Экспансия - Алексей Леонидович Янов
– Будет исполнено! Государь, как скоро мой полк получит доспехи, оружие?
– Сложно сейчас ответить, мне надо прежде всего посетить столицу, но ситуация по материальному обеспечению в любом случае нерадостная. Смоленские заводы вышли на круглосуточную работу, но с обрушившимся на них валом заказов не справляются. Сам знаешь, я формирую не один только Ржевский полк, в волостях всего княжества создаются с нуля воинские части. Поэтому первое время обходись тем, что есть, главное, чтобы призывники усвоили строевую подготовку, научились слушаться командира и правильно выполнять его команды. Это уже больше, чем полдела. А довооружить их и облачить в доспехи, по сравнению с привитой им дисциплиной и воинскими умениями, – это ерунда, лишь вопрос времени.
– Понятно… Раньше весны подвозов не ждать? – горестно вздохнул ротный.
– Скорей всего. Но ты не забывай, я тебе оставляю все добытые здесь трофеи, совсем голым не останешься.
– Мало их, государь, и дряни всякой нестандартной полно…
– Кому сейчас, Мечеслав, легко? Терпи, ротный, полковником станешь! – И я весело засмеялся понятной только мне шутке.
Через час после нашего разговора я с чувством глубокого удовлетворения наблюдал, как новый ржевский наместник смело взялся за порученное ему дело, активно руководя горожанами, возводящими на угрожающих участках бревенчатые частоколы. Наместник так прямо горожанам и сказал, что чем быстрее они восстановят Окольный город, тем быстрее из него уйдут смоленские полки, причиняющие столько неудобств. Что, впрочем, неудивительно, так как войска, по праву победителя, я нагло разместил во дворах горожан. Поэтому с дефицитом трудового энтузиазма ни у кого проблем не было.
Вторые сутки кряду сидя в порубе, Глеб Васильевич, суздальский боярин, о многом успел подумать. В Ржеве боярин выполнял поручения своего князя Юрия Всеволодича. Кроме него были схвачены ещё трое владимиро-суздальских купцов. Это случилось после того, как в город на рассвете неожиданно вторглись смоленские рати и за пару часов овладели им всем.
Тут дверца в потолке со скрипом открылась, а вниз двое смоленских пешцев спустили лестницу. Сверху послышался голос:
– Вылезай из своей норы!
Глеб не стал заставлять себя упрашивать. Отряхнув кафтан от налипшей соломы, он полез наверх, на свет божий.
– К государю нашему на приём пойдёшь! – сказал второй ратник, выглядевший старше и много здоровее первого, он был длинным и широким, как дуб. – Дай-ка я тебя обшмонаю. – Смысла последнего произнесённого слова суздальчанин не понял, но когда его стали обыскивать и ощупывать со всех сторон, догадался о его значении.
– Да неужто меня в поруб с мечом бы посадили? – возмутился Глеб на такую бесцеремонность.
– Попридержи язык, боярин! – посоветовал ему вой с медвежьими статями.
Выйдя на улицу, Глеб долго щурил слезившиеся от яркого света глаза.
– Не плачь, боярин, – усмехнулся великан, – государь у нас добрый, на край голову отрубит или повесит… – И бывший под началом этого, наверное, десятника отряд весело заржал.
Глеб Васильевич на эту шутку не обратил никакого внимания, старательно вычёсывая из свалявшейся бороды солому. Всё-таки ему перед князем надо будет предстать. А Владимир Смоленский был для всех сведущих людей той ещё загадкой. Хоть взошёл он на Смоленский стол без году неделя, но о нём уже не первый год по всей Руси ходит немало разговоров, баек, кривотолков и прочих сплетен.
Боярский двор и хоромы, куда отвели боярина, был под завязку набит воями всё в тех же единообразных наддоспешниках.
– А чего ваш князь не в тереме разместился? – спросил у своих конвоиров Глеб, то и дело озираясь по сторонам.
– Ремонт там делают, кровищи много.
Значение первого слова боярин уловил только из общего контекста фразы. Бывал он в молодости в Смоленске, местный люд, по его воспоминаниям, говорил вроде на языке, мало отличимом от речи народа в его родном княжестве, а сейчас о значении чуть ли не каждого третьего слова приходится гадать. Действительно, суздальские купцы не брешут, странные дела творятся в этом самом Смоленске, сделал боярин для себя однозначный вывод.
Они пересекли заполненный ратниками двор, поднялись на крыльцо, но сразу в сени Глеба не повели. Десятник ушёл, оставив его вместе с остальными воями дожидаться у закрывшейся двери. Вскоре он вернулся, и уже вдвоём они вошли внутрь.
Войдя в гридницу, Глеб огляделся. Посреди помещения стояли широкие дубовые столы, заполненные яствами. За ними сидело больше десятка воев, даже не воев, а скорее всего, воевод. Хоть парусиновые наддоспешники с буквицами и непонятными значками на них были те же самые, что и у всех прочих воев, но под ними проглядывала богатая одежда странного покроя.
Со второго этажа хором спустился ещё один вой, неодобрительно, с ног до головы оглядел Глеба, опять прощупал его кафтан и портки и, не сказав ни слова, поднялся наверх по лестнице. Вскоре он снова появился и, не спускаясь вниз, поманил взмахом руки десятника:
– Подь сюда, замок, вместе со своим эскортом!
Глеб удручённо покачал головой, мало, что понимая в произнесённой фразе.
Князь смоленский Владимир принял Глеба, восседая во главе небольшого стола, по правую и левую руку от него сидели явно начальные люди, на лавках около стен ютилось ещё несколько человек. Боярину указали садиться с противоположного от Владимира края стола. На столе стояла скромная закуска, хмельного не было – только квасы да взвары в стеклянных бутылках (!!!), рядом валялись какие-то исписанные бумаги со знакомыми буквами, но малопонятными текстами, стояли чернильницы, лежали перья для письма.
Угощаться Глебу никто и не подумал предлагать, хотя он и не ел со вчерашнего вечера. Вместо этого сидящий во главе стола молодой князь пристальным взглядом оглядел боярина, сделав какой-то про себя вывод, тихо хмыкнул, а потом заговорил тоном, не терпящим возражений:
– Сегодня тебя выпустим на вольные хлеба, боярин. Сразу поедешь во Владимир и передашь брату нашему, Юрию Всеволодичу, горячий привет от смоленского государя.
– Поклон от смоленского князя передашь, – торопливо зашептал на ухо Глебу какой-то отрок, незаметно умостившийся рядом с боярином.
Сей отрок до конца разговора переводил Глебу так и сыплющиеся из смоленского князя, словно из рога изобилия, непонятные слова или вполне понятные, но имевшие в устах князя особое, сразу непонятное, потаённое значение.
– …Зла я на него не держу, – тем временем продолжал говорить смоленский князь. – Думаю, Юрий Всеволодич
