронске, желая обманом захватить город!
Все окружающие нас с боярином обратили напряженные, недоумевающие и даже рассерженные взгляды в мою сторону, однако соседство Коловрата предостерегло их от излишних высказываний. Но не Олега Муромского, даже изменившегося в лице после моего замечания.
– Кто это говорит?! Откуда тебе известно, что хан Батый попытается хитростью овладеть городом?!
Я спокойно встретил взгляд князя, черты лица которого исказились от переполняющей его злости, но не успел ответить. С высоты помоста и трона заговорил сам Юрий Ингваревич, заговорил неспешно, спокойно и одновременно с тем весомо:
– Говорит тебе, Олег Юрьевич, тот, кому все мы обязаны тем, что по-прежнему дышим. Это Егор, порубежник из Ельца. Он был в числе сторожи, взявшей ценного языка и поспешившей сообщить мне о настоящей численности орды.
На словах про ценного языка Евпатий невольно усмехнулся, но ничего против, понятное дело, не сказал. Между тем князь Юрий Ингваревич продолжил:
– Этот человек предостерег жителей по Прони, успевших спрятаться от поганых и избежавших страшной участи разорения и полона. Он убедил князя Всеволода Пронского, а после и меня отвести рать от Вороножского острога. Я произвел его в сотенные головы и дал три сотни воев, и Егор вместе со своими соратниками сумел задержать татар, позволив нам своевременно отступить к Рязани. Он отличился при обороне Пронска, за что был произведен в тысяцкие, он сумел натравить половцев и мокшу на монголов и хорезмийцев! И наконец, именно он с боярином Евпатием и прочими доблестными мужами подорвал запас огненного зелья хана Батыя… Я нисколько не сомневаюсь в том, что воевода Егор Елецкий говорит правду о хитрости поганых, ведь если татары той же уловкой пытались взять Пронск, то отчего им не попытаться таким же образом овладеть Рязанью?
В зале повисла напряженная тишина, которую пронзает лишь голос князя:
– Тумены поганых действительно вернулись поредевшими от Переяславля, заметно поредевшими. Боярин Евпатий сообщил мне, что до города добралась владимирская рать и дала темнику Субэдэю бой, сократив рать его вдвое и успев отступить в крепость. И пусть татар еще много, но столь великое число воев тяжело прокормить, и враг это понимает лучше нас. Потребовав же передать дань припасами, поганые сами указали на свое слабое место. Мы откажем врагу! И тогда…
– Княже, позволь мне слово молвить.
Мой голос в тишине внимающей Юрию Ингваревичу гридницы расслышали все. И князь, с некоторым неудовольствием посмотрев в мою сторону, все же согласно склонил голову:
– Говори, воевода.
Я благодарно поклонился, после чего твердо произнес, смотря прямо в глаза правителю Рязани:
– Нужно соглашаться на предложение поганых, но выдвинуть при этом свои условия.
Вспыхнувший было в зале ропот мгновенно потушил ледяной голос князя:
– Это какие же такие условия?!
– Мы дадим им съестные припасы только после того, как поганые сами сожгут все свои пороки. Не разберут, а именно сожгут их – до заката текущего дня. Иначе, когда рати наших союзников… – Тут я обвел присутствующих насмешливым взглядом и продолжил: – Иначе, когда новые (!) рати наших союзников из Чернигова и Владимира придут к нам на помощь, мы похороним все воинство поганых в нашей земле. Так же, как похоронили тумены Бури, Кадана и Бурундая под Пронском и Ижеславцем! Пора бы уже хану узнать, что подкрепление с юга не придет – это сделает его сговорчивее.
Князь, внимательно посмотревший мне прямо в глаза, без обиняков спросил прямо в лоб:
– Но ты ведь только что сам говорил, что поганые попробуют ударить, когда мы откроем ворота, разве не так?
Я позволил себе злорадную ухмылку:
– А мы не будем открывать ворота. Мы позволим навести два-три перешейка через ров напротив бреши и пригласим поганых во главе с Батыем войти в Рязань. Сами же встанем на стену гуляй-города, разместим там большую часть стрелков из дружины, приготовим обе тысячи конных гридей. Когда хан и его ближники перейдут ров и втянутся вглубь города, мы вновь сожжем перешейки огнем станковых стрелометов, отрезав поганым путь назад! А сквозь проходы в телегах, что мы тут же откроем, по головному отряду врага ударят и пешие дружинники, и всадники. Последние пусть атакуют навстречу друг другу вдоль вала, замыкая кольцо вокруг ворогов, а пешцы ударят в лоб! Ну и лучники добавят, куда же без них… Если все удастся, мы уничтожим верхушку орды, а нет, так Перебьем несколько сотен отборных поганых, что станет лучшей тризной по вероломно убитому ханом Федору Юрьевичу!
– Да-а-а-а!!!
– Гойда!!!
– Слава воеводе Георгию Елецкому!!!
Собравшиеся в гриднице пришли в самое настоящее неистовство, столь им глянулась моя задумка! И если изначально кому-то могла не понравиться предложенная мной хитрость как подлая (с точки зрения татар так оно и есть), то, напомнив об убийстве сына Юрия Ингваревича и об истреблении его посольства, я целиком и полностью обосновал свой план. И даже напоминание о языческом обряде проводов усопших не вызвало отторжения у собравшихся – христианство еще не окончательно вытеснило местные языческие традиции и обряды, по крайней мере, безобидные, каковой тризна и является. Хотя то, что я предложил, на самом деле есть откровенная месть… Впрочем, в данном случае лично мне ближе такое понятие, как «справедливое воздаяние»!
Гул и гомон бояр, витязей и младших князей стих не сразу даже после того, как Юрий Ингваревич поднял руку, призывая их к тишине. И лишь дождавшись, когда все смолкнут, он не удержал торжествующей улыбки, твердо припечатав:
– Быть по сему!
Бату-хан, получивший ответ кагана Юрги от бледных от страха послов, разъяренным тигром метался по шатру, где позволил остаться лишь старому лису Субэдэю, спокойно взирающему на взбешенного ларкашкаки и лишь довольно щурившегося при каждом глотке горячей шурпы. Проклиная хитрых орусутов, поставивших его в тупик, Бату сыпал самыми грязными ругательствами, сбивая ногами встречающиеся на его пути подносы с вяленым мясом и подушки… Наконец он замер на месте, тяжело дыша.
– Что скажешь, старый друг моего деда?! Верно ли я понимаю, что орусуты и сами захотели заманить нас в ловушку?!
В шатре хана повисла напряженная и продолжительная тишина, прерванная спустя лишь некоторое время спокойным, даже ленивым голосом Субэдэя:
– Я рад, что засада очевидна для тебя. Впрочем, ты замышлял против врага хитрость, так отчего же тебя злит то, что он отвечает тебе взаимностью?!
