Бриганты (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Джакомо Градениго последовал моему примеру.

- Моему деду служба у твоего деда дала баронство. Может, и у их внуков сотрудничество получится не хуже?! — высказал я предположение.

— Смотря, о каком сотрудничестве пойдет речь, — уклончиво произнес Джакомо Градениго. — Кредит я даю только под ценный залог и самое меньшее под двадцать процентов годовых.

— Кредит мне не нужен, — отказался я. — Хотел бы оставить у тебя деньги на год или больше процентов под пять.

— Под два процента. Если сумма большая, дам два с половиной, — предложил он.

— А какая сумма считается большой? — поинтересовался я.

— Пятьсот ливров, — ответил мой внук.

Значит, дела у него идут не так уж и хорошо. Явно не хватает денег на раскрутку.

— Дам тебе очень большую сумму под четыре процента, — сказал я и назвал эту сумму, хотя изначально собирался положить на счет половину ее, а вторую — в другой банк.

У Джакомо отвисла нижняя челюсть.

Быстро справившись с эмоциями, он произнес мигом осипшим голосом:

— Под три процента.

— Сойдемся на трех с половиной, — произнес я. — Уступлю тебе только потому, что твой дед помог разбогатеть моему, а я помогу разбогатеть тебе. В твой карман буду оседать шестнадцать с половиной процентов.

— Меньше, — возразил он. — Двадцать — это начало торга. К тому же, бывают невозвраты.

— Скажешь мне, кто не возвращает, потолкую с ним, — предложил я.

— Это важные сеньоры, с ними просто так не потолкуешь, — предупредил Джакомо Градениго.

— Важнее Бертрана дю Геклена? — задал я вопрос.

— Нет, — ответил он. — Говорят, бретонец станет коннетаблем Франции.

— А я — его баннерет, причем не самый последний, — проинформировал своего внука и крикнул в сторону входной двери: — Жак, заносите сундук!

Жак Оруженосец и еще один арбалетчик занесли окованный медью сундук из красного дерева, бывшую собственность Роджера Кобхэма.

Отпустив арбалетчиков, я открыл замок, поднял крышку. Золотые монеты заполняли сундук примерно наполовину. Их вид зачаровал моего внука. В бабушку пошел. Та тоже могла часами перебирать золотые монеты, любоваться ими.

— Пересчитывай и напиши расписку, — произнес я, потому что не собирался ждать долго.

Пересчитав монеты, Джакомо отнес их в отгороженную часть комнаты, после чего написал расписку.

— Не боишься доверять мне такую большую сумму?! — спросил он удивленно.

— Нет, — ответил я и добавил шутливо: — Всё равно в семье останутся.

Мой внук не понял смысл последней фразы, но произнес торжественно:

— Я тебя не подведу!

Все-таки, кое-что он взял и от меня.

35

Мы стоим в городе Манс, который расположен на границе Мэна и Анжу. Городок так себе, серый, грязный и скучный. Может быть, так кажется потому, что пятый день идет дождь, иногда со снегом. Для первых чисел ноября погода довольно холодная. Такое впечатление, что я в средней полосе России, а не во Франции. В двенадцатом веке здесь было, а в двадцать первом веке будет намного теплее. Впрочем, в холле замка возле камина, в котором пляшет алое пламя, погода не кажется такой уж паршивой.

У меня в руках серебряный кубок с подогретым красным вином. Я отпиваю его маленькими глотками. Теплые шарики стремительно скатываются в желудок, взрываясь там. Состояние полусонное. Я смотрю на языки пламени и вполуха слушаю разговор сидящих рядом Бертрана дю Геклена и Оливье де Клиссона — тридцатишестилетнего мужчины с классическим римским носом и тяжелым, выпирающим подбородком, покрытым рыжей щетиной. Левый глаз он потерял в сражении при Оре. Топором ударили в шлем, осколок которого и сделал знатного бретонского сеньора кривым. За спиной Оливье де Клиссона кличут Одноглазым из Оре. Назвать его так в уцелевший глаз пока никто не отваживался. В том сражении он был на стороне англичан, как и в битве при Нахере в Испании. В обеих этих битвах Бертран дю Геклен проигрывал и попадал в плен. Так что они с Оливье де Клиссоном старые заклятые друзья. По пути сюда, в городе Понторсоне, они побратались в лучших традициях кельтов, выпив чашу вина, в которую добавили свою кровь. На сторону французов Оливье де Клиссон перешел потому, что Жан, герцог Бретонский, передал замок (не город) Гавр, расположенный рядом с его владениями, Джону Чандосу. Бретонцам не по нраву, что на их землях хозяйничают англичане, даже такие прославленные. Разрушив замок Гавр до основания, Оливье де Клиссон приказал перетащить камни для ремонта и усиления своего замка Блэ. После чего перешел сперва на сторону графини Пентьеврской, а затем и французского короля. Карл Пятый оказался более щедрым. Он одарил Оливье де Клиссона деньгами, назначил генерал-лейтенантом Турени и пообещал дать кое-какие владения в Бретани, если будут отбиты у англичан. Герб у Клиссона — на черном поле серебряный лев, который стоит на задних лапах и имеет золотые когти, язык и корону.

— Когда вернутся твои люди? — спрашивает меня Оливье де Клиссон.

Он пока не понимает, за что ценит меня Бертран дю Геклен, поэтому разговаривает с плохо скрытым пренебрежением.

— До темноты, — отвечаю я.

На ночь городские ворота закроют и до рассвета никого не впустят, даже короля Франции, так что посланные на разведку арбалетчики обязательно вернутся до наступления сумерек.

— Надо что-то делать! — нервно произносит Оливье де Клиссон. — Надоело мне торчать в это дыре!

— Не горячись, — спокойно произносит Бертран дю Геклен. — Узнаем точно, где стоят англичане, и нападем. Мне отсюда без победы нельзя возвращаться.

— Да, ты должен доказать, что бретонцы больше, чем другие, достойны быть коннетаблями Франции, — сразу успокоившись, говорит Оливье де Клиссон, который небретонцев считает людьми второго, если не третьего сорта. — Но по мне лучше было бы ночью напасть на лагерь Роберта Ноллиса.

— Они ждут такое нападение. Усилили караулы, выставили дополнительные скрытые дозоры. Надеются, что мы полезем в западню, — информирую я и отпиваю следующий глоток красного вина из серебряного кубка.

— Не будем спешить, — поддерживает меня Бертран дю Геклен.

— И где вы нашли друг друга?! — насмешливо произносит Оливье де Клиссон.

— Там же, где и вы! — в тон ему отвечаю я.

Оба бретонца начинают громко ржать.

Мои арбалетчики возвращаются не одни. Они приводят связанного юношу с подбитым глазом и свернутым набок и припухшим носом. Судя по одежде, это слуга знатного сеньора. Видимо, ему сильно настучали по голове, из-за чего заклинило кукушку. Юноша трясет головой каждый раз перед тем, как что-то собирается сказать.

— Я бедный человек и не воин! — первым делом заверяет он.

— Это мы поняли, — сказал Бертран дю Геклен. — Кому ты служишь?

— Сэру Алейну Боксхаллу, — отвечает юноша.

— Куда и зачем он тебя отправил? — продолжает допрос коннетабль Франции.

— Я отвозил письмо сэру Томасу Грэнстону, — отвечает пленник. — Его позвали, чтобы… чтобы отбить ваше нападение.

— Или напасть на нас, — подсказывает Оливье де Клиссон.

— Я не знаю, сеньор, я всего лишь слуга, — виноватым тоном произносит юноша.

— Что велел передать Томас Грэнстон? — спрашивает Бертран дю Геклен.

— Что сегодня же ночью выступит, чтобы утром присоединиться к нам… к ним, — рассказывает пленник.

— Много у него бойцов? — продолжает допрос коннетабль Франции.

— К нему должны присоединиться сэр Гилберт Гиффорд, сэр Вильям Невилл и сэр Джеффри Уорсли со своими отрядами, всего сотни две копий, — сообщает пленник и, боясь, наверное, что ему не поверят, добавляет: — Я точно не знаю, слышал, как сэр Томас говорил.

Двести копий — это шестьсот-восемьсот бойцов, не считая пажей и слуг. У нас в два раза больше.

— Да, примерно столько должно быть у них людей, — подтверждает Оливье де Клиссон, который лучше нас знает английских командиров и их отряды.

— Если не обманул, отпустим, — обещает Бертран дю Геклен пленнику и машет рукой, чтобы его отвели в темницу.